Убить Мондего

Когда Фернан понял, что спутал свои непристойные дневниковые записи, сделанные в сладострастной спешке на обратной стороне лощеной парадной бумаги, с пригласительным письмом для графа Монте-Кристо, было уже слишком поздно. Впрочем, вечер начался весьма тривиально. Бал, как бал. Быть может, граф не стал читать приглашение, ведь Альбер наверняка чуть ли не на коленях самолично умолял его приехать? Возможно! В любом случае все шло своим обычным скучным чередом, но тут успокоившийся было Фернан заметил, что его самый главный гость с ослепительной улыбкой что-то говорит восторженно слушающему его виконту де Морсер. Бывший рыбак вдруг вспомнил все молитвы, которым его учила престарелая мать, и буквально бросился к собеседникам. — О, Альбер, я совсем забыл, ваш отец ведь отправлял мне приглашение. Добрый вечер, граф! Морсер побледнел так сильно, что сын взглянул на него с тревогой. — А, любезный граф, — Фернан попытался улыбнуться, — Вы ещё не вскрывали его? Монте-Кристо зловеще усмехнулся, но тут же мастерски состроил невинное лицо: — Ваш сын удостоил меня чести пригласить лично. Но я вскрою ваше приглашение прямо сейчас. — Полноте! — Морсер едва не бросился отбирать у Монте-Кристо конверт, — Полноте! Зачем, право слово? Дайте его мне, оно ведь вам совсем не нужно! — Отчего же? — граф остался верен себе и сделал шаг назад, дразня опростоволосившегося пэра Франции, — Дайте насладиться красотой вашего слога! Зачитаю вслух! На лице Фернана отразилась такая безумная паника, что Монте-Кристо все же сжалился над нерадивым старым развратником. — Хотя, — небрежно сказал он, оправляя манжет на изящной кисти тонкими пальцами, — Думаю, вашему сыну будет не очень интересно. Хотите, я прочитаю в саду? А вы составите мне компанию? Или прочесть здесь? Морсер впился взглядом в сверкающий перстень на руке чужестранца, прокручивая в голове злосчастные строчки: «Снял бы языком все твои кольца, и засунул тебе их в…» — Д-да, тут так душно, идём, прогуляемся, да! Мило улыбнувшись гостям, Монте-Кристо взял одеревеневшего Фернана под руку и повёл его в сад. Морсер держался за сердце и боялся, что одна половина его тела расплавится к чертям собачьим. От итальяшки головокружительно вкусно пахло, длинные волосы от слишком резкого движения хлестнули по губам. «Облизал бы каждую косточку на твоих ключицах, и ниже…» — Что же граф, мы достаточно далеко. Я могу прочесть? Фернан мучительно всматривался в привычно спокойного графа. Когда он стал фантазировать о близости с этим странным человеком? Возможно, когда услышал пересуды о том, что его сын спит со своим спасителем. Или когда Данглар, кривя свои тонкие губы, сообщил ему, что его жена грезит об этом миллионере чуть ли не наяву. Или, может, когда граф в полутьме театральной ложи многозначительно улыбнулся лично ему, чуть прикусив губу. Тогда он впервые как-то иначе взглянул на Монте-Кристо. На его дивные локоны, что «хочется гладить и ласкать, пока они небрежным водопадом льются по мраморно-белой глади спины», на полные губы, «меж которых хочется толкнуться языком, со стоном вжимаясь пахом в пах», на тонкую длинную шею… —… напряжённую, принимающую мой, сочащийся смазкой член, каждый толчок которого будет виден сквозь эту прекрасную, словно выточенную из алебастра, шею. Да вы поэт, мой милый! Кровь застучала в висках. Фернан навалился на вальяжно прислонившегося к статуе графа быстрее, чем успел подумать, что лучшая защита — нападение. Монте-Кристо не сопротивлялся, он только громко расхохотался, ещё сильнее откидываясь на садовой лавочке, пока Морсер выпутывал его и себя из одежды. — Что смешного, граф? Но черноволосый эксцентричный гость продолжал смеяться, будучи уже полностью обнаженным и лежащим навзничь. Его почти демонический смех мог насторожить кого угодно, но только не горячего импульсивного каталонца. Фернан поискал взглядом хоть что-нибудь похожее на масло, решил не рисковать и вопросительно посмотрел на отирающего слезы мрачного веселья Монте-Кристо. Тот внезапно пугающе резко подался чуть вверх и, почти касаясь губами губ, процитировал низким шепотом наизусть: — «И я бы оттрахал тебя прямо в своей гостиной, после твоего свидания с моим сыном. Должно быть, он попробовал тебя на вкус? Мне бы тоже очень хотелось. Ты, наверное, большой и упругий, а твоя небольшая задница уместилась бы в моих жадных ладонях. Я бы заставил тебя стонать так, как никто до этого, пока в коридоре Альбер ждал бы окончания твоей аудиенции». Целовались они, должно быть, целую вечность. От возбуждения у Фернана уже сводило сочащийся вожделением орган, и он решил не медлить. Горячие губы каталонца накрыли такое же алчущее внимания достоинство Монте-Кристо. Граф тихо и приятно застонал, но вскоре рассмеялся снова. Его что-то веселило? А цитаты из письма все не заканчивались, он хотел было продолжить, но Морсер вдруг хрипло попросил: — Меня заводит твой итальянский акцент. Помнишь? Его желание было услышано: — «Заводит итальянский акцент. Я теряю рассудок, у меня трещат по швам штаны. Каково это, стонать таким глубоким голосом, ещё и по-итальянски… Итальянцы очень…» Ах! Быстрее! «Эмоциональные… они… они… говорят с таким придыханием, а если представить, что с таким придыханием… прямо в тот момент…» Ах! О, Боже, да! Фернан! Морсер старательно ласкал себя в такт, послушно опуская и поднимая голову, повинуясь унизанной перстнями руке, лежащей в его угольных вихрах. — Фернан, тебе хорошо? Вместо ответа пэр Франции, приподнявшись, обхватил чужой бледной рукой своё стоящее колом достоинство и толкнулся в неё несколько раз. Почему его имя звучит в этих похотливых устах так знакомо?.. Его припухшие губы нашли все ещё ухмыляющиеся губы графа, но тот увернулся и, тихо обронив на ухо: — Ты всегда хотел меня, а не Мерседес, да, Фернан?