***
Все прошло как в тумане. Люси помнила, как они вышли из дома, как ехали в машине к кладбищу, как началась церемония. Она, словно робот, слушающий чужие команды, шла, стояла, следила за происходящим. С равнодушным лицом и пустыми глазами смотрела на гроб, где лежала мама. Было ощущение, что она просто спит, а вскоре встанет — и все снова будет как прежде. Вот только ничего из их прошедших вместе дней никогда больше не повторится. Многие косо смотрели и шептались, потому что Люси не плакала, не билась в истерике, не показывала эмоций. Ни один из них не понимал, каково ей было, только отец, однако и он был погружен в себя, снедаемый тоской. Джуду было сейчас не до нее, а Люси, даже не осознавая этого, все же хотела получить поддержку хоть от кого-нибудь. Когда погребение закончилось, а белая роза была на прощание брошена в землю, Люси ушла. Она не знала, куда идет, просто бродила по лесу, петляя по тропинкам. Ноги болели от каблуков, а те застревали во влажной земле и путались в корнях, одежда неприятно липла к коже, потемневшие волосы свисали сосульками. Дождь начался уже давно, но Люси, казалось, не замечала этого. Слезы застилали ей глаза, безнадежный крик терялся в шуме капель. Люси тонула в своей скорби так же, как каблуки тонули в грязи. Колени подгибались, не за горами была возможность подвернуть лодыжку, но Люси было все равно и на это, и на то, что она могла заболеть или заблудиться в лесу. Не обращая внимания ни на что, она лишь без конца выплескивала свою грусть под дождем, а потому даже не заметила, как земля под ногами вдруг стала тверже, а кочки исчезли. Громкий звук сигнала вернул ее в реальность, как будильник с утра заставляет проснуться. Два горящих огня фар приближались с каждой секундой, и ее тело инстинктивно дернулось назад. Но даже это бы не помогло, не отъедь машина в сторону, развернувшись посреди дороги. Словно очнувшись от транса, ошеломленная Хартфилия смотрела по сторонам. Как она здесь оказалась? Нигде не было мрачного кладбища с кучей старых и новых надгробий, которые не заканчивались до самых ворот. Люси стояла под дождем посреди шоссе, окруженная лесом, с машиной неподалеку. Пытаясь ответить на поставленный самой себе вопрос, Люси все еще не осознавала, что ее чуть не сбила эта самая машина, вставшая поперек дороги, водитель которой, кажется, собирался сейчас все ей объяснить. — Ты что, ненормальная?! Головой думаешь хоть немного, перед тем как выходить на эту чертову дорогу?! — яростно захлопнув дверь, вышел под дождь мужчина. Его крики едва различались в шуме дождя. Он быстро промокал под ливнем: белая рубашка начинала просвечивать, розовые волосы липли ко лбу. — Извините, я не заметила… — прошептала девушка, опустив глаза. Ей было стыдно за то, что она едва не доставила незнакомцу проблем; из-за шока на собственную жизнь ей было на тот момент совершенно наплевать. Ее вряд ли услышали, но мужчина замолчал, и Хартфилия почувствовала на себе его внимательный взгляд. Когда она подняла голову, он неожиданно оказался рядом с ней, намного ближе, чем она ожидала. Прищурившись, он не отрываясь смотрел на нее серо-зелеными глазами, и только сейчас Люси задумалась, как ужасно, должно быть, выглядит ее макияж. Мужчина был симпатичен: с прямыми чертами лица, низкими скулами, разгоряченный, мокрая рубашка облегала его атлетическое тело — он выглядел сексуально. В другой день и в другой ситуации Люси бы засмотрелась на него и, возможно, даже осмелилась пофлиртовать, но момент был откровенно неподходящий. — Ты ведь Хартфилия? Люси? — неуверенно спросил мужчина. Она кивнула. Незнакомец окончательно остыл и еще раз окинул ее взглядом, сочувствующим и обеспокоенным. Он посмотрел в сторону, где, вероятно, должно было быть кладбище, и произнес: — Да, далековато ты ушла. Твой отец наверняка волнуется. Идем, надо тебя вернуть. Поджав губы, он развернулся и пошел к машине, Люси, все еще не отойдя от случившегося, доверчиво последовала за ним, ведомая магией имени. Этот совершенно незнакомый ей мужчина мог бы оказаться маньяком или кем похуже, но Хартфилии, что странно, он внушал доверие, настолько сильное, что она слепо села на пассажирское сиденье. Они ехали по практически пустому шоссе под тихие звуки радио. В один момент Люси заметила, что дорога эта не вела на кладбище, как ей казалось сначала, но не стала задавать вопросы. Она настолько вымоталась, что решила