1 результат. Louis de Pointe du Lac
Вместе с ее рыжими волосами я потерял всю страсть к жизни. Клодия. Это имя звучало так странно. Каждый раз, когда я просыпался ночью, снова и снова.. я шел убивать, чтобы утолить проснувшуюся внутри жажду, которая все реже появлялась во мне. Страдания, пережитые мной над прахом Клодии, оказались слишком мучительны, чтобы длиться долго, но холодные звезды, смотревшие на меня с высоты небес, запретных для меня, будили во мне воспоминания, которые не болели больше, не отзывались потерянностью. Я не жаждал больше мести, я вспоминал лишь море, которое казалось черным в моих глазах и Клодию: Клодия раскладывает пасьянс, столик качается в такт волнами, фонарь поскрипывает на крючке, черный иллюминатор полон звезд. Ее склоненная головка, пальцы отводят прядь за ухо. Вот она отрывается от пасьянса, чтобы взглянуть мне в глаза. Ее взгляд пуст. Я хотел найти любовь и добро в этой живой смерти, но это изначально было обречено. Нельзя любить и быть счастливым, заведомо творя зло, так думал я по началу, пока не встретил (Ваше имя), которая показала мне, что моя бессмертная жизнь не так уж и плоха. «Одиночество своеобразная пропасть, в которой беззвучно гибнут чувства, — тихо говорила она, сидя на лавочке рядом со мной, перебирая яркие бусины, — многие люди мечтают о вечности, не понимая ее истинной сути. Жить одному и отбирать жизни. Думаю, я понимаю вас. Надеюсь, вы простите моего друга, который захотел такую участь», — встав, она склонилась передо мной и ее волосы темного цвета слегка взъерошено упали на плечи. Именно тогда я ощутил тот аромат мяты, пронзивший воздух на минуту. Дикая сладость, заполнившая мой язык, дала мне понять, что находиться рядом мне нельзя. Жуткий голод, пробудился именно с ее запахом. «Вы довольно человечны для своей сущности, Луи, — всегда говорила она в час наших прогулок в парке, сжимая в руках старый поблекший от времени дневник, с разными старыми бумагами, пригласительными билетами. — Пожалуй, этим вы отличаетесь от остальных личностей, которых я видела вчера в безлюдном переулке». «Вы Таламаска?» — этот вопрос волновал меня больше всего на данный момент, так как я знал, что с ними лучше не связываться и не иметь близких отношений. «Нет, я просто обычный человек. Но.. Ох, я лгу вам, пожалуй. У меня есть некоторые способности к провидению, но я им не верю. Моя прабабка была черной ведьмой, за это ее сожгли. Так на весь наш род пало клеймо детей тьмы. Я с детства существовала в этом мире», — пожалуй, это была не самая лучшая тема для разговоров. Но мы заметно сблизились, когда я узнал о ней немного больше. Ее кудри волос напоминали мне Клодию, как и взгляд: такой же мудрый не по годам и, смеясь, наблюдая за мной, словно назло, появился Арман, который был более чем не доволен. Пусть его лицо и мускулы даже не дрогнули, но я видел тот блеск, который выдавал его с головой. Арман, явившийся подобно смертоносному урагану с небес. В итоге, я был вынужден затаиться и провести время с ним, что вызывало во мне тоску по нашим частым прогулкам по улочкам, когда люди возвращались домой с работы, а влюбленные пары шли на сеанс в кино. Я и сам не заметил как тихо оживал душой, хотя я и не знал... была ли она у нас или была бессмертной, как писали в старых легендах и мифах. Если бы все было просто, и книги являли собой достоверный смысл. Единственная вещь, которая может убить — солнечный свет, который влек меня к себе. Он словно шептал и мечтал избавить меня от тех редких мучений-воспоминаний, приходивших ко мне во время моего сна в гробу. После того, как обладатель янтарных волос пропал, я продолжал видеться с ней. А (Ваше имя) все говорила, размышляла: «Что есть зло? Разве