Предел дозволенного

С того момента моя жизнь перестала изобиловать яркими красками. Вернее сказать, последние исчезли из нее насовсем. Спустя годы я с трудом вспоминал события того лета, когда я навсегда лишился надежды и счастья. Я был окружен чем-то наподобие плотной душной сферы: никакие раздражители из внешнего мира не проникали через толстый купол моей депрессии и не могли повлиять на то, что происходило внутри. Я не помнил никаких конкретных моментов и эпизодов того периода. Но полагаю, что иногда я мог выть в подушку, затем впадать в безразличное отупение, смиряться, успокаиваться и уходить на новый цикл. Человек привыкает ко всему. Психика справляется с любым несчастьем. Поэтому, как только ко мне вернулось присущее самообладание, я отчаянно ухватился за привычку к размеренной вялотекущей жизни без потрясений и ненужных мыслей о будущем. Все возвратилось на круги своя: Хогвартс, преподавание, надоедливые, знакомые до отвращение коллеги. По правде говоря, после месяца добровольного заточения я был им даже рад - поначалу они отвлекали меня от горестных раздумий. На некоторое время мне будто стало легче. Я начал вести любимый предмет и попытался фанатично погрузиться в работу. Но вскоре понял, что это не доставляет мне ожидаемого удовольствия. Сам Хогвартс стал каким-то другим, неправильным. Словно, за месяц, который я провел в отпуске, он лишился какой-то важной фундаментальной магии, и в нем все изменилось. Причина, конечно же, была вовсе не в магии и не в детях, которые тут учились. Проблема была во мне. Я понял, что школа, в которой я провел большую часть своей жизни, больше никогда не станет для меня прежней. Теперь это был Хогвартс без Гарри. Священное, знаковое место, которое столько лет было мне домом, и в котором мне все напоминало о нем. Словно существо, из которого вынули душу, замок казался неживым, огромным и пустым. Я чувствовал себя так, будто зашел на огонек в чужую лачугу, где меня никто не ждал и где мне не были рады. Меня хватило на пару месяцев. В ноябре я подал заявление об отставке. Альбус, конечно же, пытался уговорить меня остаться до конца года. Но я при всем желании не нашел бы для этого сил. - Значит, уходишь, - старик почесал голову, разглядывая заявление, лежащее перед ним на столе. - Да, - ответил я безразлично. - Профессиональное выгорание. Хочу сменить сферу деятельности. - Хм. Альбус водил по губам длинным пальцем, опустив глаза. - Ведь ты любил его, верно? В первое мгновение я даже не понял, что он имеет виду. Затем ощутил себя так, будто меня ошпарили кипятком. Вопрос прозвучал так прямо и безыскусно, что я тут же догадался: он знает. Словно, эти слова давно уже крутились у него на языке, и вот - сорвались невзначай. Не было никакого смысла скрывать правду. И все же я сидел не шелохнувшись и не знал, что сказать. - Как… С чего вы взяли? Альбус не ответил. Его взгляд затуманился и устремился куда-то вдаль за пределы красивого, дорого обставленного кабинета. - Гарри предстоит долгий путь, - сказал он задумчиво. - Склеить разбитое сердце несколько труднее, чем починить Репаро расколотую чашку. Мальчик не скоро сумеет довериться кому-то еще. Но дивная штука - время… Я думаю, оно способно исцелить даже эту рану. Я, словно парализованный, сидел, застыв в своем кресле, и молчал. - Таким, как ты и он, нелегко в нашем мире, - продолжал старик. - Оттого следует вдвойне беречь того, кому ты дорог. Судьба оказалась к тебе благосклонна, Северус. Но ты, друг мой, что-то сделал не так… - Вы не знаете всей правды! - горько воскликнул я. - Да и незачем вам знать. Все кончено. Вот единственное, что теперь имеет значение, и что я могу вам сказать. Мое признание нисколько не удивило Дамблдора. Он убрал мое заявление в ящик стола и