просто довериться случаю, ведь даже если произойдет что-то плохое, она все равно проснется в пасмурное утро 28 июня. Нацу — так представился мужчина — включил печку в машине, но Люси все равно было холодно. Ноги гудели, холодное сырое платье по-прежнему липло к коже. Хотелось поскорее его снять, но чувство стыда все еще оставалось при ней, и Люси терпеливо сидела, обняв себя за плечи. Она пыталась вспомнить, понять, как она смогла уйти на каблуках настолько далеко, но подсознание запирало эти воспоминания, вновь и вновь возвращая ее к похоронам. Когда слезы опять подступили к глазам, а чувство утраты неимоверно взросло, Люси вдруг по-настоящему осознала, что мамы больше нет. Она давно перестала быть храброй, как учила Лейла, ей было намного легче убегать от правды. Ах, лучше бы она отправилась в клуб и напилась, как никогда до этого, чем пошла на эти чертовы похороны. — Ты в первый раз там была? — Нацу выключил радио. Баритон прозвучал в тишине так резко и громко, что Хартфилия вздрогнула. Она так устала, что смысл фраз доходил до нее крайне медленно. Говорить ей не хотелось, но она повернула голову к мужчине, решив отплатить ему за помощь хотя бы ответом. — На кладбище? — Нет. То есть, да. Я имею в виду… — растерянно бормотал Нацу, качая головой. Он метнул взгляд на девушку, надеясь, что она понимает, что именно он пытается сказать, но на ее лице читалась лишь озадаченность. Прикрыв на мгновение глаза и крепко сжав руль, Драгнил нахмурился и издал тяжелое мычание, собираясь с мыслями: — Ты в первый раз на похоронах за двадцать восьмое июня? Глаза девушки распахнулись. Несмотря на усталость, она вдруг почувствовала прилив энергии. Не веря, Люси смотрела на Нацу. Он понимал ее, по-настоящему понимал, как никто другой. Она видела это, слышала в его голосе. Она понимала его, понимала, что это все значит. У нее вырвался легкий смешок. В иной ситуации она вряд ли бы поверила ему, вот только все было так, как есть. Нацу с облегчением вздохнул: он не ошибся, ему не придется придумывать отговорки. На протяжении сорока дней он ездил на кладбище. Каждый день нормальные люди не изменяли своему вчерашнему — а значит сегодняшнему — поведению и проводили похороны Лейлы Хартфилии. Вечно стоять в стороне Драгнил не мог, поэтому иногда подходил к скорбящим, общался с людьми, число которых никогда не менялось, и все больше узнавал об умершей. Именно так он и узнал, что на похороны не приходила дочь Лейлы, как трусливо она убегала. Однако сегодня он увидел главное отличие в повторяющейся процессии: вместе с мистером Хартфилия приехала молодая блондинка, слишком похожая на Лейлу. Уже тогда он догадался, что означает эта перемена, но не стал делать поспешных выводов. Но вот эта блондинка сидела с ним в машине, и он понимал, что иначе быть не может — это впервые за все дни двадцать восьмого июня. — Ты ездишь туда каждый день? — с долей удивления спросила Люси. Она меняла каждый свой день, иногда даже не задумываясь о последствиях, но Нацу, по его рассказу, добросовестно посещал каждые похороны, на что Люси осмелилась лишь спустя сорок дней. Переживать подобное каждый день она бы не смогла. Драгнил не отрывал взгляда от дороги, пребывая в раздумьях и поджимая губы. Люси хотела сказать, что отвечать не обязательно — поездка на кладбище никак не могла быть чем-то радостным, но он ответил: — Я приезжаю на кладбище уже сорок раз подряд за двадцать восьмое июня. Знаешь, сегодня, ровно год назад, умер мой дядя, который заменил мне отца… И я не могу не приехать к нему в его первую годовщину. Ведь если завтра все же наступит двадцать девятое июня, а я не навещу его, я никогда не смогу простить себя за это, — спокойно проговорил Драгнил, хотя Хартфилия смогла услышать нотки скорби в голосе. Люси восхитилась стойкости Нацу, его умению принять потерю родного человека; он не пропустил ни одного дня, хотя мог делать все, что угодно, зная, что завтра никогда не наступит. Вместо этого Нацу приезжал и отдавал дань уважения важному для него человеку. Теперь Люси чувствовала себя самой плохой дочерью на Земле. Всю остальную дорогу Люси молчала. Усталость брала свое — веки словно налились свинцом, изнеможение чувствовалось по всему телу. Люси была готова в любой момент погрузиться в бессознательность, но мрачные мысли не прекращали терзать ее голову. Попытки уснуть быстро стали бесполезны. Из-под опущенных ресниц она