Обрести счастье

За насыщенными днями практики в Центральном отделении следовали два выходных, один из которых Хэнк провел с Майком: сначала в кафе, потом они сходили на фильм, который оба очень сильно хотели увидеть на большом экране, и затем разошлись по домам. Оставалось воскресенье. И Хэнка завлекла в свои сети хандра. — И почему влюбленность на деле совсем не такая, — вздыхает Хэнк, сидя за письменным столом; он внимательно разглядывал чертеж перед собой, подперев щеку рукой, — какой ее представляешь? Хлопнула входная дверь на первом этаже, но Андерсон не отреагировал. Когда постучали к нему в комнату, он скучающим взглядом стрельнул в светлое дерево. В голову пришла мысль, что, может, следует прикинуться шлангом? Он в домике. Он невидим для человеческого глаза — да здесь в помине быть никого не может, вы что! Но, кажется, его матери было совершенно плевать на высокое мастерство маскировки — она таки стучит в дверь еще раз, приоткрывая, и заглядывает внутрь. — Привет? — Как прошёл обед с тётей? — из вежливости интересуется Хэнк, беря в руки линейку и возвращаясь к чертежу. Женщина заходит в комнату и смотрит за спину сыну. — Ты по-прежнему любишь инженерию, — кивает она больше себе, констатируя факт. Перед ее глазами открывается вид на широкую спину сына, некогда бывшую такой узкой, мальчишеской. Совсем недавно она обнимала Хэнка, лежа на кровати, стараясь успокоить, что нет на деле никаких монстров, а потом между ними что-то произошло. Какой-то разлом. Мать все больше задерживалась, редко заглядывала к сыну в комнату, не интересовалась, как прошел очередной день. «Что нового, сынок? Ты… Как ты?» — слова, которые так хотел услышать Хэнк в подростковом возрасте, и слова, которые не давались миссис Андерсон. Хэнк уже не был тем маленьким трехлетним мальчишкой. Время упущено уже так давно, что на глаза мимо воли накатывают слезы. И все-таки… Как же так получилось, что любовь, о которой так мечтала, она не смогла подарить даже самому близкому человеку. — Хэ… Хэнк. Ты… Точно не жалеешь, что поступил в полицейскую академию? Ты же так хотел пойти в инженерию. Чуть ли не с трех лет грезил машинами и андроидами. — Что толку вспоминать об этом сейчас? — обрывает Хэнк мать на полуслове, не давая ей закончить. Он встает из-за стола, опираясь о столешницу руками, и тяжело вздыхает. Через плечо смотрит на женщину в строгом костюме, роскошных украшениях, с красивой причёской… И не видит в ней тепла, уюта. Человека, на которого он хотел быть похож и ради которого готов был бы свернуть горы. Ради одной улыбки раньше он был готов на многое, но сейчас. — Скажи, что тебе нужно? — Хэнк. — Ты серьёзно думала, что, если ты вот так придешь ко мне и сделаешь вид, что я тебе небезразличен, то я… Я прощу тебя? За что? Мне не за что тебя прощать, мама. Как и тебе не за что извиняться. Уже не за что. — Почему ты так? Хэнк покрасневшими глазами бегал по комнате, лишь бы не встречаться взглядом с женщиной. Пожалуйста, только не это — смотреть сейчас на нее было самой болезненной пыткой. — Наверное, потому, что ты заслужила это, мама, — тихий шепот. — Уходи. Уходи! — крик, от которого миссис Андерсон зажмуривается, и дальше раздается шум рассыпавшися по полу канцтоваров. Хэнк зол. И ни один человек в комнате не может понять, почему. — Твое время… Упущено, мама… Надо было изначально расставить приоритеты, а не бегать по своим молодым любовникам! И приводить их в наш дом — тем более! Женщина белеет, хватаясь за дверь и опираясь на нее. В ее глазах отражается понимание — вот, что хранил Хэнк все эти годы. Вот, что оттолкнуло четырёхлетнего малыша от матери. — Ты видел? — ее голос хрипит. Какой же она была… — Да. И даже больше. Мне посчастливилось пообщаться с одним из твоих любовников однажды. Та еще мразь, на самом деле, и как ты его и остальных терпела, ума не приложу. — Ты видел, — повторяет. — Боже, ты видел… Но это же было так давно, Хэнк… — Мне плевать. Это было не единожды — факт, и всему, что ты мне скажешь, я вряд ли поверю теперь. У тебя на объяснение было более восемнадцати лет. Прости. Хэнк хватает папку со стола, снимает с вешалки пиджак, кладет в карман телефон, наушники и выбегает из комнаты, а после и из дома. Ему тошно находиться там. На небе начинали собираться грозовые облака. Хэнк чертыхается, вспомнив о том, что утром по прогнозу обещали сильный ливень, но все равно продолжает брести по практически безлюдным улицам Детройта. Черт бы побрал его привычку вставать так рано. Еще даже многие магазины не открылись. В голове такая неразбериха. Во-первых, признание самому себе в том, что он влюблённый в девианта идиот, и в придачу не знающий, что делать дальше. Во-вторых, он — ужасный сын, достойный собственной матери. У него все еще скребли кошки за недавний разговор. Но он же сказал все верно, так какого, мать вашу, черта… Хэнк пинает со всей силой жестяную банку из-под газировки, пока в наушниках песня переключается на другую.

С дыханием безмолвный крик наружу рвется, Но здесь никто не даст ответ мне свой.

