***
Инфин сам вырвал стрелу из своего тела и не подпускал никого к ране — ни Джека, ни Бегемота. А выглядела она достаточно скверно, мало ли чем смазывает стрелы чуждая нежить… И только когда Салли спустилась по лестнице, чтобы приласкать громадного зверя и поблагодарить за спасение самой дорогой для неё посмертной жизни, волколак вздохнул, прикрыл глаза и позволил прикоснуться к себе. Из раны сочился зеленоватый гной и исходил неприятный запах, и Инфин подволакивал ногу, когда пытался идти. Сходить в лавку за зельями и мазями для него? Повелительница тыкв уже сделала несколько шагов, но зверь ткнулся горячим сухим носом ей в ладони, надрывно поскуливая от боли. Белки глаз заметно покраснели. Салли было жалко его до слёз, здоровая рука неосознанно погладила воздух над раной, будто желая стереть её… И в этот момент с ладони неожиданно сорвалось Пламя и охватило рану. Салли в ужасе отдёрнула руку, взвыл от резкой боли волколак, но устоял на ногах. А когда Пламя потухло, на месте истекающего гноем отверстия от стрелы осталась только чёрная впадина и обгорелая шерсть. Инфин опасливо встал на лапу и, хоть и прихрамывая, но сделал несколько шагов. А потом вернулся к Салли и прижался мордой к её груди. Ей оставалось только гладить его жёсткую шерсть и осмысливать произошедшее. Её Пламя не только убивает, но и… лечит?.. Тех, кто стал ей дорог? Но не её саму. Салли искренне надеялась, что новое умение ей больше не понадобится. Но узнать о нём — самое время.***
Днём ещё можно было как-то отвлечься, но ночью крики банши драли когтями душу. Даже затыкай уши (у кого они есть) подушкой — звук проходил сразу в мозг (у кого он есть). И на каждый вопль банши отзывался злобно-жалобным воем волколак, ночевавший у подножия лестницы дома Скеллингтонов. Джеку пришлось провести городское собрание, чтобы познакомить хэллоуинцев с новыми реалиями. Горячих голов было немного, хотя будь жив Оборотень, он бы обязательно предложил выйти и дать бой пришлой нежити. Остальные же выражались аккуратнее и выползать из города не жаждали. Зато они с надеждой спрашивали про Хэллоуинское пламя, и Повелителю тыкв было нечего им ответить. Слухи про первую вылазку в городе ходили исключительно героические — Мистер Рэйвен постарался — и для хэллоуинцев вопрос разгрома осаждающих состоял только в том, когда у их короля дойдут до несчастных руки. Пусть и остаются в этом блаженном неведении. Салли практически без уговоров осталась на несколько дней дома, и на собрании она не была тоже. Она вообще старалась теперь поменьше показываться на глаза другим жителям, чтобы не привлекать настойчиво-любопытные взгляды. Впрочем, пока хэллоуинки ещё не злорадствовали: по вампирским канонам красоты, например, Повелительница тыкв стала только интереснее. Хельгамина заперлась в мастерской и зельеварила без передышки, ловко избегая нападок Зельемонстра по методу Салли. Зельдаборн смотрела теперь на сестру с редким для неё сочувствием и всё думала, как уговорить её связать новую метлу. Но пока Хельгамина отказалась в резкой форме, отчеканив, что она не достойна. Не уберегла метлу — походит пешком, не развалится. А Док сидел в лаборатории над микроскопом, сосредоточенно чесал мозг и тёр глаза. То, что он видел, ему совершенно не нравилось. На образце ткани из «грудной клетки» Салли было особенно много некоего чужеродного вещества. Налёт чего-то тёмно-красного. Финкельштейн хирургически точным движением отделил тончайший слой и переместил на предметное стекло. Нет, он такого не вливал. Может, это его и спасёт… Джек ведь, кроме оскала, необдуманных поступков и изгнания из города, способен ещё и на убийство — Док видел это собственными глазами. А тут ещё и Джуэл своей математической моделью в нос тычет. Она, де, ещё до его похищения что-то там просчитала… Ну да, стоит отметить, с обработкой данных логическое полушарие по-прежнему справляется превосходно. Признаться, иногда его не хватает… Док устало выключил свет в микроскопе и прижал пальцы к покрасневшим глазам. На душе (нет, это просто шалят электрические сигналы в нейронах!) противно скребли крысы и выли банши. И не только из-за опасений по поводу реакции Джека.***
