ultraviolet b!tch

Под высоким сводчатым потолком, отталкиваясь от стен и разносясь по просторной комнате эхом, звучал зычный голос полного альфы. Он стоял лицом ко всем присутствующим, пухлыми и короткими пальцами опираясь на поверхность стола. Вид его был крайне встревоженным — об этом чётко говорили нахмуренные брови домиком, потускневшие от времени широко раскрытые глаза, пытающиеся одновременно смотреть на каждого демона, сидящего тут, как бы проверяя, точно ли их внимание обращено именно на него. Субин частенько занимался такими анализами, да всем, чем угодно, но не слушал этот монолог. В принципе, как и остальные Стражи. Изначально Стражи отбирались по жёстким критериям Советом, в котором состояла тройка очень придирчивых альф, и поэтому стать Стражем было практически невозможно. Счастье могли попытать только прирождённые лидеры и лучшие из лучших — ребята, совмещающие в себе превосходные физические данные и не отстающие в учёбе, а таковых среди демонов можно было пересчитать по пальцам одной руки. По уставу каждому крылу (их четыре, как и сторон Света) назначался свой Страж. Это были всегда высокие, статные альфы, которые считаются самыми ответственными, харизматичными и заставляющими лишь одним своим видом пускать слюни. Но всю эту традицию вытеснял Чхве Ёнджун, выделявшийся из всех здесь присутствующих своей синей головой и чересчур надменным видом, развалившись на стуле, как на диване, и деловито вертя в руках ключи от своей комнаты, иногда перекидываясь взглядами с Субином, сидевшим напротив. Он, уже изрядно вымотавшийся настолько частыми собраниями, в пол уха слушал взволнованный голос преподавателя, подперев щёку кулаком. Мужчина говорил быстро, с препинаниями, словно волновался и в спешке пытался подобрать правильные слова, как бы боясь сморозить что-то лишнее. Значит, хотел что-то скрыть. А умышленное сокрытие правды называется ложью. Чхве продолжал свой мысленный анализ, лишь сканируя глазами внешность и оперируя своими знаниями, почёрпнутыми из многочисленных книжек по психологии, которые хранились у него в комнате в отдельно отведённом для этого шкафу. Если Ёнджуну нравилось бегать, как вшивому, по каким-то деревянным городкам, желая не оставить ни единой фигурки нетронутой, то пристрастием Субина являлась психология. При каждой улыбнувшейся возможности он читал, всё больше и больше забираясь в закоулки своего разума, находя там ответы на вопросы, которые до этого казались безответными. Он потихоньку стал легче относиться ко всем жизненным ситуациям, восхищаясь многогранностью личности, тайнами мозга и ещё одним чувством, о котором он читал в книгах, написанных человеком. Любовь. Ему кажется, что все людские книги, которые он читал, были именно о ней. Это мог быть детектив, или драма, или приключенческий жанр, но так или иначе это слово всегда фигурировало — где-то больше, где-то меньше. Из-за неё предавали, из-за неё убивали, из-за неё погибали. «Такое лёгкое чувство, как полёт бабочки, и не требующее ничего взамен» — так они говорили. Но как же оно может быть лёгким, когда из-за него умирают или чем-то жертвуют? Субин, вообще-то, самый умный студент на своём факультете и отличающийся своей башковитостью, прочитал это слово несколько десятков раз, но ни разу так и не понял его смысл. Оно было для него таким новым, незнакомым и чужим. Смысл, Чхве это чувствовал, лежал на самой поверхности, но он как далекая луна или звёзды — с виду вот они, прямо перед глазами, но как только протянешь руку и сожмёшь её в кулак, то не почувствуешь ничего, кроме разбившихся надежд и пустого воздуха. Это лишь визуальная иллюзия, как и любовь является иллюзией чувств для человека. Какие к чёрту бабочки в животе? Какие цветы, распускающиеся в душе? Может, просто не надо пить просроченный кефир на ночь? Люди такие фантазёры. Но, думая об