У Хэнка перед глазами лица родителей. Свои собственные мечты, разбитые в пух и прах ради того, чтобы только им досадить и что-то доказать. Но что? Что он пытается доказать своим максимализмом? Он действительно не знает. Может, что он лучший? Его однажды глубоко оскорбил любовник собственной матери, сказав, что он — размазня. Андерсон только сейчас вспомнил об этом. Он проходит дальше по улице, останавливаясь около переулка, на самом углу, и съезжает по стенке вниз. Бетон — холодный, влажный от накрапывающего дождя. Веки становятся такими тяжелыми, что глазами сами закрываются. Как же его жизнь перевернулась на триста шестьдесят с появлением Коннора. Точно. Коннор.

Наша встреча — судьба, Вижу это в глазах, И влечение наше нельзя отрицать, Притяжение…

На плечи внезапно перестают падать капли дождя. Хэнк непонимающе открывает глаза и видит Коннора. Это так странно. Вот он, стоит, укрывая Андерсона синим зонтом от дождя, пока у того в наушниках играет до жути романтичная песня. Какая ирония. — Хэнк? Как ты здесь оказался? Хэнк кидается в объятия неожиданно в первую очередь для самого себя. Быстрее, чем мог бы подумать, он обнимает Коннора, утыкаясь тому в плечо. RK800 никогда не отвергал его, и, возможно, Хэнк совсем чуть-чуть пользуется своим именем, чтобы почувствовать тепло от девианта, пока у того слишком быстро меняется цвет диода на виске. От голубого до красного, от красного до жёлтого и обратно до голубого.

Всё, что я мог — лишь тяжело вздыхать ночами В том месте, где не отвечал никто.

У андроида сбиваются все настройки к чертям, когда он чувствует прижавшееся любимое тело. Да, это был его Хэнк. Оболочка другая, молодая. Но внутри был его человек, и он (не знает, каким образом, но) чувствует это. Особенно, когда Хэнк понимает на него свои глаза и сглатывает. Все эти годы он так скучал за возможностью просто увидеть, обнять, прикоснуться, позаботиться, улыбнуться в ответ. — Идем. Ты весь продрог и промок, — говорит Хэнку Коннор, нежно перехватывая того за запястье, чтобы даже не подумал сбежать куда-то. Настроение у этого человека было… Странным в данный момент, мало ли, как и участившийся пульс и температура. — Вытягивать меня из разных передряг уже вошло в привычку, да? — Если да, то это лучший алгоритм, который только мог появиться в моих действиях, — поддерживает Коннор. Он улыбается.

Проник твой голос мои дни печальные, Стремлюсь, как пьяный, за тобой.

Адам, тем временем, через дорогу прикрывает глаза двум сыновьям-близнецам, что усиленно пытались увидеть, куда это Коннор побежал, сломя голову, и через дорогу, не боясь машин. Наверное, это тот самый новый период в жизни андроида, которого так ждал Джонс. Провожая взглядом две мужские фигуры, он надеялся только на то, что эта история закончится хорошо. Ведь не может быть иначе, правда? В жизни иногда бывают чудеса. Так пусть этим двоим перепадет немного этого счастья. — Пап! Ну почему ты такой? Что мы там не видели? — Да что там происходит? Что ты там усиленно прячешь? — Вот проказники. Все вам расскажи. Происходит любовь, ясно? Самая настоящая.

Наша встреча — судьба, Вижу это в глазах, И влечение наше нельзя отрицать, Притяжение…

Улыбка с лица Хэнка никак не хотела сходить. Коннор махнул ему головой на какое-то кафе, в котором неплохо было бы переждать дождь; открыл дверь и жестом разрешил проходить первым. Заметив диод на виске у нового посетителя, официанты как-то оживились. А когда они увидели на пиджаке андроида модель — и вовсе каждую минуту принялись сновать около столика. Хэнк на это лишь закатывал глаза, пока Коннор прикрывал глаза на манер человека. — Прости. Моя модель просто слишком устарела… — Ничего, я понимаю. Хэнк заказывает кофе и пончики к нему. Коннору, пожалуй, в совместной жизни с Хэнком больше всего нравилось готовить и наблюдать за тем, как его возлюбленный наслаждается едой.

Ощущаешь? И мое чувство в тебе прорастает…

— Я думаю… что мне следует тебе кое в чем признаться, Коннор… — неловко начинает Андерсон. Он вдруг стал таким похожим на себя в тринадцатилетнем возрасте, когда хотел признаться в любви понравившейся ему девчонке. — Твои вкусы изменились немного, — нечаянно перебивает его Коннор, чтобы не молчать в неловкой атмосфере. Он кивает головой на кофе с целым пакетиком сахара. — Раньше… Ох, прости, я… Я постоянно забываю. — О, нет! Все хорошо! То есть, все нормально, мне нравится слушать о твоем… Вашем… Нашем? Прошлом… Боже, я такой идиот. Хэнк прикрывает лицо ладонями, не в силах смотреть на лицо Коннора, и нервно посмеивается. Диод опять мигает опасно-красным цветом. — Ты хочешь больше слушать о моем прошлом? — Да! — резко, но, понимая свою ошибку, Хэнк прокашливается. — Да, мне действительно интересно. Коннор улыбается на это, складывая локти на столе, и двигается ближе к столу. Чтобы быть ближе к Хэнку. — Хочешь, я расскажу что-нибудь еще? Хэнк кивает болванчиком.

На краю двух миров суждено нам стоять И влечение наше нельзя отрицать. Притяжение…