***
Йонасу уже за 20 и он всеми силами избегает зеркал. Ему не нравится даже мельком видеть в своём отражении, как его соулмейт растет. Как медленно оплетает его ноги воздушная гипсофила — она неуклюжа, снова ободрала себе все колени. Училась кататься на роликах? Упала со скейта? Йонасу ничего не остаётся, кроме как додумывать сюжеты в своей голове. Как крепко впивается в его плоть прекрасная нежно-закатная чайная роза, затмевая собой россыпь маленьких колокольчиков по всему остальному телу. Йонас может легко представить, как его неосторожная половинка лезет на дерево, чтобы разворошить воронье гнездо, но маленькие пальчики не удерживаются, скользят по грубой коре, и вот тщедушное тельце уже летит вниз. Наверное, она ломает себе руку. Почему-то сердце Йонаса болезненно щемит от этой мысли. (На самом деле, он еще неделю будет ловить себя на том, что волнуется о её самочувствии. Йонас скрипит зубами, но не может перестать думать об этом. Он пытался, правда)***
Он начинает по-настоящему волноваться, когда цветы вишни на его теле складываются в подозрительные полосы. Его соулмейт режет себя. Йонас отчаянно пытается придумать оправдания. Понять.***
Жизнь Йонаса катится под откос. Он давит в себе нервный, практически истерический смех, когда Сьюзен — она не носила на себе цветочные следы его ран, но он искренне любил её — уходит из жизни Йонаса, а на его коже робко расцветает дицентра. «Разбитое сердце». Как иронично.***
Его квартира наполнена яркими лепестками, которые он не успевает убирать. Цветы везде: на его лице и шее, животе, предплечьях, запястьях и даже бедрах. Отвратительно-прекрасный калейдоскоп. Тело Йонаса — чёртов сад. Йонас берет очередной отгул на работе — когда-нибудь его точно за это уволят — и уже не пытается понять своего соулмейта. Его тошнит от ромашек, поселившихся меж вен.***
Аса — громкая, шебутная и с шилом в одном месте. Она кажется Йонасу немного глупой. Их друг с другом познакомила Берта, и Йонас до сих пор не может понять, почему они всё ещё общаются. Аса заваливается к Йонасу как к себе домой, а он, почему-то, не прогоняет её. Каждый раз. Их можно было бы назвать полными противоположностями, однако Йонас видел миниатюрные руки, исполосованные шрамами, и отлично помнил, как забирал из этих самых рук бутылку с чем-то алкогольным. Потому что пить Асе нельзя, Аса болеет, а заботится о её здоровье почему-то Йонас. Он неловкими движениями утирает чужие слезы и идёт ставить чайник. О своём соулмейте Йонас не вспоминает уже очень давно.***
Когда Йонас попадает в аварию на 32 году своей жизни, он не думает и об Асе. Теперь все его мысли занимает одна лишь боль. В какой-то из дней его заточения в месте, пропахшем лекарствами и тоской, Берта неожиданно сообщает ему, что Аса не выходит на связь. На все последующие звонки Йонаса Аса, ожидаемо, не отвечает.***
Аса появляется на пороге его палаты в последних числах августа. Йонас всматривается в ее уставшее, даже измученное лицо, отстраненно подмечая его нездоровую бледность и покрасневшие от слез глаза. А потом поднимает взгляд выше. Терновый венец. Как иронично. Она смотрит на него взглядом побитого щенка и неловко мнётся в дверях. Боится или испытывает к нему отвращение? Йонас слабо ведет рукой в воздухе в приглашающем жесте. Аса подлетает к его койке и, робко устраиваясь на стоящий рядом пластиковый стул, хватает краешек его одеяла. От резких движений терновник на её голове больно впивается в нежную кожу. Проступают рубиновые капли. Следующие два часа Йонас осторожно выбирает из чернильных волос колючие ветви и думает о том, что глупым здесь был только он.