совершая добро, ты станешь добрым?» Всевозможные неизменные вопросы, волнующие многих; в ее руках был старый потрепанный фотоаппарат, который впервые защелкнул затвор объектива на цветущих розах в ближнем саду моего соседа, которого я знал в лицо. Я слышал и продолжал жить. Эта девушка не знала, что держала в руках мое жалкое существование на плаву. Только из-за нее я мирился с таким существованием и мирюсь сейчас, покуда она дышит, и находится рядом со мной. Эгоистично, но она мое спасение в этой тьме, в этом аде, в который меня утянул Лестат, соблазненный моими стенаниями. Спасение, которого я жажду на протяжении всей вечной жизни и могу дотянуться только лишь своими клыками. Но я не хочу совершать ошибку два раза. Даже если она будет просить, я убегу, но не сделаю этого с ней. Она слишком дорога для меня. Ведь полюбить вампира, все равно, что понять красоту засохших и увядших роз с застывшим ароматом.2 результат ~ Lestat de Lioncourt
Пожалуй, мы начнем. Лестат приветствует вас, если вы меня не знаете, то черкану о себе и замолвлю несколько фраз, если же вам известно, следующие «объяснения» можно опустить. А тем, кто еще меня не знает, предлагаю любовь с первого взгляда. Смотрите, восхищайтесь! Вот он, ваш прекрасный и любимый герой, который находиться сейчас перед вами: великолепный мужчина шести футов роста, светловолосого, голубоглазого, истинного англосакса. И еще кое-что — я вампир, причем один из самых могущественных в мире, так как я бессмертен и не меняюсь в 1789 года. Как говориться с чего такие фразы? Обстоятельства сложились так, что мне, вампиру двухсотлетнего возраста было даровано могущество древних. Я был тем, кто испил кровь королевы проклятой. Я тот, кому дарован умственный, облачный, огненный дар. Я красив, богат, а также люблю петь и танцевать. Я бывал в аду и в раю. Удивлены? Не верите? А стоило бы, пусть я и прекрасно играю на людях. Что же говорить, если я могу очаровать любого, кого захочу?.. И как вы знаете, отношения у меня преобладали только с мужчинами. Об этом я упоминал раньше. Напоминаю вам, что в меня был влюблен такой вампир как Арман, а я же выбрал Луи своим дорогим ребенком, потому что «фатально» был влюблен в него. И снова же напомню, признаваясь, что я боюсь женщин и нахожу их во внешней степени отвлекающими и поэтому, еще не одна девушка не могла заинтересовать меня, но все же нашлась одна странная особа, которая заставила меня присмотреться к ней. Хотя, нет, позвольте исправиться, я снова лгу. Все мои романы с женщинами заканчивались плохо, как только они понимали кто я на самом деле. Вспомнить ту же самую монашку, когда я был человеком. Право же, я снова отвлекся. Теперь же поговорим об этой довольно необычной смертной, которую я встретил в парке южной весной, когда фиолетовые цветы в ее пушистых русых волосах источали бесконечно сладкий запах, исходящий даже от кожи. Только, пожалуй, для девушки, вид ее одежды был слишком неряшлив: на ней был длинный бесформенный плащ, похоже когда-то серого цвета; черные потрепанного вида, расклешенные брюки, потерявшие свой первоначальный отлив; шерстяной свитер пришел в небрежность настолько, что на вороте можно было заметить слой серой пыли. Ее горло прикрывал тоненький шарф из ослепительно белой ткани, но и этот шелк порвался, будто бы совсем недавно эта смертная пробиралась сквозь кусты колючих роз с острыми шипами, чьи бутоны были покрыты утренним ядом. Пушистые длинные волосы, хоть и украшенные цветами, были взъерошены от сырости, их покрывали капли росы. Единственным ярким светом были ее глаза глубокого кобальтового цвета, обрамленные потемневшими ресницами. Я не забуду ее спокойного понизительного взгляда, когда мои