Hush little darling, we soon will be there and the blanket of love will surround you with care no wild tongues of whisper, you will never feel pain Oh hear the nightingale crying in shame love in shame…
Sean McCarthy
Звезды
16 января 2020 г. в 07:32
Весенний ветер, холодный, но отрадный, предшествующий надвигающемуся лету, покачивал одинокие деревья, шуршащие молодой, едва зародившейся листвой, звенел вереск, заполнивший поля своим сиреневым цветом и пьянящим медовым запахом.
На склоне холма стояли двое. Юноша и женщина, которую он мягко держал под руку. Женщина была стройной, хоть и немного суховатой, на десяток дюймов ниже своего спутника. Они стояли молча, долго, пока звучный мужской голос не прервал блаженную, почти божественную тишину:
— Мама, а кем все-таки был мой отец? Я так мало знаю о нем, но Вы говорите, что он был настоящим героем. Разве в таком случае он не заслужил того, чтобы я хранил память о нем? Четкий образ? — спросил молодой человек, немного склонив голову.
Мать не ответила ему даже взглядом. Она все так же была погружена в свои мысли, как это часто бывало, смотрела вникуда, и взор красивых влажных глаз с легкой поволокой застывал, словно у античной статуи, навсегда заключенной в тюрьме одной эмоции. Ветер стих, замолкла природа, вторя терпеливому молчанию вопрошавшего.
Каменная леди ожила и, коротко вздохнув, сдвинула брови, сомкнула веки, ресницы ее задрожали. Затем она повернулась к сыну и окинула его оценивающим взглядом. Кажется, момент и правда настал. Но нет, не совсем. Мэри смотрела на своего мальчика и видела в очах его блеск, говорящий о том, что юношеская бурная энергия только недавно заиграла в нем. Нет, все говорить нельзя, покачала она головой сама себе.
Какой же все-таки красивый был Джеймс Эштон Уильям Грей, ее единственный обожаемый наследник. Голубые, украшенные густыми ресницами, глаза матери, правильный, немного удлиненный овал лица, окаймленный волнистыми темными, почти черными волосами, длинный прямой нос, аристократически бледная кожа — молодой человек с такими внешними данными был просто грезой во плоти для большинства девушек, завидевших его, он, как ни странно, был вылитый британский лорд.
Мать не могла не восхищаться своим дитем, часто баловала его и вообще отдавала все свои жизненные ресурсы его воспитанию. Мальчик с детства был одет во все самое модное и дорогое, голубые глазки цвета горного хрусталя сверкали весельем, вызванным очередным подарком старой миссис Баррингтон или самой матушки.
Характер его не слишком уж испортился под прессом ласок, хотя Джеймс вырос, пожалуй, излишне самоуверенным и горделивым, что, впрочем, могло пройти с возрастом, ибо юношам свойственна некоторая гипертрофированность качеств, которым суждено стать спутниками личности на всю оставшуюся жизнь. Мэри разомкнула губы, на ходу подбирая нужные слова, начала осторожно:
— Понимаешь, милый, мне больно вспоминать о нем. Я ведь говорила, что любила твоего отца безмерно, больше жизни. Послушай вот что. Он был настоящим патриотом, можно сказать, героем, ты это уже слышал. Бесстрашным, дерзким, свирепым в бою. Но ко мне он был по-особенному добр и внимателен. Он обладал огромной силой духа, настойчивостью, могущей двигать горы. Был верен своим идеалам, верен беспрекословно. Пусть у него было другое видение мира, чем у всех остальных, с кем ты привык иметь дело, да даже и у меня, у тебя, но он… он был достойным человеком, Господи, спаси его душу.
— Мама, ты никогда не говорила даже его имени, — взволнованный Джеймс крепче сжал руку леди, так, что она даже поморщилась от боли, но, всецело понимая его чувства, не стала об этом говорить.
— Его имя — Уильям. Милый, прошу, не думай, что я не воспринимаю тебя всерьез, я, пожалуй, еще не готова раскрыть тебе все. Может быть, я сама не доросла до этой минуты. Когда-нибудь я обязательно расскажу свою историю, когда придет время. А если случай унесет меня раньше, ты все равно узнаешь.
— Как?
— Не волнуйся, я найду способ, — сказала она, с нежностью улыбнувшись, и морщинки, недавно появившиеся на ее благородном лице, разгладились.
Джеймс, так и не получивший желаемого, вскоре ушел, оставив ее наедине с прошлым. Женщина так и осталась стоять у обрыва, вспоминая те далекие времена незабываемой молодости, былую беспечность, веселье, страсть к приключением. Она стала совсем другой, оставив ту мисс Грей, в красном платье, с игривым румянцем на щеках, в Нью-Йорке.