Салли очнулась от жара в груди. Отголосок сна… Отзвук, отблеск, отпечаток… Когда ты перестанешь делать вид, что всё в порядке? Когда ничего другого уже не останется… Рука привычно скользнула в сторону, чтобы ощутить успокаивающе тёплое присутствие рядом, но нашла лишь пустоту остывшей постели. Салли села так резко, что в глазах потемнело. Механическое сердце спокойно пульсировало, а значит, всё должно быть в порядке, но беспокойства это не убавило. Столько раз уже эти своенравные талисманы подводили их — в самый нужный момент… Салли спустила босые ноги с кровати, и каменный пол тут же выпил жар из ступней. Она вздрогнула и поспешно оделась. Портьеры скрывали самый тёмный час ночи, и ещё чего-то не хватало… Через мгновение Салли поняла: слишком тихо. Молчала банши, чьи крики стали уже привычными за три дня, хоть и вызывали внутри содрогание. Сама толком не понимая, что она собирается делать и зачем, Повелительница тыкв открыла входную дверь. В лицо дохнуло сырым острым запахом пока ещё не истлевших листьев. Неласково взглянули с равнодушного неба осенне-яркие звёзды. Не хватит с тебя ночных прогулок? — Нет! — Взгляд выхватил у подножия лестницы медную в свете тусклого фонарика шерсть. — Инфин! — Волколак вскинул голову и немигающе уставился на Салли. — Пойдём поищем Джека. — С таким попутчиком никто не посмеет… Зверь тяжело поднялся и похромал к воротам с тыквой. И хоть Салли и пыталась убедить себя, что у Повелителя тыкв могут быть какие-то дела в ночное время, что город надёжно укрыт, что они могут разминуться и тогда уже Джеку придётся идти искать её, голос разума делался всё тише, уступая какому-то упрямому наваждению, даже капризу «я хочу найти его прямо сейчас». Волколак уверенно повёл её к выходу из города. Неужели Джек пошёл ночью к пришлой нежити?! Это слишком безумно — даже для него! Но за несколько домов до ворот Салли увидела единственную в своём роде высокую фигуру. Джек стоял к ней спиной и… разговаривал с кем-то? Он вступил в переговоры с незваными гостями? Хорошо, что он остаётся под защитой… Может, он уговорит их убраться… Не буду ему мешать. Салли удержала волколака за шею в тени дома и прислушалась. — Ты можешь ответить на мой вопрос? В лицо, — донёсся до неё голос Джека. По ту сторону ворот молчаливо витало какое-то существо. — Любила ли ты меня хоть когда-нибудь? — напирал Джек. Салли распрямилась так, как будто у неё в один миг появился позвоночник, и, прижавшись спиной к стене, зажала себе рот руками, чтобы не издать ни вздоха. Вот так переговоры с нежитью… А чего ты хотела? Он и так был с тобой больше года, а до этого — ещё несколько месяцев мытарств. Салли повернула голову и прищурилась на фигуру по ту сторону. Но это же призрак! Да мы тут как бы все не очень живы… Она пригляделась повнимательнее. Не призрак — банши. Они не совсем бесплотны… И судя по всему, они с Джеком давно знакомы. Салли слушала и боялась того, что ещё может услышать. — Я думаю о тебе уже больше года — с тех самых пор, как вспомнил земную жизнь, — продолжал тем временем Джек, каждым своим словом вонзая скальпель в её «долго и счастливо». Больше года… Всё время, что они вместе! Кто это? Его земная любовь, которую он вспомнил в подземелье Уги? И теперь он её встретил… Или… призвал?! В ушах зашумело так, что Салли уже ничего