клыки почти коснулись запястья с голубыми венами. Это был бы прекрасный ужин. «Ты тоскуешь по своей человеческой жизни?» — это был ее первый вопрос, настигший меня с ее уст. Похоже, она уже знала вампиров до меня, так как ни капли не боялась. Так эта смертная смогла обратить на себя внимание своим неординарным поведением: не напугаться вампира с обнаженными клыками, не испугаться его голода, который царапает горло изнутри своими коготками. О таком ли смертном компаньоне я мечтал, когда вошел в совершенно новый мир технологий? Хотя, признаться будет честно, желание по отношению к ней у меня было одно — выпить ее, иссушить до дна, и только ее жизнь, ее характер, заставил меня передумать. Поэтому... после слежения за этой особой, я с кривой усмешкой всегда появлялся возле нее, вызывая лишь искреннее раздражение. Также в ней меня привлекало то, что я не мог прочитать ее мысли или очаровать. Уже тогда, будучи человеком, у нее были особые таланты, отличающие ее от серой массы людей, но все-таки иногда она не могла скрыть улыбку, когда я в царственной манере, облокотившись на перила, ждал ее после выступления, хотя выступлением назвать целую жизнь на сцене театра сложно. Однако я не намерен зацикливаться на том, как (Ваше имя) в шелках, бархате выходила на сцену, исполняя роли, как многие «падали» и аплодировали ее героям, ее красоте, облаченной в разные одежды и маски. То, что я видел, было полным противоречием того, «что» я видел в жизни перед собой. Кроме того, кому, как не мне, знать, что густые ниспадающие волнами волосы в сочетании с тщательно подобранной одеждой всегда представляют собой весьма эффективное и сильнодействующее средство. Хотя, это не важно. Обычные тряпки того не стоят. Просто я был очень горд собой собственной внешностью и умением совмещать в себе несовместимое: длинные локоны, безупречный покрой костюма и царственную манеру, которая всегда вызывала у нее улыбку, усмешку. (Ваше имя) вызывала во мне еще большие противоречивые чувства, когда с рассветом я уходил в ближайший склеп и даже во сне слышал, видел то, что происходит возле нее. Стоит ли мне сейчас продолжать и говорить, что она любила детей. В парке, где состоялась наша первая встреча, она собирала толпы юнцов возле себя, открывала книги и рассказывала сказки, заставляя тех тянуться к ней на руки. Всегда легко подхватывая какого-нибудь мальчика или девочку, она любовно перебирала его или ее пряди волос и рассказывала истории, не останавливаясь на детских сказках. А окружающие ее мальчики, сидящие в траве с упоением, разинув рты, слушали о доселе неизвестных глубинах, когда она раскрывала книги с цветными иллюстрациями. Она часто рассказывала о бабочках почти всем, и я не стал исключением. Один раз ночью я застал ее за тем как (Ваше имя) любовалась в прозрачной наготе вьющейся под сумеречными кронами деревьев бабочкой, на крылышках у которой был только один красочный блик – лилово-розовый, блик – единственный видимый на невидимом созданьице, в полете делающей ее похожей на подхваченный ветром лепесток цветущей вишни. Так слушайте же! Лестат стал лиричным героем! (Ваше имя) была тем собеседником, которого мне не хватало после долгого сна, который мог бы напугать меня, если бы не мои мысли. Должен отдать должное, так как возле нее всегда царила стужа, как и возле меня. Поэтому ли мне хотелось бы сравнить ее с розой, но все же, подумав, я отвергаю свои же мысли, когда натыкаюсь на холодный взгляд. Роза, засыпанная снегом? Подойдет ли это, когда я увижу ее ресницы в снегу? А разве она любила розы, получая их каждый раз от поклонников и тайных кавалеров? С доселе неизвестным мне страстным и пламенным желанием, пришло желание расцеловать ее при