этом, на его лице всегда была печальная, умиротворённая улыбка. Он демон, по его венам течёт кровь цвета жидкой нефти, а сердце никогда не испытывало чувства морально выше минутной вспышки страсти, возникшей между ним во время гона и каким-нибудь мимо проходящим омегой в клубе. Каким же глубоким, сильным и пронзительно-пленительным должно быть это чувство, чтобы ради него пожертвовать собой? И с точно таким же печальным, почему-то, даже разбитым настроением после собрания он направляется один по пустому коридору, по которому раздаются глухие шорохи от его ботинок. «Снова выдернули просто так» — усмехнулся про себя парень, засовывая руки в карманы серых брюк. Совет определённо от них что-то скрывал, и это вызвало подозрение. Неужели поползли какие-то тёмные слухи среди этих старых пройдох, которые нельзя доверить Стражам, которых, кстати, они сами же и выбирали? То, что Солярис уже около двух недель как стоит на ушах уже ни для кого не секрет, и именно поэтому Ёнджуна спровадили в Эдем — другую академию для демонов, с которой сотрудничал и иногда соревновался Солярис, — куда он должен был передать документы и встретиться с представителями этой академии. Но, по его словам, не было абсолютно ничего интересного, кроме информации о их ежегодных соревнованиях в Ночь Валькирии, которые должны были в этом году провести на другой платформе, и какого-то конверта, запечатанного фирменной эмблемой Эдема — золотой скипетр и два цветка белых лилий, раскинувшихся по бокам. «Хотя...» — задумчиво вслух протянул альфа, смотря под ноги. А что было в том конверте? Ёнджун сказал, что он был запечатан, а раз был запечатан, то кто-то не хочет, чтобы прочитали лишние глаза. А если не хотят, чтобы кто-то что-то прочитал, значит есть, что скрывать... и так дальше по цепочке. До сверхчувствительных ушей Субина долетели обрывки чужих фраз, причём довольно грязных, и он останавливается в начале коридора, хотя хотел его изначально пропустить, но увиденное заставляет демона задержаться. Он заметил знакомую свору альф, кольцом стоящих в углу коридора и все вместе за чем-то наблюдающих, подобно диким коршунам, жадно охранявшим свою добычу. Присмотревшись, Субин увидел какие-то колебания и двигающийся силуэт, видный через просветы между их ног, и тут же ускорил шаг. Опять они за своё. — С виду такой котёночек... интересно, в постели так же скромен, как и в жизни? — доносится до уха чересчур самоуверенный противный хохот, но сразу же обрывается, когда Чхве расталкивает толпу. Он увидел перед собой сжавшегося на полу парня, боязливо обнимающего свои коленки и вжавшегося в рюкзак, будто у него там была не канцелярия, а драгоценные сокровища. Его носик дёргался, как у напуганного кролика, а яркие глаза, мгновенно обращённые на Субина, словно загорелись слабым проблеском надежды, до этого подавлявшимся волнующей тревогой, застрявшей противным комком в горле. — Не стыдно всей толпой наброситься на одного омегу? — его голос прозвучал настолько спокойно, но серьёзно и уверенно в этой мгновенно установившейся тишине, что всем присутствующим невольно тут же стало совестно. То, что Хюнин Кай - омега, Чхве понял невооружённым взглядом, как только этот парень пересёк порог класса и открыл рот. Серьёзно, его лицо осветилось лучезарной улыбкой во все тридцать два, и он, встав у доски, неловко переминаясь с ноги на ногу, попытался всех угомонить, чтобы его хоть немножко послушали и обратили самую малую толику их внимания на него. Но как же глубоко был разочарован этот парень, когда демоны лишь рассмеялись на это, нахально продолжив свою беседу. То ли в силу своего столь юного возраста — Кай был самым младшим в их группе, где возраст разнился от шестнадцати до девятнадцати лет, — то ли в силу своей внешности, сдающей его с потрохами, но каким бы ни был правильный вариант из предложенных, исход