развел руками. - Кончено, так кончено. Такова жизнь. Что-то заканчивается, и что-то начинается. Значит, пора двигаться дальше. Счастливого пути, Северус. Через несколько часов я покинул Хогвартс. Далее подробности скучны и излишни. Я продал развалюху отца, даже не посмотрев на предложенную цену, и купил дом в другом городе, в котором никогда не бывал прежде и с которым не было связано никаких воспоминаний. Жизнь резко переменилась и на некоторое время замерла. Но затем все же встала на новые рельсы и, как тяжелый медленный состав, двинулась дальше. Некоторое время я все еще вел переписку с Минервой и другими коллегами, но потом оборвались и эти связи. Я существенно продвинулся в некоторых разработках по зельям, обзавелся клиентами и заключил несколько контрактов. Время от времени я писал Гарри письма, откровенно рассказывая обо всем. Но затем складывал исписанные листы пергамента и убирал их в стол. Я не видел никакого смысла отправлять их адресату - Гарри вряд ли интересовало, как у меня дела. О новых отношениях я не помышлял. Само знакомство с кем-либо представлялось трудной задачей. К тому же, мне совершенно этого не хотелось. Спустя пять лет моего одинокого существования я завел кота, который вытрепал мне все нервы. Это было, пожалуй, самое знаковое событие с момента моего увольнения из Хогвартса. Остальные по сравнению с ним казались сущими мелочами: познакомился с несколькими соседями-маглами, один раз тяжело переболел пневмонией. Случайно устроил в лаборатории пожар, из-за чего сгорела часть гостиной. Правда тогда я быстро все восстановил (кота в тот момент у меня ещё не было). Из всех существующих бесполезных хобби я выбрал для себя вязание, и, как ни странно, оно меня затянуло. Вязание - это не просто нитки и спицы. Это такая четкая схема с определенным набором петель - что-то вроде набора заклинаний, следующих друг за другом по порядку. А еще вязание - это приятно. Руки заняты монотонной работой, а мозг при этом совершенно расслаблен. Своего рода транс. Происходит имитация деятельности, а результаты работы легко устраняются Инсендио. Так я и коротал вечера: вывязывал лицевые и изнаночные петли, витая при этом в мечтах о несбыточном будущем. Конечно же, я много размышлял о том, что произошло со мной в промежутке между тридцатью шестью и тридцатью восемью годами. Сначала осмысление этого опыта было слишком болезненным. Я клял судьбу и самого себя и изводился представлениями о том, как все сложилось, если бы я поступил иначе. Самобичевание продолжалось не год и не два, но со временем я научился смотреть на ситуацию трезвее и шире. Идеальный образ моего любовника и сакральная привязанность к нему понемногу таяли, блекли и в конечном итоге были навсегда развенчаны и отброшены. Я поумнел и обзавелся незначительной долей нормального, здорового цинизма. Все не могло сложиться иначе. Теперь я сознавал это как никогда отчетливо, и принятие этой неизбежности в конечном итоге приносило спокойствие. Гарри все равно бы рано или поздно меня бросил. Мне было не выиграть в этой жесткой конкурентной борьбе - мое место рядом с ним так или иначе занял бы кто-то молодой, эрудированный, более талантливый, симпатичный, да и в целом куда более приятный во всех отношениях человек. И оттого было глупо считать, что я мог предотвратить неминуемый исход, если бы сказал или сделал что-то по-другому. Альбус был прав: такова жизнь, и с этим нужно смириться. Я больше не рефлексировал на этот счет. И лишь в качестве утешительного приза позволял себе одну маленькую слабость - редкие фантазии о придуманной жизни, в которой Гарри любил только меня и несмотря ни на что оставался рядом. Думаю, на этом признании мою историю следовало бы закончить. Я хотел именно так и сделать, но внезапно