не слышала, кроме бешеной пульсации сердца. Она яростно запустила руки в волосы. Призвал её, а заодно полчище нежити. Случайно. Он выглядел таким искренним всё это время… — Пока не принёс тебя на стол, как сломанную игрушку. А я тебе говорил… Салли чуть не подпрыгнула. Голос создателя в голове — дурной знак… После огня Эостре она не слышала его ни разу. А теперь… Голос, который единственный не боялся озвучивать её страхи, неуверенность в себе, её кукольную никчёмность, снова звучал внутри. Салли с силой обняла Инфина за шею и спрятала лицо в его резко, но успокаивающе пахнущей шерсти. — Очнись! Я тебя… не люблю. Слова прозвучали в голове с такой ясностью, как будто она уже их услышала, — горькой пародией на то, что было сказано когда-то. Давным-давно. Очнись. Что ж, давно пора. Слишком долго она отмахивалась от жизни, слишком долго закрывала лучащиеся счастьем глаза. Всегда можно сделать другой выбор, сесть на метлу и улететь туда, где солнце просто круглое и ясень обращается огнём. А там уже никакие кошмары её не достанут. Но одна половинка человеческого мозга Салли отчаянно взывала не рубить с плеча и сначала поговорить с виновником её терзаний, а второй части, со свойственным молодости максимализмом, было уже ясно всё. А в тени соседнего дома терялась ещё одна фигура — в плаще. Это существо умело внушать «нужные» мысли. Тем, кого она выбрала своими жертвами.***
За две бессонных ночи до этого Джек вышел из дома и зачем-то пошёл бродить по городу. Он знал, что часа через два проснётся от своего кошмара Салли, которую, даже несмотря на резкие крики, опутал тяжёлый сон. Ему же хотелось собраться с мыслями и, возможно, посмотреть на вражеский лагерь ночью — конечно, только со стены. Когда он подошёл к воротам, то увидел, что по ту сторону в нескольких метрах висит неподвижно жемчужно-серая банши и периодически испускает свой вопль, словно зовёт кого. Остальная нежить обреталась поодаль. Не его ли она зовёт?.. Джек оглянулся на сторожку привратника — в окошке желтел огонёк, но никакого движения не было заметно. Он приблизился к воротам вплотную и взялся за прутья. Это именно та банши, он был уверен… — Леди Абигайль, — позвал он негромко. Всегда только так. Даже мысленно. Банши дёрнулась и зашипела. Помнит ли она? Что он вообще хотел ей сказать? Что хотел от неё услышать? «Да, Джек, прости, я была не права всю свою и твою жизнь, давай забудем и обнимемся»? Это просто смешно. — Леди Абигайль, — повторил он утвердительно. Банши на этот раз промолчала, только подплыла ближе к воротам. Тысячи вопросов клубились в черепе. «Как ты стала банши?» «Как ты жила после нашей с отцом смерти?» Не такие уж и важные теперь… «Почему ты называла меня отродьем сразу после рождения?» «Почему отец смог меня полюбить, а ты — никогда?» «Почему ты меня даже не похоронила?» Откровенно глупые. — Правда ли, что я родился на Рождество? — Пожалуй, это был самый глупый вопрос, который только можно себе представить. Но он вылетел сам собой. По ту сторону решётки что-то заклокотало, и Джек с изумлением понял, что это смех. Что ж, хотя бы не вой и не шипение... И тут он вспомнил кое-что гораздо более важное, чем эти дела давно минувших дней. — Это ты нападала на мою жену?! За спиной послышалось неровное цоканье. Это Инфин, хромая на одну лапу, подошёл сзади и теперь морщил морду в оскале. В схватке волколак явился очень вовремя, а вот сейчас ровно наоборот… Банши широко раскрыла рот и злобно завопила, зверь заунывно подхватил, и вопрос потонул в этих адских звуках. И та, кто была матерью Джека, метнулась от ворот, только взвился полупрозрачный светящийся шлейф. Джек крепко сжал металлические прутья в бессильной досаде. Ничего. Я приду ещё. И ты придёшь.***
