Sorrow

Серебристый лунный свет едва пробивается сквозь тюль, который никто так и не удосужился прикрыть вечером. Но уже далеко за полночь, ощущается уличная прохлада, проникающая сквозь приоткрытое окно. В комнате витает аромат свеч. Некоторые из них уже задули, оставляя лишь парочку. Мягкое освещение падает на тела мужчин, лежащих на кровати. Один из них нависает сверху. Грудная клетка часто вздымается, на лопатках поблескивают капельки. Он любуется гитаристом, не в силах описать словами все свои чувства. Единственный выход — прикосновения. Такие легкие, невесомые, ласкающие. Лоренц вкладывает в них всю ту любовь, которая переполняет изнутри и грозится вырваться наружу в виде долгих объятий и собственнических укусов. — Тебе придется немного потерпеть. Он касается кончиком носа чужой шеи, жарко выдыхает и ведет влажную дорожку кончиком языка. Опирается одной рукой в матрас, а другой вовсю ласкает подушечками пальцев торс, изредка на грудь поднимается, будто пытаясь запомнить все эти ощущения, оставить в памяти. — Ты такой красивый. Осыпать комплиментами, носить на руках, признаваться в любви по несколько раз за день. Кристиан так не умеет, предпочитая все хранить под ребрами, прятать от всех. А сейчас, когда они остались наедине, можно показать это небольшое, но дорогое сокровище. — Я люблю тебя. Очки отправляются на тумбочку. Не нужно видеть в такие моменты, чтобы прекрасно чувствовать человека рядом с собой. Его разгоряченное тело, шумное дыхание, цепкий взгляд серых глаз, иногда обжигающий злостью, иногда пугающий. Сталь. Лоренц мягко целует шею, не торопится кусаться, хотя зубки уже чешутся. Кажется, что этого просто недостаточно, нужно больше. Он ведет языком по венке, вниз спускается, на другую сторону шеи переходит, слегка царапает в то же время ноготками чужую грудь, медленно пальцы распрямляет, обжигаясь чужим жаром. Спускается ниже, вылизывает ключицы, покусывает выпирающие косточки, стараясь не переборщить, но как это сделать, когда голову просто затуманило? Иной раз Лоренц чувствует себя абсолютно слепым, идет лишь на голос, за прикосновениями, которые оказываются спасительными в моменты апатии и беспричинной злости. На языке крутятся громкие слова, которые кажутся смешными в своей нынешней формулировке. Мужчина пересиливает себя, молчит, продолжая свой путь. Он готов носить гитариста на руках, молиться на него, лишь бы это не было сном. — Прекрасен. Кусает кожу в районе тазобедренной косточки, тут же зализывает укус. Солоноватый привкус кожи на кончике языка пьянит сильнее любого алкоголя. Кристиан будто сам не свой, главное сейчас — ощущение чужого тела рядом. Прикасаться, гладить, покусывать. Уткнуться носом в бедро и мягко гладить колено, жарко дыша, будто после пробежки. Но это не совсем то, что сейчас хочет сделать клавишник, краем глаза, даже расплывчато, замечая лоскуты дыма, повисшие в воздухе. Неподвижны, похожи на завесу, скрывающую происходящее от посторонних глаз. — Хочу касаться тебя везде. Иногда появляется ощущение, будто это все сон, сплошное помешательство, психическое расстройство. На самом деле Лоренц сейчас лежит в углу комнаты, уткнувшись мягкую подушку, ворочается и повторяет только одно заветное имя, которое нацарапал ногтями на каждом сантиметре палаты, куда его отправили. Он видит образ гитариста везде, слышит его голос, млея каждый раз, чувствует фантомные прикосновения и зовет мужчину. Зовет, расстраиваясь каждый раз, когда медики запихивают ему в глотку таблетки, после которых видение рассеивается. Побег удался. Пришлось постараться, лишь бы не сразу заметили, лишь бы найти нужного человека. А теперь Лоренц лежит в ногах у гитариста, клянется в любви и пытается насытиться присутствием. Он приподнимает голову и мягко касается кончиком языка головки члена. Ведет вниз, снова вверх, по кругу, собирая солоноватую смазку. Берет головку в рот, мягко губами обхватив, и опускает голову. Не подготовлен, не знает, что дальше делать, но опускается до основания, пока не появится дискомфорт. И сглатывает, глаза прикрыв. Это меньшее из того, что он мог бы и хотел сделать. Участившееся дыхание и едва слышные стоны со стороны являются лучшей наградой. Лоренц продолжает, старается из всех сил, потому что не может, не должен сделать что-то не так и неправильно. Он просто не простит себе подобного. А стоны становятся все громче. Ощущение властной руки на макушке пьянит сильнее. В уголках глаз собираются слезы, но Кристиан абсолютно не думает об этом, продолжая быстро двигать головой. Он знает, давно и наизусть, что нужно делать и как. И потому конец достаточно близок, как бы гитарист не пытался отсрочить момент. У него фактически нет шансов. — Ты же понимаешь, что все равно туда вернешься? — Ты не запихаешь меня обратно. Этот разговор происходит каждую их встречу. Каждый раз Лоренц сбегает, ищет гитариста и проводит с ним ночь, потому что тот просто не запрещает. И каждое утро карета скорой помощи увозит пациента обратно в комнату с мягкими стенами. — Я знаю. Знаю! Я блядский псих! Я помешан на тебе, я не контролирую это. Я вижу тебя везде. Я не могу… Не могу без тебя. — Я знаю, кот, знаю. Снова объятия, одна сигарета на двоих и обжигающая горечь никотина. Дым в комнате, его одеколон на кончиках пальцев на пару дней, не более, поцелуй на прощание и транквилизатор. Замкнутый круг, из которого никто не хочет выбираться. Каждый думает о происходящем. Только гитарист обещает себе, что это была последняя ночь и своего свихнувшегося друга он больше не пустит на порог. А Кристиан… Он считает дни, ведет себя тихо и спокойно, чтобы уменьшить внимание к своей персоне. Это просто, если нет рядом острых предметов или руки связаны тканью смирительной рубашки. Ему даже не выдают очки в палату, потому что стеклышки были использованы не по назначению. На руках множество светлых полос, на ключицах их не меньше. Каждый раз, когда случается подобное, клавишник собирает капельки крови указательным пальцев и рисует лицо, которое хочет видеть рядом, на стенах палаты. Эти картины постоянно смывают, но он рисует заново. Кое-где кровь не получилось смыть, остались бордовые пятнышки. В такие моменты он ложится рядом со стеной, сворачивается клубочком и шепчет какой-то бессвязный бред, тянет руку к полупрозрачной фигуре вдалеке. Но в палате никого, а за стеной шепчутся врачи, не зная, как помочь. — Люблю-люблю-люблю-люблю… Снова как мантра. Медбратья с легкостью подхватывают на руки хрупкое тельце, пока гитарист стоит в стороне и курит, немного хмуря брови. — Мы не понимаем, как он снова сбежал. И как ему удалось вас найти. — Он умеет. И сделает это снова. Взгляд голубых глаз затуманен от снотворного, которое начинает действовать, но даже так видно слезы и сдавленную улыбку. — Я вернусь. Я обещаю… И возвращается. Но в пустую квартиру. Тюль идет волной из-за сквозняка, кровать смята, половины вещей в шкафах нет. Пачка сигарет валяется рядом с тумбочкой. Гитариста в квартире нет. Остался лишь аромат его одеколона и едва теплое постельное белье. Уехал недавно. Оборвал все связи. Прекратил этот ужас. Лоренц опускается на колени посреди спальни и прикрывает лицо руками. — Я найду тебя.