она получила продолжение. В тот день, когда внезапное потрясение в очередной раз обрушилось на мою голову, за окном стояло самое обыкновенное, ничем не примечательное утро. Я копошился на кухне, варил обед и слонялся по дому. На часах было без четверти одиннадцать, когда в дверь внезапно позвонили. Подумав о магле, которому что-то от меня понадобилось, я вышел в прихожую и неохотно открыл дверь. На пороге стоял… Гарри. В первое мгновение мне показалось, что я сплю. Давно поблекшие в моих воспоминаниях черты вдруг обрели пугающую четкость - словно с потемневшей картины соскоблили многовековой слой лака и копоти, и теперь безупречный оригинал предстал предо мной в изначальном, неизмененном великолепии. Да, это вне всякого сомнения был Гарри. Но когда первое изумление улеглось, и я рассмотрел его внимательнее, оказалось, что годы не прошли бесследно. Теперь он был куда взрослее: на щеках появилась щетина, взгляд стал прямым и уверенным, а лицо еще больше похудело и вытянулось. Правда не хватало какой-то одной знакомой, привычной детали… Я с удивлением осознал, что на Гарри больше нет очков. - Привет, - сказал он просто после недолгой паузы, в течение которой я, должно быть, безумно на него таращился. - Нелегко однако было тебя найти. Боясь сказать от волнения что-нибудь неуместное, я отошел в сторону: - Проходи. Гарри вошел. Украдкой разглядывая мое жилище, он прошел вслед за мной в гостиную. - Ты спешишь? - осипшим голосом поинтересовался я, не веря, что все это может быть правдой. - Могу я… предложить тебе чай, кофе или что-нибудь? - Да нет, спасибо, я в общем-то ненадолго. Вот, держи, это твое, - Гарри протянул мне небольшой плотный мешок, который он держал до сих в руках. Я машинально принял его и отстраненно поразился тому, какой он тяжелый. - Что это? - Деньги, которые ты потратил на лечение Сириуса. Целитель сказал, что ты оформил половину договора на себя. - Ах, это… Глупости, ты мне ничего не должен, - я отложил мешок и тут же про него забыл. - Ты это, присаживайся. Я согнал кота с дивана, освобождая место для Гарри. Шерстяной хам попытался цапнуть меня за руку. Но тут же легким и решительным броском был отправлен в угол комнаты, откуда он продолжил наблюдать за нами с негодованием и ненавистью. - А чей это кот? - с интересом спросил Гарри. - Мой. Если только это чудовище в принципе способно принадлежать кому-то. Я сел рядом на диван и уперся локтями в колени. - Ты стал несколько старше по сравнению с тем, каким я запомнил тебя на седьмом курсе, - с нервным смешком проговорил я, заправляя прядь волос за ухо. - С тех пор, наверное, многое изменилось… Ты работаешь? - Конечно, - Гарри откинулся на спинку дивана и сложил руки на груди. - Вот уже два года служу в лондонском аврорате. До этого еще два года работал в Борнмуте. А ты? - Варю зелья на дому. Раз в месяц отправляю партию в Мунго и пару аптек. Выполняю заказы по мелочи… Довольно скучно, но зато спокойно и предсказуемо. - Ты живешь один? - Естественно. Я набрал воздуха, чтобы задать встречный вопрос, но почему-то не решился. В нем содержалось слишком много подтекста. Гарри многозначительно на меня посмотрел. Вместо этого я спросил: - Как Блэк? - Он умер, - мрачно сообщил Гарри. - Давно? - Шесть лет назад. - Понятно. Соболезную. - Да, спасибо... По правде говоря, он был очень болен. Я забрал его к себе сразу после выпуска. Он уже тогда был совсем как ребенок. В последние месяцы почти ничего не осознавал. Домовику приходилось круглосуточно следить за ним. Это была уже не жизнь. - Мне жаль. Ты сделал все, что мог, но и у твоих возможностей есть предел. Представляю, как тебе было трудно. - Да уж, лучше и не скажешь. Хреновое выдалось время. Приходилось учиться и жить с беспомощным крестным. Хотя