— несколькими резкими движениями довёл потрясённого каталонца до разрядки. В себя пэр Франции пришёл, лёжа на груди своего «смертельного врага». Эдмон, абсолютно обнаженный, вольготно расположился на своём плаще, расстеленном по широкой скамье. Кажется, он курил. Фернан же оказался зажат прямехонько меж длинных сильных ног. Соблазн обхватить тонкую щиколотку, обвитую незаметной до этого цепочкой, был слишком велик. Чудесные остроносые туфли со сверкающей в полутьме бриллиантовой пряжкой как-то особенно чувственно выглядели теперь, когда на их хозяине больше ничего не осталось. — Будешь? Его поддразнили сигарой, пощекотав ею у самого кончика носа. Фернан взглянул на теперь уже знакомо улыбающегося Дантеса исподлобья. Все такой же красивый. Все такой же сученыш. — Да, валяй. Морсеру стало вдруг плевать. Мысли вяло копошились в получившем ударную дозу удовольствия мозгу. И чего? Драться? Разговаривать? Просить прощения? Вместо всего этого хотелось банального «трахаться дальше». Просто так. Плюнув на все эти дурацкие восемнадцать лет. Плюнув на предательство. Плюнув на Мерседес, которой стало тошно от одной ночи с ним. Плевать на все! Фернан резко затянулся и сполз ниже, чтобы пустить дым по тазовой кости своего более хрупкого любовника. Они враз скинули личины воспитанных вельмож. Рыбак и матрос. — А ты исхудал, Дантес. Тюрьма? Плохо кормили? — Да. Зато неплохо трахали. Смеётся ещё! Мондего не поверил. Он испытывающе сверлил взглядом смазливое лицо с хитрым прищуром, какое может быть у любовника османского султана, но никак не у жертвы тюремных насильников. — Да ну? Дашь ты себя трахнуть, как же. Сам кого хочешь трахнешь! — Трахну, — Эдмон изящно стряхнул пепел, ударив ногтем по сигаре, — Но и дать могу тоже. Только выйдет дорого. А ты хочешь? Тебе, так и быть, по старой памяти… И снова безумно расхохотался, запрокинув голову до предела. Фернан не стал себя ограничивать и сжал рукой ставшее доступным горло. Подтащил врага ближе и впился губами и зубами в рельеф кадыка, с упоением всасывая кожу. Наслаждаясь хриплым трепыханием, он почувствовал, как острые колени сжали его бёдра. — Ты меня сейчас задушишь. — Да. — Даже не трахнув? — Ты просишь? — Ты правда отнёс это письмо? Вся шея будет в багровых синяках. А хочется ещё и, чтобы все тело… — Отнёс. И сейчас ещё хочу тебя прикончить, тварь ты живучая. Он слегка хлестнул по наглому лицу, повернув руку в последний момент так, чтобы разбить губу. Подсознательно хотелось увидеть, что он сделал, до чего довёл этого сильного и могущественного противника, в мельчайших деталях рассмотреть, как именно его били, насиловали, унижали… И сделали ещё сильнее?! Какого черта шелудивого они его выпустили?! От удара Монте-Кристо откинулся назад, зажимая рот рукой. На призрачных пальцах виднелась кровь, но он молча лежал, все такой же мнимо доступный и послушный. Фернану до боли хотелось вернуться в прошлое, устроиться тюремщиком в этот замок и лично первый раз изнасиловать плачущего от ужаса молодого матроса. Но придётся довольствоваться тем, что есть. — Оближи. Кровь вперемежку со слюной оказалась куда более вязкой. Морсер со знанием дела закинул так нравящиеся ему тонкие щиколотки себе на плечи и бесцеремонно толкнулся. Эдмон вдруг попытался вырваться, но успокоился от ещё одного резкого удара по лицу. Теперь кровь хлещет и из носа. И как они вернутся на бал? Нет, Фернану было плевать. Он получал удовольствие. Дантесу больно, Дантесу плохо, Дантес превратился в подстилку для любого, кто его захочет. Весь в крови, стонет, царапается, вырывается. Боже, что за прекрасное зрелище! Столько лет бояться его, столько лет ждать удара, столько лет добиваться хотя бы одного поцелуя от жены! И вот, теперь он трахает его, придерживая за волосы, растирая кровь по лицу, выбивая хриплые стоны боли. Что может быть прекраснее? — Я сейчас кончу. Прямо внутрь. Прямо в твой узкий зад, — Фернан глумился, но был недалёк от правды. Он прикрыл глаза, уже в сумасшедшем ритме сношая послушное тело под ним. Он ничего не видел, ничего не слышал, ничего не успел сделать. Едва тишину ночи прорезал стон его экстаза, как раздался выстрел. Монте-Кристо устало откинулся обратно на скамью, отирая залитое кровью лицо: — Я предупреждал, что это обойдётся тебе дорого, мразь. Сдохни с миром, Мондего. Чиркнула спичка, дымок от новой сигары взвился в ставший уже влажным воздух.