был один — его просто не воспринимали всерьёз. Весь вид Хюнина говорил о тонкости и нежности его натуры, присущей в той или иной степени любому омеге, и конкретно Кая бог не обделил: огромный безразмерный шерстяной свитер мелкой вязки, вбирающий в себя все цвета радуги, и (вообще-то детские) шорты чуть выше колена, скрывающие под собой (совсем не детские) стройные и изящные бёдра. — Думаете, раз вы старшеклассники, то вам всё можно? — голос Субина был спокоен, но под влиянием его пронизывающего взгляда, заставляющего чуть ли не сразу же сознаться во всех грехах, он казался уверенным и требовательным. Парни из параллельной группы лишь из гордости цокнули в его сторону, но не более того. Они не дураки, прекрасно понимают, что обижать младших нельзя (хотя именно это сейчас и делали), и уж тем более нельзя хамить Субину, хотя бы просто потому, что его лично опекает Совет. Но, на самом деле, он в этом не особо нуждается, всем и так известно, что себя он в обиду никогда не даст. — Я рад, что мы поняли друг друга, — посчитав молчание за знак согласия, парень делано улыбнулся, а потом улыбка эта исчезла с его губ, и тот мгновенно посерьёзнел, разразившись громким приказным тоном. — А теперь пулей убежали! Стрелки часов, вкраплённых в антаблемент арки, показывали десять минут третьего. У них, в отличие от группы Субина, минут десять, как шёл урок. Эти очередные разборки, которые он уже как морально, так и физически, просто задолбался разгребать. Считается, что быть Стражем круто, и к этому все стремятся, но на деле же все просто скидывают воспитательную работу на тебя, самого обычного студента, который кроме как никому не нужной защиты и опеки того самого грёбаного Совета не получает. Совет сделал его наблюдателем и обязал следить за порядком. А он, ещё больший идиот, чем та компашка задир, согласился. Уж слишком любит справедливость. «А кто, если не я?» — этот вопрос к самому себе всегда заставлял его брать себя в руки и, наверное, был единственным словесным способом самоподдержки, который держал его на плаву. Демоны - народ не из мирных, все постоянно ссорятся, особенно в крыле Субина. Такое ощущение, что специально, зато во всех остальных все тише воды ниже травы. Ёнджун никогда не жаловался другу на дисциплину, и то ли она его не волновала, то ли с ней и вправду не было проблем, но в голове Чхве промелькнула мысль, что, может, ему тоже стоит вместо чтения морали сказать им в следующий раз: «раз не умеете держать руки при себе, тогда я просто обязан вам помочь пустить их в дело». Когда в просторном коридоре звуки от шаркающих подошв стали тише, а спины обломавшихся студентов скрылись за угловой стеной другого коридора, демон, наконец-таки, обращает взгляд на всё ещё сжавшегося Кая. Он наклоняет голову набок, словно желая рассмотреть его с другого ракурса, и плавно опускается на корточки, чтобы быть с ним одного роста. — Ничего не хочешь мне сказать? — альфа выжидающе выгнул бровь, смотря на омегу, не удосуживавшегося до сих пор произнести хоть одно слово. Блестящие глаза орехового цвета, словно не веря в произошедшее, моргали из под тёмных пушистых ресниц, неотрывно смотря на мягкие черты лица Стража, словно изучали их. Гладкая кожа со свойственным только для демонов меланиновым оттенком казалась без изъянов, а лицо настолько приятным и безупречным, что омега и не заметил, что конкретно пялится на своего спасителя. — Я, кажется, задал вопрос. Его вернул в реальность лишь поставленный альфой вопрос, который он произнёс медленно, членораздельно, смакуя каждое слово. — С-спас-сибо... — Хюнин, в отличие от Субина, звучал сейчас совсем неуверенно и как-то растерянно, но он надеялся, что Чхве всё это припишет к испугу, нахлынувшему подобно цунами из-за тех ребят. Альфа довольно ухмыляется, слыша тихие, но не менее приятные слова