Сломанные игрушки

      Если бы кто-то сказал Люциферу, что такое даже чисто теоретически возможно – он бы утопил беднягу в ледяном озере девятого круга.       Отец стоял посреди грязной обшарпанной кухни Бобби Сингера. Ее хозяин замер где-то неподалеку нелепой неподвижной фигурой, хотя Люцифер помнил, что лично свернул ему шею. Обезьянки Винчестеры притаились в гостиной на поеденном молью диване, настолько тихие, словно им отрезали языки и вставили мозги. Михаил тоже был рядом – в незнакомом сосуде, высокий, черноволосый и как никогда растерянный.       От всей ситуации Люцифера подташнивало. В прямом смысле, потому что впервые за все свое существование он не чувствовал за спиной крыльев, а внутри – безграничную мощь.       Отец, кажется, что-то объяснял, но Люцифер плохо слушал. Его монолог лишен какого-либо смысла. Отец не извинялся – слишком хорошо думал о себе. Он не обвинял – это было бы странно, учитывая все обстоятельства.       Он повторял, что сожалеет, и Люцифер не верил ни единому слову. Отец уверял, что беспокоился о них, что вражда старших сыновей не давала ему покоя, а страдания легли на сердце невыносимым грузом. Все это ложь – у Отца было миллион способов вмешаться. Он мог откликнуться хотя бы на одну молитву Михаила, которые он возносил ему в Клетке. Или на те, что возносил ему сам Люцифер когда-то очень давно. Одним Его словом можно было остановить апокалипсис в зародыше. Но Отец не стал вмешиваться.       И нет у него никакого сердца.       Ему что-то нужно. Не сейчас, но Отец обязательно что-то потребует взамен. Он создал архангелов только для того, чтобы одолеть сестру, а после их судьба его не волновала. Люцифер уяснил это давным-давно и все пытался донести до своих непроходимо наивных братьев. Отец вытащил его и Михаила из Клетки, чтобы они были благодарны и пришли, когда он позовет.       Уж не собирается ли дорогая тетушка на волю?       Лекция Отца неприлично затянулась. Михаил стоял по левое плечо брата с таким видом, словно не мог определиться – вывалить наружу все свои вопросы или броситься на Отца с кулаками. Даже до него дошел тошнотворный запах обмана. Как же нужно облажаться, чтобы даже самый верный твой сын больше не склонял голову в подчинении?       Спустя несколько вечностей Отец ушел, напоследок велев Винчестерам присмотреть за ними, а сыновьям – вести себя хорошо. Люцифер был бы счастлив не послушаться, но его слишком сильно занимали несколько мыслей: пропажа крыльев и благодати, странная боль в животе и пустое лицо Михаила.       Застоявшуюся тишину прервало появление Кастиэля, которого Люцифер вроде как тоже лично убил. Эти внеплановые воскрешения раздражали, хотя сейчас ему было плевать. Люциферу срочно требовалось что-то уничтожить, сравнять с Землей или стереть с ее лица, но он не мог – теперь он слишком жалкий для этого.       Поэтому он просто засмеялся. До слез, до истерики, до безжизненной пустыни где-то глубоко внутри.       Михаил стоял рядом, такой же брошенный и несчастный, как и он сам.       К чести Винчестеров, они пришли в себя довольно быстро и принялись разводить деятельность. Точнее, Сэм Винчестер принялся, а его брат чихвостил всех обитателей Небес и их Создателя на чем свет стоит. Лицо Кастиэля при взгляде на старших братьев было непередаваемо, в его руке тут же сам собой возник ангельский клинок. Дину пришлось засунуть жалобы поглубже и начать объяснять происходящее. Бобби Сингер посмотрел на бутылку пива в своей руке, сплюнул и достал виски.       Так все и началось.       Им выделили отдельную комнату – такую же старую и неприглядную, как и весь дом. Кровать была одна, что заставило Сэма смущенно переминаться с ноги на ногу, а потом он начал бормотать что-то про еду и душ. Люцифер захлопнул дверь прямо перед его носом, несмотря на бурный протест одного из своих внутренних органов.       Михаил сел в кресло, казавшееся чуть чище, чем все остальное. Это место подходило ему так же, как мальчишка, в которого он вселился во время апокалипсиса. Сейчас у него были совсем другие лицо и тело. У Люцифера тоже – новый сосуд остался светловолосым и голубоглазым, но нисколько не походил на Ника. Должно быть, Отец сделал это, чтобы даже их внешний вид не напоминал о произошедшем. Как мило.       Люцифер не посчитал нужным что-либо говорить. Пожалуй, на сегодня с них хватит ничтожных обещаний. Да и утешать Люцифер давным-давно разучился.       