может быть, это в какой-то степени мне и помогло. Я, знаешь ли, всячески пытался отвлечься… после того, как ты меня бросил. - Скажешь тоже, бросил! Я придумал дурацкий план, не спорю. Я выставил тебя перед преподавателями настырным, озабоченным юнцом. Все это, конечно же, не делает мне чести... Но все же я тебя не бросал. - Нет, ты именно что меня бросил! - неожиданно взвился Гарри. - А как еще это можно назвать?! Ты прислал клочок бумаги, написав, что все кончено, и просил передать, чтобы я оставил тебя в покое! От волнения и ярости лицо у него пошло багровыми пятнами. Высказав то, что он очевидно копил в себе годами, Гарри резко замолк и отвернулся. Я сидел некоторое время с открытым ртом, ничего не понимая и напрочь забыв, что хотел возразить. - Я написал тебе… что все кончено? - пробормотал я, изо всех сил напрягая память, чтобы вспомнить, что было в той записке. Ее содержание напрочь истерлось из моего сознания, но я мог поклясться, что ничего подобного не писал. Гарри не ответил. Он сидел, не глядя на меня, а все его существо дышало неизжитой обидой. Я понял, что пришел запоздалый момент, чтобы выяснить, что же тогда произошло. - Скажи, что именно передал тебе Уизли? - Что-что! Он пришел от тебя в тот вечер, и сказал, что ты зол, как черт. Ты просил передать, что раз я такой идиот, то могу рассказывать про нас с тобой все, что угодно. Но ты в этом не участвуешь. И что мне не стоит больше рассчитывать на какие-либо отношения с тобой. Он принес мне вот такой клочок пергамента, - Гарри показал пальцами размер, - на котором было написано: "Все кончено. С". В первую секунду от абсурдности этого обвинения мне захотелось рассмеяться. Но я сдержался, и в следующий миг от осознания случившегося у меня на голове зашевелились волосы. Передо мной враз открылся весь масштаб той нелепой лжи, которая восемь лет назад привела к тому, что мы с Гарри расстались. Значит, тогдашние подозрения относительно Уизли были не напрасными. И вот убедившись, что вся эта драма разыгралась из-за какого-то конопатого прохвоста, которому я дважды доверился как себе, я все-таки закрыл лицо руками и глухо расхохотался. - Что смешного? - Чертов… чертов ублюдок! - с трудом произнес я, вытирая слезы. - Он обрезал мою записку! Я написал тебе тогда, что придется притвориться, чтобы выиграть слушание. А он оставил всего одну строчку и показал ее тебе, будто я и вправду хотел с тобой расстаться! Нет, ну, подумать только! Маленький скунс! - То есть, ты не говорил ему… что хочешь меня бросить? - Гарри выглядел так, будто внезапно получил удар под дых. - Бросить тебя? Да открой же ты наконец глаза! У меня не было никого дороже тебя. Я не смог бы на такое решиться! - Не понимаю, как так вышло… Все было так ужасно. Ты обиделся на меня после того, как я объявил, что не хочу больше ничего скрывать. Затем Рон сказал, что ты попросил меня исчезнуть из твоей жизни. А через пару дней на допросе ты нес такое, что у меня сложилось полное впечатление, будто ты меня ненавидишь. Я до конца не верил, что все это правда. Я каждый день ждал, что ты пришлешь мне какой-то знак, или покажешь, что я все еще тебе нужен. Но все было как в худшем сне. Шли недели. Ты молчал. И тогда я окончательно уверился в том, что ты со мной порвал. Друзья советовали мне выкинуть тебя из головы. Я решил именно так и сделать. - Но ведь я написал тебе кучу писем после того, как ты покинул школу! - Если честно, я их даже не читал. Я был так зол на тебя, что сжигал их сразу после получения. Повисла пауза. Мы подавленно глядели в противоположные стороны. Слишком много невысказанной боли таилось у каждого из нас в душе. Теперь к ней добавилась еще и горечь об упущенном времени. - Именно поэтому ты сразу после выпуска начал встречаться с