Та мисс Грей осталась в мире, где она могла задорно плясать с каким-нибудь осмелившимся попросить ее танца молодым бандитом, а затем как бы невзначай больно наступить ему на ногу, фыркнуть, ухмыльнуться, блеснув белыми зубками, и, крутанувшись на каблуках, вернуться за столик к Биллу, одобрительно качающему головой, глотнуть виски и, наслаждаясь жизнью, каждой ее секундой, вдохнуть полной грудью ставшие привычными запахи питейной, закурить табака.
Племянница миссис Баррингтон, вдова, хорошая мать, талантливая хозяйка, учтивая, молчаливая и замкнутая леди была ее бледной тенью, призраком безвозвратно ушедшей поры.
Вечерами, когда все домашние расходились по своим комнатам, Мэри садилась за письменный стол, перенесенный прямо в спальню, щелкал замочек, открывался потайной ящичек. Бледные тонкие руки с выступающими венами осторожно обследовали содержимое, отодвигая ненужное, доставали стопку шуршащих листов, клали их на стол, укрытый вязаной узорчатой салфеточкой.
Затем она бралась за перо, макала его в чернильницу и, приняв удобную позу, начинала очередную строку. Витиеватые узоры букв проплывали по бумаге, периодически отрываясь от положенных границ, то взмывая ввысь, то спускаясь вниз.
Иногда она откидывалась на спинку стула, замирала, восстанавливая в памяти чарующие и горькие моменты из казавшейся такой невозможно далекой жизни. Будто все это действительно случилось не с ней, а с ее героиней. Но неумолимая тяжесть на душе, шрам на руке выше локтя и еще кое-что — колье и нож, бережно хранимые в маленьком ларце, напоминали о суровой реальности. К тому же, не переставая считать себя вдовой, мисс Грей, верная своему слову, продолжала носить черное с очень редкими исключениями.
«Соловьиная песнь» — значилось на первой странице. И бывало до ночи, пока все спали, Мэри под слабый огонек свечи писала свою повесть, правдивую и печальную. Историю о девушке с горящим сердцем, испытавшей великое счастье и прошедшей чрез великие потрясения, сумевшей обрести себя в водовороте событий, так внезапно унесших ее за собой. О девушке, видевшей Нью-Йорк во всех его ипостасях, потерявшей и обретшей снова.
В послесловии она написала: «Похороните мой прах на погосте Бруклинских Высот, частью развейте над рекой. Только в этом месте я смогу упокоиться».
И женщина, закончив писать, вставала со стула, выпрямляя уставшую спину, подходила к окну, распахивала его настежь так, что холодный ночной ветер продувал ее насквозь, и долго стояла, направив взор в бескрайние просторы небосвода, думая о вечном.
Звезды смотрели на нее с высоты, такие яркие, неприступные. Может быть, каждая звездочка на небе — чья-нибудь душа, что смотрит издали на мелочные заботы еще ступающих по земле. Может быть, где-то там ее ждут мама, папа, Билл? Дэйзи, которая недавно умерла, правда, счастливая, устроившая наконец свою жизнь. Джеймс Каррингтон, ненадолго воссоединившийся с семьей, тем, что от нее осталось.
Его сердце не выдержало, а Грей узнала об этом спустя месяц после смерти друга, получив письмо, написанное аккуратным убористым почерком. В нем говорилось, что мужчина просил сообщить о своем уходе, когда наступит роковой час, просил передать, что ему было бы приятно, если бы Мэри его помнила, передавал благодарность за внимание к своей скромной персоне. Внизу стояла подпись «Ф. Каррингтон». Девушка тогда улыбнулась сквозь слезы, прижимая к груди письмо. Значит, он искупил вину, всю жизнь его терзавшую.
А может быть, все влюбленные, разлученные судьбой, встречаются на небосводе, чтобы провести вечность в компании друг друга? Об этом Мэри не знала, но каждый вечер с тоской смотрела в величественную тьму, зовущую ее к себе, туда, где она будет прежней, где не будет забот и скорби.
Она не знала так же, что Господь уготовил ей долгую жизнь, что ей суждено умереть в почтенном возрасте, в окружении близких людей, любящего сына, его прекрасной синеокой жены, многочисленных внуков. Что ей суждено умереть в Нью-Йорке, где ее потом будут знать, как талантливую и чудаковатую писательницу, богатую на выдумки.
И только Джеймс Грей будет улыбаться, слушая пересуды о том, кто же послужил прототипом неоднозначной героини, теперь уже зная правду. Книгу он опубликует после смерти матери, в память о ней, зная, что она никогда бы не решилась сделать это сама, но, как никто другой, заслуживает признания.
Примечания:
Спасибо за прочтение.