Поэтому он просто подошел ближе и коснулся лба Михаила пальцами. Словно он все еще был ангелом, способным исцелять. Словно смог бы помочь, даже оставшись всемогущим. Словно сам верил, что у них все будет хорошо. Михаил прикрыл глаза, слегка подавшись вперед, и они замерли так на долгое время. Не навечно, к сожалению. Больше они так не могли.       Молчание их не тяготило, но что-то определенно осталось невысказанным, потому что этой ночью Михаил ночевал на диване в гостиной. Как и все последующие.       Человеческая еда оказалась не так плоха, как сами люди. Люциферу понравилась пицца, газировка, понравился даже виски, хотя личный запас алкоголя Бобби Сингера ему запретили трогать. Вкус был откровенно мерзкий, но эффект того стоил: в голову дало почти сразу. Чувство искусственной легкости и радости заставило Люцифера выдуть всю бутылку. А как очаровательно пыхтел старик, обнаружив улики преступления. Это зрелище компенсировало даже жуткое похмелье, которое вынудило Люцифера ночевать рядом с унитазом.       Михаил не говорил, что понравилось ему, а Люцифер не спрашивал.       Люцифер пристрастился к тупым телевизионным шоу, даже смотрел дешевые сериалы вместе с братьями. Исключительно для того, чтобы испортить просмотр им, конечно, но и сам незаметно втянулся. Винчестеры, пусть и убедились, что они с Михаилом люди, опасались оставлять их с Бобби Сингером наедине и выезжали на охоту только в крайнем случае, всегда оставляя в доме Кастиэля. Тот был таким потешным – строгий и смущенный одновременно, он ходил за ними буквально по пятам. Люцифер так и не определился, раздражает его это или забавляет.       Михаилу, кажется, было все равно. И телевизор он не смотрел. Только листал старые книги из библиотеки, содержание которых знал наизусть.       Люцифер чувствовал, как внутри него вскипает ярость, которую он не может выплеснуть, и это мешало ему гораздо сильнее, чем он мог предположить. Люцифер не позволял себе бить тарелки, рвать книги и выбивать окна. Не было гарантии, что, несмотря на прямой наказ Отца, Винчестеры не пристрелят их или не выгонят. Они же идиоты. А сам Люцифер до сих пор даже микроволновкой неуверенно пользовался. С такими навыками на улице он долго не протянет.       Михаил, небось, вообще холодное жрет. Он же скорее вздернется, чем помощь попросит.       Однажды Люцифер все-таки ляпнул Бобби Сингеру, что спит и видит, как бы разнести здесь все по кирпичику. Тот, на удивление, с мрачным видом выслушал, после ушел куда-то и вернулся с продолговатой железкой – ломом, кажется. Сказал, у него на заднем дворе уникальная автомобильная свалка как раз для таких истеричек, как Люцифер. Мол, громи любую, ори и беснуйся, только лицо попроще сделай, а то молоко скисло.       Люцифер мог бы съязвить, что тут виновата рожа старшего Винчестера, когда тот, натыкаясь на тушку Михаила по утрам, вспоминал про присутствие архангелов в этом доме и в их беспонтовой жизни. Но он не стал – молча взял лом и ушел громить.       Оказалось, это помогает не хуже, чем собственноручное истребление языческих божков. У Люцифера, правда, фингал остался, потому что один раз проклятая железка неудачно отскочила в лицо, да и голос охрип, но он давно не чувствовал себя таким приятно опустошенным. В благодарность Люцифер нашел еще одну припрятанную бутылку виски и незамедлительно выжрал ее. Второй раз было легче, мерзкое пойло хоть наружу не вырвалось. Бобби Сингер только рукой махнул – наверное, ему с такой жизнью уже даже виски не помогает.       Михаил про фингал ничего не спросил, словно и так все знал. Но откуда бы ему знать – он же больше не архангел.       Так они и жили, будто в дешевом ситкоме. Дин бесился и ныл, Сэм тратил нервные клетки сразу за десятерых, Бобби Сингер пытался не спиться и не чокнуться. Люцифер выводил из себя все живое в радиусе километра, Кастиэль занимался чем-то важным на Небесах и помалкивал при этом в тряпочку, а Михаил был тих и незаметен, словно тень увядающего комнатного растения.       Михаил ни с кем не разговаривал, ничего не просил и не требовал, даже фирменный праведно-осуждающий взгляд сгинул в небытие. В Аду, в Клетке, сломанный и преданный, он и то казался более живым.       И это выводило из себя Люцифера больше всего. Такими темпами даже богатый на хлам задний двор Бобби Сингера не выдержит его гнева.       Что ему предпринять, чтобы привести брата в чувство? Что сказать или что сделать? Как помочь выпутаться из клубка отвратительных человеческих чувств, когда он не может помочь в этом даже самому себе? Наорать, ударить, обнять, все сразу? Что из этого сработает?       