Диггори? Гарри нахмурился. - С Диггори? Причем тут Диггори? - Уизли сказал, что вы обменивались письмами на протяжении месяца. Затем он позвал тебя в отпуск на море, и вы начали встречаться. Ты бывал в отеле "Ракушка" на побережье? - Ну, да, бывал. Мы останавливались там с Сириусом. Я взял его с собой, чтобы он отдохнул от больничных стен. У Билла и Флер не было других постояльцев, кроме нас - я боялся, что Сириуса узнают и наябедничают в аврорат. Мы планировали провести там неделю, но на третий день он упал с лестницы и разбил голову. Я тогда страшно испугался за него. Мы вернулись в Лондон, чтобы показаться знакомому целителю. Как это связано с Диггори - ума не приложу. - Твой ненаглядный Рон показал мне письмо, где ты говорил, что вы с Седриком… - Черт, это просто невыносимо! - закричал Гарри, ударив кулаком по колену. - Я назвал Сириуса первым пришедшим мне в голову именем, чтобы обезопасить нас, если письмо попадет не в те руки! Как можно было поверить в такую чушь?! - Как можно было поверить в то, что я тебя бросил?! Мы разъяренно уставились друг на друга. Я понял, что еще секунда - и мы опустимся до взаимных упреков, кто из нас в конечном итоге оказался виноват в разрыве. Гневный запал тут же исчез. Потому что все это в сущности не имело теперь никакого значения. Прошло слишком много времени, слишком многое изменилось. Наши пути окончательно разошлись. Разные интересы, разные занятия, разные судьбы. Никаких мостов, никаких воспоминаний, которые связывали бы нас на протяжении восьми лет. У него давно была другая жизнь, в которую я при всем желании не мог вписаться. Главный вопрос о том, с кем он теперь встречается или живет, повис в воздухе невысказанным. Я боялся задать его в лоб, а догадки на этот счет наполняли мою душу беспросветным мраком. Я вдруг понял, что за все эти годы в моих чувствах к Гарри ничего ровным счетом не изменилось. Шелуха спокойствия и безразличия слетела с меня в ту же минуту, как я увидел его перед собой. И теперь мысль о том, что придется снова его отпустить, наполняла меня невыносимой болью. - Ладно, какая теперь разница. Все случилось, как случилось, и это уже не изменить. - Ты прав, - безразлично согласился Гарри. - Все в прошлом… Спасибо за гостеприимство. Я думаю, мне пора. Мы синхронно встали. Прощаться на этой ноте было как-то глупо и неправильно. Гарри вышел в прихожую, а я, не зная, куда себя девать, послушно последовал за ним. Он натянул пальто, избегая смотреть мне в глаза, как будто минуту назад мы серьезно поругались. Представив, что он уйдет сейчас в таком настроении и вновь расстанется со мной на годы, я почувствовал себя физически нехорошо. - Был рад тебя повидать, - я сделал последнюю отчаянную попытку сгладить впечатление. - Надеюсь, что в конечном итоге у тебя все сложилось хорошо. Мне страстно хотелось найти хоть одну зацепку, хоть одну пусть даже надуманную причину, чтобы увидеться с ним снова. Я ждал, что Гарри подтвердит или опровергнет мои слова. Но он промолчал, будто не слышал того, что я сказал, и принялся завязывать шарф. Последняя призрачную надежда на какую-либо дружбу в будущем погасла. Я глядел, как он уходит, и ничего не мог с этим поделать. Гарри взялся за ручку, торопясь покинуть мой дом. Но перед тем, как распахнуть дверь и переступить порог, он повернулся и на несколько секунд молчаливо на меня уставился. - Я могу чем-то еще помочь? - растерянно произнес я, едва выдерживая этот тяжелый многозначительный взгляд. - Если это имеет для тебя какое-то значение, - сказал Гарри с мрачной обреченностью и, как мне показалось, даже с вызовом, - мне так и не удалось выкинуть тебя из головы. Я понимал, что все это бессмысленно, и мы уже не будем вместе. Что между нами двадцать лет разницы, что у нас