Твой бойфренд

Иногда вопрос поворачивался так: “Слушай, — говорил кто-нибудь голосом, из которого можно было выжимать в ведро неловкое любопытство, — а тебе нормально, что за всё платит твой бойфренд?”. Б-о-й-ф-р-е-н-д, с проглоченной “р” — по-английски, с четкой и острой, как укол карандаша — по-испански. Хината так и не научился правильно ни тому, ни другому. Он мог справиться с двухметровыми диагональными, с непреодолимыми блокирующими, с фантастическими либеро, которые готовы были принять любой его мяч — но перед буквой “р” он пасовал. Дудки, на такое он не подписывался. “А-а-а, или вы, — потом приходило этому кому-то в голову, — разделяете инвестиции и отношения? Деньги и любовь на разные полки, да, приятель? Очень по-современному!”. Очень по-идиотски. — Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту Нарита. Температура за бортом 17 градусов по Цельсию, время — 14 часов, 20 минут. — Хината открыл глаза, упираясь взглядом в бегущий за иллюминатором асфальт взлетно-посадочной полосы. — Просьба оставаться на местах до полной остановки двигателя. Всё вокруг пришло в суетливое движение. Хината потянулся, выгнув плечи назад и разминая мышцы. Соседи по бизнес-классу — оплаченному его бойфрендом — начали переговариваться, на цифровых наручных часах — подаренных его бойфрендом, — уже вышедших из роуминга, высветились накапавшие за полёт сообщения. Вытащив из-под сидения спортивную сумку — купленную перед первым отъездом в Бразилию… ну, понятно кем, — Хината чинно поставил её на колени, не расстегивая ремень безопасности и, как хороший пассажир, дожидаясь остановки самолёта. Не удивительно, что стюардессы всегда его любили — он всегда неукоснительно следовал указаниям на борту. На самом деле, даже через два года постоянных перелётов, в нём всё ещё жил провинциальный страх, что любое нарушенное правило заставит эту железную штуку рухнуть где-нибудь над Южным Тихим океаном. Так вот. Нормально ли Хинате жилось с тем, что за всё платит его бойфренд? И этот вопрос изначально был задан в неправильной формулировке. Был ли у Хинаты выбор, платить за себя самому или нет? Если бы кто-нибудь догадался спросить вот так, Хината бы схватил несчастного за руку, сжал бы её и прошептал: “Я… Не могу тебе рассказать… Если я пожалуюсь, он наймёт киллера, чтобы тебя устранить. Сделай вид, что этого разговора никогда не было”. Ладно, возможно, он бы так не сделал. Он и так слишком часто шутил, что Кенма финансовый абьюзер. (“— ...Они сломались просто, извини. Да, я тоже… Не, у меня есть деньги. Слушай, я серьёзно. Ты помнишь, моя подработка… Так, вот это вообще обидно сейчас было. Нет. Не надо. Ну нет! Тогда я заблокирую карточку и больше не приму от тебя ни цента. А знаешь, что будет дальше? Я не смогу платить за жильё, потеряю визу, вылечу из программы, меня подсадят на экстази и через два года ты найдёшь меня на чёрном рынке органов в трущобах Мараньяна. Ты этого хочешь, Кенма? Это, блин, просто наушники, они стоят три бакса.”) (“...Боже, скажи мне, что это не стоило, как реактивный самолёт, Кенма, посмотри мне в глаза и скажи это!”) (“...Это моё последнее слово. Я не буду брать новые билеты, я тебе уже всё сказал. Потому что. Да знаешь ты почему! Это стоит бешеных денег, Кенма, и нет, если тебе это не важно, то это не значит, что…”) Стюардесса, улыбнувшись ему, остановилась в начале прохода и, включив микрофон на шее, объявила: — Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся еще раз увидеть вас на борту нашего самолета. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании. Деловитая суета превратилась в целенаправленное движение. Влившись в вереницу пассажиров, Хината ослепительно улыбнулся каждой из стюардесс и одному стюарду, преодолел трубу-трап и ускорился, обгоняя медлительных и не слишком быстрых. Сразу после проверки ручной клади часы завибрировали, и Хината полез за телефоном. Не успел он взять трубку, как оттуда раздалось: — Ты долетел? — мерзким требующим голосом спросил Цукишима. — Если ты надеялся, что я разобьюсь, то выкуси, — он влился в новую очередь. — Или ты соскучился? — Я бронирую столик в баре, — на том конце провода Цукишима закатил глаза. — Если бы ты разбился, мой субботний уикенд хотя бы перестал зависеть от тебя. — А-а-а-а. Тогда я долетел, — доложился он. — А ты что, совсем-совсем не скучал, Мерзкошима? — Очень, — глумящимся сердечным голосом ответил