Вопрос оставался открытым, Михаил – безмолвным, а Люцифер громил машины уже слегка погнутым ломом, чувствуя себя такой же ни на что не способной развалиной.       Потом Люцифер вывихнул руку. Сам не понял, как так получилось, а уже послушно сидит на стульчике, пока Сэм Винчестер мажет его конечность чем-то сильно пахнущим и заматывает в эластичный бинт. Бобби Сингер ворчал что-то из своего угла. Люцифер огрызался и закусывал губу – больно, вообще-то. Сэм бубнил под нос нравоучения. Люцифер не слушал – думал, как же будет бесноваться с вывихнутой рукой. Выходило, что никак, следовательно, придется Винчестерам испытать на себе все изящество его словесных пикировок, о чем он не замедлил сообщить. Сэм закатил глаза. Зря, он не шутил.       Ночью Люцифер проснулся от боли. Завернутый в два пледа, он перекрутился во сне и лег на больную руку. Тут же вместе с ним проснулось желание стащить что-то из холодильника и разбудить кого-нибудь, чтобы не страдать одному. Пусть теперь он жалкий человек, Люцифер собирался поддерживать имидж дьявола всеми способами.       Со ступенек он чуть не навернулся, успев ухватиться за перила и грязно выругаться. А потом замер в недоумении: диван, на котором должен был спать Михаил, пустовал, а на кухне горел свет.       Его брат нашелся за столом, а перед ним стояла кружка горячего чая. Люцифер сел напротив, так осторожно, словно боясь спугнуть. Он все еще не знал, что говорить.       Михаил неторопливо отпил, не глядя на него. Потом поставил кружку обратно на стол и подтолкнул к нему. Люцифер попробовал – чай был сладким, невкусным, но согревающим. Михаил и правда был абсолютным инвалидом в бытовом плане. Люцифер медленно переплел их холодные пальцы, ни на что не надеясь, но так отчаянно желая, что будь при нем благодать, весь дом заходил бы ходуном.       Тишина трещала, грозясь осыпаться черно-белыми перьями.       Михаил сжал его руку, вздохнул и поднял к своему лицу, касаясь носом и губами. Сердце Люцифера билось так сильно, что заглушало дребезжание холодильника. Наверное, оно сломалось. Люцифер весь и везде поломался, и единственное существо, которое могло бы его починить, сидит напротив в таком же плачевном состоянии.       Люцифер в свой черед ткнулся в их переплетенные руки. Кончики пальцев Михаила совсем ледяные. Мерзнет, небось, на своем диване в одиночку. Люцифер тоже мерзнет, но у него, по крайней мере, есть пледы. И ярость. А что осталось у Михаила?       Люцифер почувствовал, что сойдет с ума, если немедленно не ляпнет что-нибудь.       – Слишком сладкий. Тебе нравится такой сладкий?       – Нет, – голос Михаила он услышал впервые. Хриплый, низкий, какой-то усталый. Но ему все равно нравится.       – Ты замерз. Почему не попросил у меня плед?       – Не захотел.       Разговор совсем не клеился, но вряд ли Михаил хотел его оттолкнуть. Люцифер внезапно понял: наверное, ему просто тоже нечего сказать. Их таких – смешных в своей беспомощности – теперь двое. И они не знают, что делать дальше.       – Не могу поверить, – Люцифер улыбнулся. Хорошо, что Михаил не видел этой ломаной линии. – Столько времени прошло, а я все еще не могу поверить. Отец создал их такими ничтожными. Такими жалкими. Такими жалкими, Михаил.       По щекам потекло – тихий голос разрезал его изнутри.       – Нас тоже.       Люцифер задрожал. Вечно он так. Бьет сразу больно и под дых. В горле встал ком. Что, блять, не так с этими человеческими телами?!       Пальцами он почувствовал влагу на щеках Михаила. В последний раз она там была, когда он падал с Небес.       А внизу они оказались вместе.       – Когда Отец позовет сражаться с Тьмой, ты пойдешь?       – Да. И ты тоже пойдешь.       Люцифер не успел вскинуться, Михаил слишком сильно сжал его руку и поднял взгляд. Люцифер проглотил все, что собирался сказать. Эту решительность он узнает из тысячи. И даже слезы ее не портили – украшали.       – Но мы встанем по другую сторону шахматной доски.       Останься у Люцифера крылья, они бы затрепетали от восторга. Но у него их не было. Вместо этого он просто смотрел, зная, что скажет этим больше, чем своим гадким языком. И Михаил поймет – он всегда понимал.       – Пойдешь сегодня ночевать ко мне?       А чай все-таки был слишком сладким. Михаилу совсем не шел этот приторный вкус, но ничего – завтра они вместе найдут еще одну бутылку виски и пойдут бить машины.       А в одной, может, даже перепихнутся.