встречах. Удивительно, но я снова оказался увлечен, только, правда, в этот раз, женщиной. Когда она стояла так передо мной, даже в самом потрепанном виде, для меня она была всегда прекрасна — (Ваше имя) обладает той прелестью, которой нет у меня: человеческой жизнью, хрупкостью её плеч. И именно поэтому неожиданно даже для себя я тянул к ней руки, но так, чтобы в случае необходимости она имела возможность уклониться от моих объятий, но каждый раз, она принимала меня, обнимала в ответ, легко сжимая мои плечи своими тонкими пальцами. Тогда я чувствовал такую радость, какой не испытывал долгое время при встрече Луи или Армана. Право же, увлеченный талантом я и не заметил, как был очарован. На этом, позвольте закончить и отклонится.3 результат. Арман / ОЖП / Мариус
Я отлично помню, в каком виде предстала эта девушка. Пожалуй, Мариус впервые привел в свой замок кого-то из женского пола. На девочке лет пятнадцати было белое, запачканное землей платье, разодранное и порванное на хлопковом подоле. На детском, больше похожим на кукольное, лице красовались засохшие мазки алой крови, которая тогда напугала меня, как и листья, запутанные в ее прелестных кудрях цвета темной корицы. Ее босые ноги были холодны как лед, а на теле синели яркими пятнами следы побоев и насилия. От ее кожи пахло листьями и соленым морем. Мой Господин держал ее на руках, как совсем легкую тряпичную куклу. Ее взгляд цвета глубокого океана влек к себе, как и ее душа, интересная мне в эту минуту и сейчас. Еще тогда, когда я смотрел на нее, я был человеком, как и она, и Мастер любил ее так же, как любил меня или прекрасную Бьянку, которую я возлюбил так же трепетно, как и хозяин. Именно так возлюбил я и эту девушку, испытывая странное влечение к ее теплой улыбке, появляющейся доселе, когда ее хрупкие пальцы листали страницы старых книг, написанных на языках, которым мой мастер обучал ее собственноручно. Как он говорил: «У нее талант к языкам и искусствам, а ум также глубок, как взгляд очей с тонкой поволокой нежности. В ее взгляде не прочитаешь души, но увидишь сердце, к которому захочется прикоснуться». Я был многократным свидетелем, как Мариус манил ее хрупкую фигурку к себе, но та, пытаясь прикрыть свою наготу, укрывшись в простыне, вызывала лишь улыбку на его холодных алых устах, так что я мог увидеть острые кончики его клыков. Но каждый раз он подхватывал ее на руки и по плечи опускал в теплую воду, как когда-то меня. Целовал ее губы, прижимался губами к трепещущим жилам на шее, опутывал ее руки простынями, пытаясь вырвать с ее уст болезненный вздох или выдох порывов наслаждения от его ласк, прикосновений к упругой, уже сформировавшейся груди, к нежным розовым бутонам сосков; волос и кожи благоухающей ароматом лесной или речной нимфы, сидящей на берегу и выжимающей свои волосы, пленяя чуть подернутым взглядом. «Амадео, ты прекрасен, — всегда говорила она, легко собирая мои волосы, перебирая кудри, а, после, целуя меня в щеку, от чего я каждый раз вздрагивал, мои щеки казалось, сгорят от нахлынувшей краски, — у тебя очень красивые волосы, как янтарь, расплавленный на свечах». Я и не мог предугадать, что от ее прикосновений будет так приятно, я не мог предугадать, что ее губы покажутся мне настолько сладкими. Я все еще не мог понять, почему меня тянет к ней, пока не стал тем, кем являюсь сейчас. Я стал вампиром, не изменившись ни на каплю: я остался тем семнадцатилетним юнцом, которым я являлся, разделяя постель со своим любимым создателем, но также меня мучила жажда, которая была полностью сосредоточена на ее крови запаха миндального масла и нежных цветов алых ликорисов, которые Мастер вплетал ей в волосы и дарил, чтобы увидеть в загрустивших