благодарности. Обычно ему приходится лишь слышать проклятья в свой адрес, и ему впервые за такое долгое время кто-то сказал спасибо, тем более таким робким голосом, что это отдалось чем-то тёплым в его груди. Он поднимается с колен и отвечает омеге, вопросительно взглянувшего на протянутую к нему руку: — Так и будешь там сидеть? Ладошка Кая, аккуратная, и чуть меньше по размеру с ладонью Субина, соприкасается с его рукой, и эти двое поднимаются, наконец-таки, в состоянии нормально поговорить. — Ты чего один? — Страж засунул руки в карманы своих узких серых брюк, подчёркивающие его длинные ноги, и дунул на рыжеватую чёлку, беспрестанно лезущую в глаза. — Ведь прекрасно знаешь, что ты в академии, полной альф. Это всё равно что стоять в войну без оружия посередине минного поля. Но у того в голове явно было не минное поле. Хюнин ещё с самого первого дня заметил, что у Чхве прекрасный вкус в одежде, и каждый лук, который он менял каждые два дня, был по-своему особенным и утончённым. Ему нравилось, что в гардеробе Субина отсутствовали рваные джинсы или обтягивающие майки, а только аккуратные эстетичные аутфиты, от которых у младшего спирало дыхание от зависти. Поэтому омега просто не мог для себя лишний раз не заметить, как же ему шла эта рубашка небесно-голубого цвета с белыми вертикальными полосками, а тёмно-синий галстук лишь прибавлял привлекательности и некой брутальности его виду. — У хёна были дела, — Кай надул губы и виновато опустил глаза, озвучивая свои мысли и вспоминая о друге. — Я не могу его звать по всяким пустякам. Субин усмехается, просто поражаясь неоднозначности и странности этого парня. Смотри-ка, как запел. — То есть то, что ты сейчас насильно чуть не стал главным участником групповушки кучки альф, пустяк? — он выгнул бровь и, посерьёзнев, подошёл ближе, сокращая между ними расстояние и требовательно стукнув рукой по стене, чтобы припугнуть. — И один, кстати, стоит прямо перед тобой. Конечно, это было сделано не всерьёз, а так — чтобы жизнь мёдом не казалась, зато у Кая чуть сердце в пятки не упало, когда он пугливо отпрянул назад и, к своему несчастью, врезался спиной в холодную стену с мраморными вырезками, понимая, что отступать дальше просто некуда. Но так странно, в глазах Субина ни капли похоти или хищного желания растерзать, а что-то непонятное и такое далёкое ещё юному парню, что вводит обоих в неловкое недопонимание. Омеге хочется ответить и сказать «слишком близко», но язык словно отказывается произносить слова, а глаза неотрывно смотрят на Субина, внимательно наблюдая за каждым его малейшим движением. Свет от слабого солнца, проникающий сквозь мозаичное окно с множеством цветных стеклышек, как в калейдоскопе, купал лицо альфы в последних лучах и заставлял щуриться. Он усмехается, в сотый раз убеждаясь, что Хюнин Кай действительно как маленький ребёнок, боящийся любого шороха, и это заставило клубок мыслей Субина спутаться, смотря в глаза омеге и будто пытаясь в них найти ответы на свои немые вопросы. Омега среди демонов считался приемлемым вариантом, но не нормой и по умолчанию назывался «казусом». Демон по предписанию должен быть силён не только духом, но и телом, должен быть... хоть немножко похож на демона, а Кай... он просто вылитое человеческое дитя, сбежавшее из детского сада и выглядящее милее самых милых котят и щеночков вместе взятых. У Субина есть лишь один друг-демон омега, с которым он познакомился благодаря Ёнджуну, но он инкуб. Многие считают это позорным, ведь негоже демону похоти и разврата быть пассивом, но вот сам альфа иного мнения и даже видит в этом что-то возбуждающее. Как только представит себе ситуацию, как (не) бракованный инкуб подползает к своему выбранному человеку и, потянув того легонько за рукав, говорит несмелым, таким робким голосом, прикусывая нижнюю губу: «я х-хочу тебя...», и у него