Сон-воспоминание. Теперь такой редкий… Как меня вообще занесло в этот земной городок из родного Стим-тауна?(1) Здесь всё так несовершенно, нелогично и антинаучно. Но экспериментальный воздушный шар оказался плохо управляемым, и вот я здесь. Жаркий, каменный город. А они говорят — «цветущая»(2). В глазах рябит от пёстрых узоров на зданиях и прочих архитектурных излишеств. Обнажённые статуи прямо на улицах — это, по-вашему красиво? Сразу видно, люди здесь живут несерьёзные, могут даже карнавалы любить, чего доброго… Но не сегодня. Первое, что мне встречается на пути, — пышные похороны какой-то, как видно, знатной особы. Рядом с гробом идут расфуфыренные мужчины со скорбящими лицами. А в гробу — я подкручиваю очки дальнего видения — милейшая девушка с непокрытым лицом. Она одета в роскошное платье, всё шитое золотыми нитями, но это всё бутафория. Высокопарные словеса: «В её облике явилась истина слов Петрарки: «Прекрасна смерть на лике сем прекрасном»(3). Особенно убивается какой-то человек с испачканными краской руками. Так. Руки-ноги целы, голова на месте, на теле тоже вмятин не наблюдается. Так что им ещё надо?! Закапывать в землю такой шикарный биоматериал! Просто расточительство. У нас тела для экспериментов можно найти либо дряхлые, либо такие, которые по кусочкам надо собирать. Ещё и стражи порядка могут нагрянуть, хм-м… А тут… Многовато свидетелей. Подожду до ночи. Ночь, уединённая капелла, просторный склеп. У них и тут завитки и узоры, как будто мёртвым не всё равно… Трое суток ещё явно не прошли, так что мозг и прочее я восстановлю, хотя возможна потеря памяти… Хорошо, что у меня всегда под рукой реагент, останавливающий разложение. Какая она лёгкая! Какие длинные, мягкие волосы… Что-то падает на пол из гроба. Миниатюрная копия какой-то картины. Это она? Да, похоже, только в том виде, в каком они ложатся ко мне на стол. Возьму, пожалуй… Может, это поможет ей вспомнить. Что на обороте? «Прекрасной Симонетте Веспуччи от влюблённого мастера. Живи в вечности, Венера». Будет жить, мастер. Не будь я Виктор Финкельштейн! Наладить воздушный шар — дело техники, но надо спешить. И вот я уже в своей лаборатории, и молодое целое тело легло на стол. Так, и почему же они позволили тебе умереть?.. Какая ерунда! Мне стыдно за вас, разодетые в парчу и золото олухи! Вместо того, чтобы навешивать лепнину на свои дворцы, лучше бы научились лечить эту так называемую чахотку! Я вставлю тебе мембрано-осмотический прибор вместо лёгких, разъеденных болезнью. А всё остальное в полном порядке. И лицо… Оно идеально соответствует золотому сечению, поэтому так притягивает взгляд? Технологии пара устарели. Давно пора переходить к электричеству, не зря же я ездил наниматься в лаборанты к Николе Тесле. Он меня ценил… Но мне чертежи нужнее. Ничего, я оставлю генераторам его имя. Ударом пара в лицо никого не пробудишь. То ли дело — разряд тока. Ожила? Вот и чудненько! Подожди, рано вставать, на, оденься. Помнишь, как тебя зовут? Резкий стук в дверь. Даже не стук — удары прикладом винтовки. Что?! Подпольная лаборатория? Я вам что, крыса?!.. В следующий раз надо сделать дверь толще. — Откуда вы взяли это тело, доктор? Теперь так просто не отвертитесь! — А… Где вы видите тело?! Это моя… жена! Э-э… Хильдегард Финкельштейн! И вы теперь не сможете её забрать! Просто наслаждение смотреть на это исказившееся от досады лицо! Он меня давно-о ловит… — Поздравляю. — И тон смени! Ушли, наконец. — Жена… Нет, ну, а чем я лучше других?! Пусть будет… жена. Дай-ка взгляну на тебя… Хильдегард. Похоже, память ты не сохранила. Ну ничего. Пустой мозг легче заполнить действительно нужными вещами. Будешь мне помогать. Я научу. Она быстро учится. На удивление. И даже иногда спорит со мной. И, чёрт