Sorrow

Белые больничные стены ослепляют, вынуждая забиться в угол и тереть глаза до проступающих слез и неприятного зуда. Это невозможно терпеть. Все так давит, прижимает к мягкому полу. Лоренц жарко выдыхает, смаргивая слезы. Его прижимает чужое тело. Это не стены, нет! Это он! Одеколон и нотки табачного дыма пропитывают больничную рубашку. — Я знал, что ты придешь… — Ты заявился в мою квартиру без разрешения. На шее ощущается хватка цепких пальцев, ноготки вдавливают в кожу, оставляя следы. Это совсем не больно, наоборот, вызывает волны мурашек и жаркие выдохи. Горячие слезы медленно скатываются по щекам вниз, разбиваются на маленькие частички, достигая пола. — Ты же плод моего воображения. Но ощущения настолько реальны, что больница и палата кажутся одним долгим кошмаром. Вот сейчас клавишник подскочит на кровати, протрет лицо ладонями, убирая слезы, посмотрит по сторонам невидящим взглядом и только потом очки наденет. Рядом лежит человек. Тихо сопит, завернувшись в край одеяла. На тумбочке стоит пепельница с тремя окурками, рядом черная зажигалка Bic и помятая пачка. Там же крем для рук, а в ящичке косметичка с лаками и ватными дисками. Все так, как и должно быть. — Зачем ты за мной бегаешь, кот, расскажи? А голос хриплый из-за сигарет, томный. И вторая рука лезет под больничную рубашку. Смирительную сегодня не надели, Лоренц слишком спокоен был. Царапины расцветают на спине, вдоль позвоночника. Длинные красные полосы. Неприятное жжение совсем не отрезвляет. Кристиан тонет в собственных мыслях и ощущениях, уже не слышит фразы, которые у него за спиной раздаются, а после кричит истошно, когда давление сзади пропадает, как и рука на шее. Его грубо подхватывают под руки медбратья, тянут прочь из комнаты, чтобы снова сделать укол. — Он сам себе расцарапал спину? Лечащий врач смотрит на бледную кожу, украшенную полосами с проступившими капельками крови, взгляд поднимает и видит следы ногтей на шее. — А это что? Пациент сейчас не ответит, он больше похож на тряпичную куклу — транквилизатор отключил его, оставляя в глазах надежду. Искусанные в кровь губы приоткрыты, будто до момента отключения Лоренц еще что-то хотел сказать. Врачи даже знают, что это за слово. Одно единственное имя.

***

Снова холодная улица, но уже покрытая белоснежным одеялом. Сугробы, в которых уже не различить машины, встречаются на пути и вызывают улыбку. Клавишник бодрым шагом пересекает улицу чуть дальше пешеходного перехода и рассматривает витрины. Хотелось бы купить что-то для квартиры, украсить. Может гирлянду, а может пару мотков мишуры. От елки мужчина отказался давно. Не то, что он хочет видеть у себя. — Да, вот эту, пожалуйста. Девушка достает с полки продолговатую коробочку с гирляндой и протягивает Кристиану. Все же, яркие огоньки будут лучше смотреться даже в тот момент, когда он снимет очки. Это главное. На улице пахнет мандаринами, глинтвейном и свежестью. Этой приятной прохладой, которая колет щеки и нос, замораживает кончики пальцев до невозможности ими двигать. Поэтому и на смс он не может ответить, только поджимает губы, когда чувствует вибрацию в кармане и вздрагивает. Кто-то на секунду взял его за руку. — Кристиан! Клавишник резко оборачивается, пытаясь найти источник звука в толпе. То ли его обманывает зрение, то ли это действительно так, но вдалеке виднеется знакомый затылок. Фигура в темном пальто удаляется так стремительно, что Лоренц бежит следом. Бежит, боясь потерять из виду. Сердце больно бьется о ребра, норовит выпасть кровавым куском на кристально чистый снег. А в голове только одно имя, больно пульсирует, вызывая мигрень. Но за поворотом никого не оказывается. Это двор и одна только дверь. Та самая. Вот она, квартира на самой верхушке многоэтажки. Балкон до сих пор открыт, постельное белье также смято. Ничего не изменилось. — Ты так и не вернулся. Лоренц еще держится, дыхание переводит и распаковывает гирлянду. Темные лампочки отражают в себе его грустный взгляд и мягкую улыбку. — Я подожду тебя здесь. Он включает ее в розетку и наблюдает, как скачут огоньки вдоль цепи, как постепенно меркнут и рождаются снова. Красиво. Цвета падают на бледную, в шрамах, кожу рук, будто пытаясь украсить то, что уже давно испорчено и изуродовано. Не выходит. — Я знал, что ты придешь. Крепкие объятия поперек талии пугают, но тепло чужого тела почти сразу успокаивает, затаптывая первые ростки паники и страха. Он здесь, он не даст в обиду. — Решил со мной новый год встретить? Мягкий поцелуй в шею. Объятия уже не такие крепкие, ладони гладят, затуманивая сознание. Кристиан будто плывет на волнах. Глаза прикрыты, тепло обволакивает. А в руках гирлянда. — Зря ты пришел. Знаешь же, чем все закончится. Это больно бьет под дых. Воздуха в легких не хватает, мужчина начинает задыхаться, жмурясь. Снова горячие слезы по щекам. В них отражается свет от лампочек. — Ты не сделаешь это снова! Голос предательски садится, даже не хрипит совсем. Лоренц курит не так много, как его возлюбленный. — Сделаю. Потому что ты не можешь здесь находиться. Звонкая пощечина совсем не отрезвляет, вызывая лишь усиление хватки на гирлянде. Слышится тихий треск некоторых лампочек. Осколки неприятно царапают кожу, кое-где проникая глубже. Горячо. Капельки крови медленно, лениво катятся вниз, оставляя после себя яркую дорожку. Хлопок входной двери заставляет обернуться. Никого. Как и в прошлые разы. Только нотки одеколона выдают его появление здесь.