друг, — надеюсь на два объятия и один поцелуй. На десять нормально будет? Хината ответил жизнерадостным “ага”, оглушительно чмокнул трубку и, ухмыляясь, отключился посередине несущейся из динамика ругани. Подошла его очередь на паспортном контроле. Гибкая обложка на паспорт была у него тёмно-синей, с двумя белыми “BB”. Хината всё хотел купить новую, но эта досталась бесплатно — Кенму заваливали брендовым мерчем, который они распихивали по всем знакомым. Яку-сан уже отказывался брать что угодно, а Лев всё ещё охотно набирал полные карманы брелков и всего, что давали. “Когда-нибудь он утонет в ковриках для мышек, — говорил Цукишима, — и вас посадят за непреднамеренное”. Сам Цукишима на ништяки от киберспорта смотрел с тщательно выверенной брезгливостью, но в фифу всех уделывал только так. Воспользовавшись тем, что чемоданов у него не было, и сразу проскочив в зону ожидания, свой мешок Хината увидел издалека. Толстовка с Энтерпрайзом висела на Кенме чуть ли не до тощих колен, и он никогда не делал ни единого усилия, чтобы придать этому хоть какой-то приличный вид. А вид был неприличный, потому что Хинате тут же захотелось запустить руки под эту огромную кофту, найти там Кенму и пощупать всё, до чего он сможет дотянуться: трогательные рёбра, впалый живот, бедренные косточки, родинку под соском... — Добрый день, сэр, — счастливым голосом окликнул его Хината, — не подскажете, как попасть к Токийской башне? Кенма отвлекся от айпада и оглянулся. Хинате никогда не надоедало смотреть на то, как безучастный, ленивый взгляд темнеет, наполняется выражением, заполняющим зрачки, как оживает линия губ и расходятся брови. Кенма был красив — да бросьте, тринадцать миллионов подписчиков на ютубе смотрят не только на то, как он мочит монстров в Резидент Ивел — но ещё красивее он становился, когда был счастлив. Хината со второго года обучения знал об этом. К третьему до него наконец дошло. К выпуску из школы он готов был каждый день ездить на электричке в Токио, чтобы посмотреть на это выражение лица. Кенма не бросился к нему, но отмер, сделал два шага — и аэропорт для них обоих перестал существовать. — Привет, — говорил Хината сквозь короткие поцелуи, — привет, привет, привет... За чувством облегчения и пузырящейся в груди радости он даже не заметил, как им под ноги рухнула с плеча сумка. Не то чтобы он действительно боялся, что Кенма его не встретит, нет. Кенма мог сколько угодно запираться в себе и бросать трубки, когда что-то шло не так, как он хотел, но Хината даже мысли не допускал, что Кенма упустит шанс первым его увидеть. Хината бы не упустил. — Слушай, шутка: я увидел тебя у стойки, подумал, ага, вот мой мешок, а ты ведь не просто мой мешок, ты мой денежный меш- Кенма не хотел слушать шутки, Кенма хотел целоваться посреди аэропорта. Ещё Кенма не воспринимал существования слова “нет” и “подожди”, с ним это не прокатывало, так что Хината оказался атакован лезущими в рот волосами, воротником рук вокруг своей шеи и чужими губами. Люди пялились — Кенме было по барабану. Кенма игнорировал всё, что мешало ему обнимать Хинату, целовать Хинату, любить Хинату. Когда-то давно Кенма стеснялся даже за руку его взять. Хината иногда театрально скучал по этому времени — тогда он, в подростковой эйфории, чувствовал себя завоевателем, первооткрывателем. Кто ж тогда знал, что ему предстояло не робкую принцессу из башни выпустить, а авторитарного дракона. Ну, будь у него хоть сто шансов, Хината бы каждый из них сделал это снова. — Так по тебе скучал, — пробормотал он, протискивая руки сквозь тесные объятия Кенмы и беря его лицо в ладони. — Ужасно. — Недостаточно, — хрипло произнёс Кенма первую за день фразу, ласково подставляя скулу и висок для поцелуев, — ты мог прилететь позавчера. Авторитарный дракон и всё такое. Позавчера чуть не сожрал его живьём. — Ага, — согласился Хината, не желая вновь воскрешать призрак ссоры, — да, прости. Я люблю тебя. — Он прижался губами к его скуле, — боже, хочу откусить от тебя кусочек. Как ты смотришь на засос на щеке? Кенма снова его поцеловал, на этот раз — Хината мысленно извинился перед пожилой парой на соседней скамье, — с языком. Он был требователен и напорист, и у Хинаты, как и всегда, внутри всё перехватило. Кенма брал всё, что захотел — да и ну пожалуйста, пусть забирает его целиком. Тем не менее, он слегка отодвинулся, призывая сбавить пыл. Напоследок Кенма прикусил