возьми, это даже интересно! Особенно она непреклонна, когда речь заходит о душе, этой любимой выдумке теистов и мистиков. Хильдегард даже взялась мне это доказать. У неё золотые руки и цепкий мозг, но что за «средоточия» она хочет сделать? Они соберут душу человека в сгусток? И что потом? Да что это я, нет никакого «потом», это же не возможно! Это какая-то чёрная магия, которой не существует. А вот искусственные лёгкие функционируют, как лучший дирижабль Её величества, правда? Я показал ей миниатюру, с которой её забрал. Долго смотрит, никаких эмоций. Но надпись на обороте заставляет её пошатнуться, ну надо же! И она шепчет: «Сандро Ботичелли, Сандро Ботичелли»… Не своё имя, а имя какого-то молодчика! Но больше она ничего вспомнить не может, а я не буду напоминать ей жаркий, узорный город и «мастера» с испачканными краской руками. Она больше не говорит об этом. И только ночами я слышу монотонное бормотание во сне: «Сандро Ботичелли… Сандро Ботичелли… Са… лли…».***
За день до того как Салли проснулась раньше, чем он рассчитывал, Джек выскользнул из дома, бесшумно притворив за собой дверь. Вопль звал его. Опять. Инфину он с вечера несколько раз повторил оставаться около дома и охранять Салли, и по-звериному умные золотые глаза светились пониманием. Она ждала его у ворот, как и вчера. «Леди Абигайль», кивок — редкое молчание в ответ. — Это ты нападала на мою жену? — На этом вчера и прервал их волколак. Банши молча колыхалась по ту сторону невидимой преграды. С чего ты вообще решил, что она способна ответить чем-то, кроме воя? Но тут из-за ворот послышался хриплый, продирающий, как ветерок на отколовшемся зубе, шёпот. — Лес смерти отца и сына… Постепенно пустеющий дом… Все разбегаются, как прусаки… — Банши словно не слышала вопроса, хрипя то, что было нужно выговорить ей. — Тело графа в фамильном склепе… И наползающая на разум тьма… Где сон, где явь… Графа… Значит, и ты сохранила память! Или её осколки… Джек резко подался вперёд — к прутьям. — Расскажи мне об отце… Пожалуйста. Банши заклокотала. — Графу не понять… Нувориш по сравнению с древним родом Солсбери… Шёпот угас, как свеча от сквозняка. — Ты нападала на рыжеволосую девушку на метле? — вернулся Джек к своему главному вопросу. Этот разговор всё больше напоминал беседу с Умертвием — хождение по кругу. — Ведьмы на метлах… Страшные сказки… Жизнь страшнее любой сказки… Омут… Джек напряжённо размышлял. Он же сам её вызвал, чуть больше суток назад. Значит, она не могла вредить Салли из того омута, куда попадала вся неугодная друидам нежить. А в лавку она вчера проникнуть не могла, как не может сейчас пересечь линию хлипких в общем-то ворот. Если этот омут действительно был закрыт… …Значит, это не ты. Почему так посветлело на душе? — Омут? — повторил он в надежде, что она скажет что-то ещё. Никогда она не говорила с ним при жизни, никогда не обращалась напрямую, как будто этим отрицая сам факт его рождения. И почти не смотрела в глаза. Но как же мучительно хочется этого внимания… После стольких лет. Банши неподвижно мерцала, при этом совершенно не освещая ничего вокруг. Наконец она просипела: — Ничего, кроме омута… Смерть пришла незаметно, как видение… Никакой разницы… Уже… А потом — только омут в лесу… Как трясина… По щитолотки… По колени… По пояс… А там — холод и сотни жутких тварей тянут за ноги — уже не ноги, а край савана, который теперь вместо одежды… По грудь… По шею… Ты цепляешься руками за ничто, но это болото и твари в нём сильнее… И когда омут смыкается над головой и призрак лёгких обжигает льдом, ты вспоминаешь, что всё это уже было… Когда ты утонула в болоте, блуждая по лесу в поисках успокоения… Тебя привели туда болотные огни… И тьма. Банши замолчала. Молчал и Джек, который с