KILL

Ах, луна на ущербе! А поймать не успела. Сотни серых соцветий Оплели ее тело. «Дерево песен», Федерико Гарсиа Лорка.

Синее, синее, всё синее, синее, луна разваливается на две половинки, как лихо разрезанное яблоко. От металла раскуроченной Эйфелевой башни, в который бьётся бескрайний океан, не жарко, не холодно, разве что чуточку грустно, но совсем не совестно, о чем вообще речь. Черно-красный костюм не спасает от кислородного голодания в ужасе сокращающиеся лёгкие, Лила может почувствовать, как двигается там, под ребрами, диафрагма. Она ищет зачинщика этого всего, она бы хотела засмеяться от этой мысли, но вода попадет в рот, желудок, лёгкие, и она тогда растворится в бесконечном океане, так и оставшись ни с чем, не отомщенной, обиженной, одинокой. Лучше бы ей тогда не злиться. Лучше бы ей тогда остаться, обвиться вокруг чужой шеи преданной лисой, и не отпускать, ни за что не отпускать. Лёгкие прошибает насквозь невыносимым жжением, Лила беспомощно открывает рот — вода тут же прорывается в горло и ноздри на смену едкому углекислому газу. Мощеные парижские улочки так и тянут к себе, Лила обхватывает себя за горло — это ведь ещё не конец, надо лучше и больше стараться, чтобы вынырнуть на поверхность за глотком благословенного воздуха. Вынырнуть. Где-то далеко, наверняка, остались еще живые люди, у них ничего не работает, ведь все спутники сошли с орбит, океан смыл их фермы, заводы и станции, их города, всю их многовековую историю. Кто же знал, что так выйдет. На грани потери сознания Лила чувствует руки, тянущие ее вверх, и бессильная теряет его у самой поверхности. Феликс, еле отдышавшись, остервенело стискивает ей грудную клетку и вдыхает в рот, пока ее не начинает рвать водой. — Я нашел его, — Феликс подмигивает ярко-голубым глазом с узким, кошачьим зрачком. Лила не может без боли вдохнуть — ребра ноют. — Нашел, моя леди. Он проговаривает «моя леди» истерично быстро, получается ма’леди, Лиле кажется, что ее тошнит водой бесконечно долго, она поднимается, разломанная луна приветливо вырисовывается посреди неба — эй, вы всё ещё живы и тратите кислород понапрасну, прекращайте уже. Феликс нетерпеливо подхватывает её под колени и поясницу и тут же прыгает с одних руин на другие. Слишком много злобы, слишком много разочарования — вся эта борьба добра со злом изначально казалась подозрительной, но когда обнажилось настоящее, что все было зря, вся эта злость была зря, талисманы нужны только для того, чтобы вернуть полумертвому психопату мертвую жену. Лила, надрывно крича, забилась в ванную и вылезла оттуда черно-красной Антибаг, сразу нос к носу встретившись со скрипуче-латексным Белым Котом. Феликс тогда подмигнул ей, как обычно он делает, когда хочет позлить своей фирменной фамильярностью. Его в гневе расцарапанное самому себе лицо осталось таким же, как и до их маленького апокалипсиса, Лила касается его щеки ладонью, не чувствуя из-за костюма ни тепла, ни шероховатости, только больно бьющее в солнечное сплетение разочарование. Приходится снова нырять, Феликс выплывает вперёд — и вот перед ними застывший навеки обладатель талисмана бабочки, Феликс разбивает его в каменную пыль, едва коснувшись катаклизмом окаменевшей броши. Трансформация слезает с них мгновенно, переносить давление становится труднее обычного — Лила равнодушно думает, что они не выплывут. Феликс думает также. Лила толкает Феликса в плечи, разворачивает к себе лицом и забирает оставшийся воздух себе. А он в отместку себе. Больше не придется скакать сверчками по руинам, истерично пытать друг друга руками и ртами, находя в изгибах спандекса и латекса, которые можно снять лишь с кожей, что-то похожее на ощущения. Реальности ли. Они забрали тогда талисманы, они устроили апокалипсис. Они выжили, но выжили из ума.