его за губу, высказывая недовольство. — Поехали домой, — Хината ловко провернул их обоих, не разлепляя объятий, чтобы подобрать упавшую сумку. Прежде, чем отпустить его, Кенма недовольным вздохом потребовал ещё один поцелуй, который чуть не довёл пожилую пару до инфаркта. Хината поспешил ретироваться, пока они не вызвали полицию нравственности, потому что был согласен: целовался Кенма так, будто готов был начать раздевать его прямо здесь. Он переплёл их пальцы самым естественным жестом на свете, и потащил Кенму к выходу из терминала. В другой руке тот держал айпад, который раз в две минуты настойчиво что-то хотел сказать уведомлениями. — Это было слишком долго, — наконец, сообщил ему Кенма, послушно следуя за ним сквозь чужие чемоданы и спины. Он коротко сжал пальцы, и Хината сжал их в ответ. — Мы не разговаривали два дня. — Ты сам перестал отвечать на сообщения, — оглянувшись через плечо, напомнил ему Хината, а затем подтащил ближе. Кенма всегда не ходил, а плёлся. — Потому что ты вёл себя, как придурок. — Ой, что это, — Хината моргнул в его сторону, а затем потянул на себя, давая пройти спешащей семье с детьми. — Кто-то хочет остаться без подарков из Сан-Паулу? Кенма молча нахмурился, и Хината коротко поцеловал его между сведенных бровей, прежде чем продолжить идти. — Ладно, я знаю, что твой главный подарок — это я, так что тебе не страшны угрозы. Но хватит обзываться, иначе мы снова поругаемся и все выходные будем сидеть по углам вместо того, чтобы заниматься сексом, — женщина рядом округлила глаза, но Хината про себя только хихикнул. — Потому что это то, чем я планирую заняться после того, как переступлю порог и приму душ. Кстати, короче, о планах, мы на вечер с Цукишимой на десять договорились... У входа на парковку они чуть не пропустили стадию душа, потому что Кенме надоело его слушать. Такое бывало, когда они долго не виделись — обычно Кенма слушал всё с интересом, но иногда он бывал чересчур жаден, а Хината позволял ему слишком разойтись. — Господи, — пробормотал Хината, упираясь ему ладонями в грудь и прикрывая глаза. Он не чувствовал себя загнанной в угол жертвой, он ею был. И это несмотря на то, что они больше не были одной комплекции. — Какой же ты, блин, террорист. — Я соскучился, — ответил Кенма, скользя рукой по его бедру сквозь спортивные штаны. Последнее, что Хинате было нужно — вести машину со стояком, поэтому он перехватил его руку и поцеловал ладонь. — Очень по тебе скучал. — Знаю, — Хината потерся об ладонь щекой. — Давай доберемся до дома, и я весь твой. Кенма тяжело выдохнул и подцепил его подбородок пальцами. Длинно огладил вверх-вниз шею, провожая взглядом собственную руку, наблюдая, как двигается кадык Хинаты, затем вернул пальцы к его губам и щеке. — Ты всегда весь мой, — мягко сказал он после паузы. — Дома или нет, здесь или в Бразилии. Это была и просьба, и указание, и приказ. Боже, иногда он бывал таким заносчивым — и Хината просто… Хината это обожал. Он чувствовал благоговейный трепет, когда Кенма в очередной раз выдавал что-то подобное. Или, например, когда резковато отвечал школьницам на улице “У него уже есть парень”, или когда Хината действительно где-то накосячил — и тогда приходилось просить прощения… Тобио говорил, что Хината мазохист, если ловит кайф от извинений, но Хината его не разубеждал. Не будет же он рассказывать о том, что почти кончает, когда Кенма прижимает его к кровати и не разрешает себя трогать, или когда приказывает “глубже”, или когда повелительным нажатием ладоней на плечи ставит его на колени и сжимает волосы на затылке… Хината потянулся к нему, чтобы поцеловать в сотый, тысячный, миллионный — пусть это будет счастливая бесконечность — раз. И затем послушно ответил: — Да, семпай. Тот закатил глаза и шлепнул его по бедру. Хината захихикал: — Простите, семпай, вы просто такой горячий. — Кенма покачал головой, будто отказывался иметь с ним дело. Заносчивый, неразговорчивый, ворчливый, иногда капризный, пытающийся окружить Хинату всем, чего тот хочет, иногда неуверенный в себе, не любящий напрягаться, очень умный и очень ленивый, ужасно властный... Потрясающий. Хината любил его сильнее, чем площадку, чем ощущение удара по мячу, чем победное, решающее очко в пятом сете. Кенма об этом не догадывался, но Хината любил его сильнее, чем волейбол. — Или мне лучше звать вас папочкой? О, да ладно, не уходите, семпай, подождите меня!..