уже у самого невольно становится мало места в брюках. Ореховые глаза Кая, выжидающе смотрящие на Субина с такой внимательностью, поглощали его всего, порождая в альфе какие-то странные, противоречивые чувства, и всё лишь ещё больше усугубилось, когда Чхве услышал тонкий аромат, медленно проникающий в лёгкие. Субин, сходивший с Ёнджуном на пару с ума от сладких запахов, впервые за долгое время позволил себе пойти на поводу у такого простого, но настолько естественного порыва, что смело сокращает и так ничтожно малое расстояние между ними, и приникает носом к шее омеги, бережно оттянув одной рукой горловину шерстяного свитера от кожи, а вторую всё так же оставляя на стене. Абсолютно не заботясь ни о чувствах омеги, ни о том, что кто-то может пройти мимо, ни о том, как будет потом всё это объяснять, случись что, Субин лишь жаднее вдыхает до одурения приятный аромат, стремительно заполнявший легкие, оседая там приторным осадком на предположительно долгое время и потихоньку начинающий кружить голову. Кажется, он только что понял причину заинтересованности тех альф в этом парне. Кай действительно отличная, и очень сладкая (во всех смыслах этого слова) мишень. У младшего чуть не исчезает кислород из грудной клетки, а вместе с ним и самообладание, когда к нему резко вплотную прижимаются и он чувствует тёплое дыхание на своей коже, которое казалось в тот момент обжигающим. — Имбирный пряник? — тело мгновенно покрывается невольно возникшими мурашками, когда альфа шепотом усмехается, нечаянно (или нет) задевая мочку такого чувствительного уха мягкими губами. — Ты невероятен... Может, Хюнину только показалось, но эти слова были сказаны на придыхании, и с какой-то другой, особой интонацией, понятной только Субину. Омега ещё толком не понял, зачем Страж всё это делает, и почему Кай так покорно и бездейственно обмяк в его полу-объятиях, что ему даже немного стало стыдно. Очередной альфа, каких тут хоть отбавляй, а он уже готов растаять и превратиться в лужицу непонятной субстанции. Словно прочитав его мысли и уловив нотки тревожности, демон в следующую секунду отстраняется, убирая руки от стены и, наконец-таки, отходит от Кая, который ещё бы чуть-чуть, и точно бы получил сердечный приступ. Субин даже не потрудился что-либо объяснять, а лишь мягко улыбнулся, потрепав юношу по шелковистым угольно-чёрным волосам, забавно вьющихся у чёлки естественными кудряшками, как бы извиняясь за такую вольность с его стороны: — Тебе нужно быть осторожней, малыш, — альфа игриво подмигивает, и, убирая руку, уходит по своим делам, оставляя безмолвного омегу одного, панически сжимающего в ручках свой рюкзак.

----------- ✶ -----------

В тесной комнатке общежития, в самом углу, прямо напротив шкафа, на мягком фиолетовом кофре с крупным ворсом на корточках ползал парень, вынимая свои вещи из чемодана и раскладывая их в только ему понятном порядке, которые не успел разложить ещё вчера. — Айщ, куда же она запропастилась? — ругнулся он вслух, глазами рыская среди одежды, разгребая её руками. — Что-то потерял, хён? — спросил второй парень, заинтересованно высовывая свою чёрную макушку из-за дверного косяка. — Да бандану свою любимую просрал, — не глядя в сторону друга произнёс блондин, разочарованно вздыхая и, не обнаружив нигде любимого элемента, поднял взгляд на омегу. Он видел, как Кай при нём вскрывал шуршащую обвёртку из под блокаторов и, вспоминая, что буквально утром они ему не были нужны, осведомился. — Разве у тебя течка? Заданный вопрос повис в воздухе и застрял комком в горле младшего. Брюнет нехотя выходит из-за дверного косяка, заходя в комнату и неловко ломает пальцы, стоя прямо перед соседом, бьющегося в ложных догадках, смешанных с дурным предчувствием. — Н-нет, просто Субин-хён шепнул на ушко... — Кай прикусил губу, чтобы предотвратить свою чересчур счастливую