глазах теплые искорки. Теперь я видел ее как фарфоровую куклу с нежной кожей или цветок, от которого всегда ощущался аромат солнца, которое я больше не мог увидеть. С рассветом меня каждый раз пленила сонливость, а (Ваше имя) с трепетом ждала рассветных лучей, чтобы хоть одним глазом посмотреть на служение в храме, как другие люди молятся перед образами. Скучали ли она по прежней жизни? Я не знал этого ответа, но от нее всегда исходил аромат солнца после таких прогулок. Она знала все, знала о холоде наших рук, но не боялась, зная, что обречена на гибель, так как я приходил к ней ночью, рукой отодвигая занавеси легкого голубого шелка. Тогда я позволял себе легкую слабость садиться возле нее, отчего она открывала глаза и, сонно потягиваясь с грацией кошки, садилась, опираясь о резную спинку из дерева. И именно тогда ее губы оказывались в моем плену, пока (Ваше имя) в полусонной дреме пыталась оттолкнуть меня, но каждый раз заканчивался тем, что я, рыча, скрывался от нее, когда мои клыки ранили ее губы, и я ощущал этот сладкий вкус. Когда пьешь кровь, ощущаешь ее на губах, — забываешь обо всем. Алчная, грязная жажда заполняет все естество, пробуждая звериный голод. И я знал, что все-таки это случится рано или поздно. Человеческая жизнь хрупка настолько, что напоминает нам вампирам пламя свечи: она горит, а после потухает. Это течение жизни — рождение, детство, юность, взросление, старость, смерть; обычные стадии нормального течения жизни естественным путем. Но как горение свечи можно прервать, так можно прервать и человеческую жизнь, оборвав один единственный стебелек, задув трепыхнувшийся огонек, желающий жить. Как же все произошло, что беззащитная и желанная она оказалась в моих руках? Я до сих пор виню себя. Из-за меня она стала таким же ребенком тьмы, — у моего дорогого мастера не было выбора, как напоить ее своей кровью. Как в наваждении я впился в ее кожу, коснулся обнаженной шеи, когда (Ваше имя) перебирала складки нового нежного платья, которое подарил ей Мастер. Я помнил, как она, сжав мои плечи, лишь послушно отклонила голову, а я вплелся в ее кудри, опустился на колени, утаскивая с собой на холодный пол. Смирение бы всегда замерло бы на ее лице, если бы не Мариус, оттолкнувший меня в порыве ярости; только тогда, когда родители злятся на свое провинившееся чадо. Прокусив свое запястье, он дал отведать ей своей крови, а я получил прощение. С этого дня (Ваше имя) тоже стала вампиром с прекрасной выдержкой. Новорожденной. Я видел, как ее тело умирало, а кожа становилась бледной. Она стала еще красивей… и меня все больше затягивали прекрасные глаза синих небес. Теперь мы охотились вместе, но в ней играло чувство горечи. Она не могла убивать людей, это делал я вместо нее, помогая насытиться. В шестнадцать лет, она была еще совсем беспомощна или может быть, она являлась для меня именно такой, когда (Ваше имя) обнимала меня за плечи сзади, сжав бархатные одежды, или перебирала мои волосы, составляя мне молчаливую компанию по утрам, вызывая ревность со стороны нашего создателя. Но хотелось ли мне насилия: подчинить ее себе, взять силой... Похоже, мы оба любили ее, и мои слова с такой же ревностью звучали по отношению к Мастеру. Слишком дерзко. Но и это мне прощалось, когда его золотистые кудри сливались с темными волосами его дитя на постели с изображением японской сакуры. Я был наблюдателем его поцелуев и грубых укусов. Еще один кроткий шаг, и я паду еще глубже увлеченный кожей запаха незабудок. Но мне как всегда не хватает решимости, так думал я, смотря на то, как руки Мастера ложатся на ее плечи. И тогда, (Ваше имя) рисовала: прекрасные пейзажи, портреты, среди которых были и мы на фоне сумеречной Венеции…