волнением слушал этот длинный монолог. Он увидел жизнь графини как наяву. Постепенно охватывающее её безумие, покидающих её слуг, огромный пустой дом… И болотные огоньки, которые ведут одиноких путников в самую трясину. Она утонула дважды. Ты рад отмщению? Нет. — Твой сын Джек… — проговорил Повелитель тыкв, и прутья ворот стали горячими под костяными пальцами. Банши дико ощерилась. — Род… Род Солсбери прервался уродом… Видеть каждую ночь — Рождество, рождающее отродье… Род… Она будто помешалась на древности и чистоте своего рода, никого и ничто больше не принимая в расчёт. — Я бы извинился за то, что меня произвели на свет, если бы это что-то исправило, — горько сказал Джек. Банши невнятно зашелестела — опять про род, Рождество и отродье. Но ещё один вопрос… Последняя отчаянная попытка… Как же ты глуп! — Неужели ты совсем не любила своего сына Джека? Никогда?.. Банши вздрогнула, как туман от дуновения ветра. И на миг длинные пальцы — почти как у него! — легли на прутья решётки по ту сторону. Но миг канул в прошлое, нежить бешено завопила, отдёргивая руку от ворот надёжно защищённого города, как от раскалённой кочерги, и унеслась прочь — от решётки, от Джека и от его вопроса.***
Повелитель тыкв пришёл через два дня, как ему и было сказано, но Док уклончиво попросил дать ему ещё пару-тройку дней для уточнения данных. На самом деле, всё ему уже было ясно, и от этого знания фантомная боль пронзала отсутствующую половинку мозга. И сейчас учёный занимался только одним — искал решение. Проблема оказалась многогранной, а причина — слишком многофакторной, чтобы можно было сделать что-то здесь и сейчас и купировать симптомы. Да-а… Это как решать одно уравнение с четырьмя неизвестными. А то и с пятью. То есть математически — никак. Только итерации, итерации, итерации… При полном отсутствии времени. Если бы упрямая девчонка навещала его хоть раз в неделю, хоть раз в месяц, как у них было условлено изначально… Тогда бы он заметил раньше. Но нет же, мы самостоятельные, гордые и играем с огнём. Слишком много играем. Вспомнив кое-что важное, Финкельштейн вытащил из ящика миниатюрную копию «Рождения Венеры», достал из-за рамки помятую ленту самописца и тщательно разгладил её поверх кипы анатомических атласов. Да. Ещё тогда можно было догадаться, старый ты дурак. А ты предпочёл закрыть на это глаза. Или испугался девчонки и её вновь обретённого гонора? Или ты испугался… Пламени? Как боишься его сейчас. Это вполне по-человечески допустимо, но для учёного просто позор. А её состояние тем временем пересекло ось y и ушло по экспоненте в бесконечность. Нет, я эту чёртову функцию обкорнаю! Не будь я Виктор Финкельштейн! Док упрямо погрузился в очередной мозговой штурм, всё явственнее ощущая, пустоту в левой половине черепа. Тихо приоткрылась дверь, и вошла Джуэл с подносом, на котором дымился обед. Док задумчиво проводил её взглядом, а потом посмотрел на стол.***
— Ты говоришь… — свистящий шёпот банши рассыпался по камням, как пустые хитиновые панцири. — И ты… говоришь… со мной. Она опять издала сиплый клокочущий звук. Это был прорыв. Первый раз она говорила лицо в лицо, первый раз обращалась прямо к нему, как будто этим признав факт его существования. Это… хорошо. Наверное. –Ты! — резко вскрикнула вдруг банши, яростно сверкнув бледно-красными глазами, словно только сейчас вспомнила всё и осознала. — Ты меня преследовал! Всю мою жизнь… И даже после. В её шёпоте зажглись эмоции, он больше не напоминал шелест прихваченных морозом листьев. — Мне, наверное, повезло больше, я всё забыл. Пока мне не напомнили… недавно, — с горечью сказал Джек. — Ты вызвал меня, чтобы отомстить?! — Я мщу тем, кто сделал мне что-то плохое. Или не только мне. Ты не делала мне плохого, хотя