улыбку, и хотел было замолчать, как продолжил, стеснительно опуская взгляд. — У него такой шёпот, господи, хён, ты бы его слыш— — Хён? — громко переспросил недопонявший парень, перебивая его и нахмурив брови, на что Хюнин лишь робко кивнул головой. Бомгю резко поднялся с пола, на котором были разбросаны вещи в неравнозначном порядке, и подошёл максимально близко к другу, чтобы видеть его лицо. А оно было полно нескрываемой радости и спокойствия, словно всё так и должно быть. Брюнет всегда жизнерадостно улыбался и сиял, как полуденное солнце, но сейчас его улыбка могла посоперничать с яркостью солнечного затмения (при взгляде на которое можно ослепнуть). Чхве ещё ни разу не видел, чтобы он так ярко светился, прям как новогодняя ёлка, от переполняющих его чувств в Дендрариуме — именно это и напугало. — Кай, мне понадобилось несколько лет, чтобы ты меня называл хёном, а этому демону нужно было лишь пару дней. Ты, чёрт возьми, серьёзно? У разбушевавшегося Бомгю от того, что он чертыхнулся, стал больно жечь язык, противно покалывая на кончике, что хотелось его потереть о нёбо, и он чуть не чертыхнулся из-за этого во второй раз. Иногда ему хочется выть волком из-за своего рода. Почему он родился ангелом? — Но он меня сегодня спас от... — омега чувствовал, что ему лучше закрыть свой рот, пока он не разозлил Бомгю ещё сильнее, но эмоции, всё это время остававшиеся невысказанными и копившиеся в этой душе уже который час вырвались наружу, одерживая победу. — Боже, я так хочу его обнять и поцеловать... Хён, клянусь, если он ещё раз мне шепнёт что-то на ухо, я буду готов отдать ему свою девственность, и— — Ты хоть себя слышишь? — с нескрываемым гневом обрывает он такой честный поток мыслей брюнета. Он злится не только потому, что Кай так быстро признал того Стража хёном, но и потому, что резкая, возникшая на ровном месте, влюблённость его друга в кого-то из этой академии — мало того, что демона, так ещё и Стража, — явно в их планы не входила. — Ты слишком беспечен, и это может выйти нам боком, — чуть ли не шипит блондин, недоверчиво щуря глаза. Бомгю смотрит в глаза Кая, и в душе ненавидит себя. Потому что теперь ореховые глаза находятся на мокром месте, готовящиеся брызнуть виноватыми горючими слезами. Ну вот и кто его, спрашивается, за язык тянул? Бомгю ведь лучше всех известна впечатлительность этого омежки, и он совсем не виноват, что один высокий рыжий чертёнок заставил это юное и до того момента дремлющее сердце пробудиться от долгого крепкого сна. Блондин примирительно обнял друга и, отстранившись, обратно опускается на пол. — Ты ведь знаешь, зачем мы здесь, — многозначительно произносит Бомгю, застёгивая молнию опустевшей спортивной сумки, и, запихнув её в самый угол шкафа, встаёт с пола, обращая взгляд на Хюнина. — Нам нельзя здесь ни к кому привязываться, так что убей в себе это чувство. Сказав эти слова так, будто растоптать в себе настолько тёплое, трепещущее и живое чувство — подобное прекрасному цветку только-только пробившегося подснежника из-под толщи снега, — проще простого, Бомгю невозмутимо проходит мимо брюнета, и останавливается у настенного зеркала в прихожей, смотря на своё отражение в зеркале. — Ты куда-то собираешься? — словно опомнившись ото сна, чёрная макушка выглянула из-за деревянного косяка. — Прогуляться, — коротко отвечает Бомгю, помогая себе железным язычком надевать кеды. — А можно мне с тобой? — Кай выходит в коридор, и в своей манере странно сжимает губы, словно уточка. Парень усмехается такой детской, но весьма милой привычке друга и снова отворачивается в сторону зеркала. — У меня есть ещё кое-какие дела, а ты пока обдумай своё поведение. Бомгю в последний раз смотрит на своё отражение в зеркале и, убедившись, что он просто божественен, накидывает на себя чёрную кожаную куртку, и закрывает за собой дверь.