смотрела в окно, но не видела ничего, что могло бы принести ей успокоение. Нацу пытался задавать ей вопросы, но девушка, казалось, не слышала его, поэтому, не найдя другого выхода, он взял на себя смелость привести ее к себе домой. Он надеялся, что Люси будет не сильно против — они соулмейты, и он не хотел никак ей навредить. Остановившись возле многоэтажки, Нацу припарковался и повернул ключ зажигания. Посмотрев на блондинку, он увидел, как сгорбились ее плечи. Она обнимала себя так сильно, что костяшки пальцев побелели, глаза же покраснели от подступивших слез. И пусть Нацу не умел понимать девушек, но он все еще помнил, что чувствовал год назад, и знал — Люси нужна поддержка. — Я понимаю, каково тебе сейчас. Ведь мне тогда тоже было очень больно признать, что Игнил мертв. Я боялся. И только любовь к нему дала мне сил. — Нацу боролся с желанием обнять Люси, проявить поддержку большую, чем простые слова. Однако они по-прежнему оставались всего лишь парой незнакомцев, поэтому он просто положил свою большую и теплую руку на ее холодное дрожащее плечо. — Даже если твой отец не понимает, что с тобой происходит, уверен, он гордится тобой, как и твоя мама… Игнил всегда говорил мне, что, даже если человека больше нет с нами, это не значит, что он оставил нас. И твоя мама тоже. Она всегда будет с тобой, в твоих воспоминаниях и сердце. Пока ты помнишь ее, она жива и не покинет тебя. Люси была плаксой, самой настоящей плаксой. Жалкие попытки сдержать слезы оказались бессмысленны, и она плакала на плече Нацу, цепляясь за него, как за спасательный круг, даже несмотря на неудобные объятия в машине. Впервые за все это время она нашла поддержку и смогла кому-то открыться. Наконец нашелся тот, кто ее понимал. Поэтому, засыпая вечером в квартире Нацу, на его диване под теплым одеялом, Люси надеялась, что завтра не будет двадцать восьмого июня, все вокруг будут помнить, что произошло сегодня, и день сурка наконец закончится.***
Люси понемногу приходила в сознание. Где-то вдалеке слышались звуки, все еще не ясные, как, впрочем, и весь остальной мир, но Хартфилии было страшно открывать глаза и оказаться в своей комнате. Нацу тоже попал в день сурка, как и она, однако все знают, как капризна Судьба и как лихо она может все перевернуть. Чем дольше тянулись минуты, тем яснее Люси начинала слышать незнакомые новости по телевизору, тем сильнее чувствовала запах хвойного леса. Открыв глаза, она сразу осмотрела комнату, ту самую, в которой вчера заснула, — и впервые за эти сорок дней была счастлива. Все прошло и, она верила, больше никогда не повторится. Приподнявшись, чтобы вылезти из постели, найти Нацу и обнять его — желание сделать это, кажется, ощущалось на физическом уровне, — Хартфилия неожиданно почувствовала слабость и жар по всему телу. В это же время Драгнил вошел в комнату и широко улыбнулся, заметив, что девушка проснулась. Однако тут же встревожился — Люси была вся красная и выглядела неважно. Сев к ней на диван, Нацу коснулся рукой ее лба, который был не по-здоровому горячий. — Я, конечно, понимаю, что ты привыкла к тому, что на утро все проходит, но все же тебе стоило подумать о себе, — строго произнес Нацу, не отрывая взволнованного взгляда от девушки: ее прогулка не могла пройти бесследно, особенно, когда день сурка, наконец-то, черт возьми, прекратился. Встав, он собирался принести градусник и антибиотики, но ухватившаяся за его руку Люси остановила его. Легкая улыбка исчезла с ее лица, вместо радости он читал легкую тревогу и волнение. — Нацу, какое сегодня число? — с надеждой спросила Хартфилия, обнаружив, что в дополнение к плохому самочувствию у нее болит горло. Все вокруг доказывало, что повторяющийся день прекратился, но поверить в это было так сложно, что ей было просто необходимо услышать это от кого-то другого. — Двадцать девятое июня, — улыбаясь, произнес Драгнил, прекрасно понимая, почему Люси так взволнована. Ему самому до сих пор не верилось до конца. Наклонившись к девушке, Нацу обнял ее. — Завтра наступит тридцатое, а послезавтра — первое июля, и так далее. Ни один день больше не повторится. — Правда? — Я обещаю, — прошептал Нацу и поцеловал Люси в горячий лоб. Он так и не признался ей, что эти сорок дней были для него испытанием. Казалось, он понемногу сходил с ума и уже был готов стать таким же, как все те, у кого каждый день повторял предыдущий. Но все закончилось.