и хорошего я тоже не видел. — Так чего ты от меня хочешь?! Джек и сам не знал. «Посмотреть в глаза» — вот, что он хотел. А про дальнейшее он не думал. — Ты можешь ответить на мой вопрос? В лицо. Любила ли ты меня хоть когда-нибудь? Конечно, нет, жалкий глупец. Почему я чувствую себя, как потерянный маленький мальчик перед ней? Банши молчала. А механическое сердце вдруг запульсировало часто-часто, как крылья златоглазки. — Я думаю о тебе уже больше года — с тех самых пор, как вспомнил земную жизнь, — опять заговорил Джек. — Не об отце, не о няне Мэри… А о тебе. Я пытался не думать, пытался забыть… Но это уже невозможно. Я всегда ощущал твоё присутствие — даже несмотря на нарочитое пренебрежение. Колыхнувшаяся гардина в бальной зале. Не до конца задёрнутая штора в спальне. Стылый, но внимательный взгляд из-за колонны. Наблюдение без искры тепла. Что ты искала, чего ждала? Доказательств, что ты была права? Или… что не права? Бывшая графиня Абигайль Солсбери Эллингтон не отвечала ему. Но и не клокотала больше своим пугающим смехом банши. И коротенькое слово «Нет» тоже не спешило слететь с её искажённых посмертным преображением губ. — Почему ты не упокоилась? Какое твоё несделанное дело? Не я ли?.. И… может, я в состоянии тебя отпустить? Ты хочешь? — Джек протянул банши руку через решётку. Но там, по ту сторону, уже не было никакой графини. Только злобно оскалившаяся нежить с полыхающими гневом глазами. — Ты не говорил… Не мог продолжить наш род… Ты неправильный — во всём. Всегда был неправильным! Так что и в нашем фамильном склепе тебе делать было нечего. Тебя даже земля не приняла!.. Я проклинала день твоего рождения всю жизнь. Не тебе меня отпускать! Рука Джека безжизненно упала. А банши метнулась к воротам, потом, вспомнив, как они ожгли её, обратно, закружилась волчком, поднимая скребущий вой… И вдруг швырнула к ногам Джека обгоревший саван. — Банши предсказывает смерть кого-то в роду(4)… — зашипела она. — Я предсказываю… Я чувствую… Не приходи больше. И она стремительно отлетела в темноту ночи, оставив только пронзительный крик в памяти и чёрно-белый саван, который съёжившейся кучей валялся по ту сторону.***
Перед смертью не надышишься, даже если ты нежить. Решение, которое, казалось, почти можно было ухватить кончиками затянутых в перчатки пальцев, унеслось далеко, как туча, рождающая естественную молнию. Два только что составленных реактива не осадили этот злостный налёт. Пора уже во всём сознаваться, класть девчонку на стол и исследовать более предметно. Да, так ему и скажу. И всё равно, когда завибрировали от дверного звонка металлические стены, Док чуть не подскочил в своём кресле. Спокойно. Джек, при всех своих недостатках, скелет не злой и не жестокий. Только вот надо от него подальше отъехать на всякий случай. Злой, не злой, но задеть может. Финкельштейн расположился так, чтобы между ним и Джеком был стол, и крикнул Джуэл впустить Повелителя тыкв. Он изо всех сил старался сосредоточиться на будущем разговоре, чтобы задушить в себе паникёрские нотки непривычной беспомощности. И ещё чего-то полузабытого, что он вспоминал, только когда долго всматривался в картину… Джек поднялся быстро и неслышно, так что Док всё равно оказался не готов, когда через дверь мягко скользнул такой хорошо знакомый высокий и худой силуэт. А ведь я к нему привык… И даже уже привык к мысли, что Салли с ним… Имя кольнуло тянущим беспокойством. Джек вопросительно смотрел на него. Даже слов не нужно. Э-э, да чего ходить вокруг да около?! Причины можно обсудить позже. И варианты спасения. А пока… Док несколько раз глубоко вздохнул, набрал в грудь побольше воздуха и разделил жизнь Джека на «до» и «после». — Она стареет по человеческому типу. И очень быстро.