разные интересы. И все равно мечтал, что однажды ты придешь, попросишь прощения, и мы начнем все сначала… Дурацкие фантазии. Я знал, что нам незачем видеться, и все равно нашел твой адрес. Наверное, самое глупое, что я делал за все эти годы. - Гарри, я… - Я любил тебя все это время. Любил и ненавидел. Искал в каждом из своих партнеров твои черты. Стоит ли говорить, что ничего хорошего из этого не вышло? Он выпалил это на одном дыхании, будто боялся, что если я его перебью, он никогда уже на это не решится. И вот высказав все, сразу стал каким-то потухшим и растерянным, будто в ту же минуту пожалел о своих словах, и теперь не знал, что делать дальше. Я понял, что еще мгновение, и я признаюсь ему без оглядки в том же самом. И потому лишь еле слышно произнес: - Прости. Прости меня. Очевидно, это было не то, что Гарри ожидал услышать. Он горько усмехнулся и повернулся к двери. Но я не дал ему уйти. Наплевав на гордость, я сделал шаг вперед и обхватил его руку и повис у него на плече. Гарри споткнулся о мои ботинки и, потеряв равновесие, привалился к стене, увлекая меня за собой. Я упал в его объятья. У него были сильные крепкие руки, которые в мгновение ока прижали меня к нему и уничтожили то незначительное расстояние, что было между нами. Пару секунд мы напряженно смотрели друг другу в лицо, а затем я закрыл глаза. Теплые губы мягко и несмело коснулись моего рта, будто Гарри до конца не верил в то, что он делает. Я изогнулся в его объятьях, силясь поудобнее повернуть голову и углубить поцелуй. Но в ту же минуту жесткая ладонь оказалась на моей шее, и рот опалило горячее дыхание. Дальше мы целовались безумно, заполошно, не успевая сделать и вдоха. Кто-нибудь из нас непременно стукался затылком о стену или ударялся плечом о вешалку, но все это не имело значения. Я стащил с Гарри шарф и пальто, и мы бросили их где-то на пути из прихожей в гостиную. Я целовал и трогал Гарри везде, где только мог дотянуться. И чувствовал, что горячие напряженные руки также гладят меня. Мы незаметно вернулись на тот же самый диван и повалились на него, не расцепляя объятий, через подлокотник. Раздался обиженный скрип пружин, и вновь воцарилась тишина, которая не нарушалась ничем, кроме частого дыхания и шорохом одежды. Гарри яростно стащил с меня домашний свитер и положил руку на мой пах. Мы на мгновение оторвались друг от друга, и я посмотрел ему в лицо. В глазах Гарри я с удивлением увидел страх. - Давай, - выдохнул он почти шепотом, и я ответил: - Давай. Боясь, что он усомнится в своем решении, я стащил с него брюки и, не задумываясь, принялся ему сосать. Получалось из рук вон плохо. Я давился и кашлял с непривычки, но Гарри все равно гладил меня по голове и постанывал, закрыв глаза. Я надеялся, что ему было приятно. - Ты… готов? - спросил я как можно мягче через несколько минут. - Да. Гарри повернулся ко мне спиной и встал на колени. Кожа у него на бедрах покрылась мурашками. К этому моменту я хотел его уже настолько, что не озаботился никакой подготовкой, кроме древнего крема для рук, который очень кстати нашелся в одном из ящиков шкафа. Как только Гарри развел ягодицы, я тут же вошел в него, не в силах и дальше сдерживаться. Снизу раздалось протестующее мычание. - Что такое? - Больно, - сквозь зубы процедил Гарри. - Последний раз я делал это… очень давно. - Прости, прости… Давай помедленнее. И я задвигался медленнее, по-прежнему чувствуя, что Гарри едва терпит эту боль. Затем он слегка расслабился: он выгнулся и немного подался мне навстречу. Мы принялись двигаться синхронно. Я наклонялся, чтобы поцеловать его спину, Гарри гладил меня по бедру. Нам было хорошо даже не от того, чем мы занимались. А оттого, что все повторялось заново, будто не было этих лет. Я снова чувствовал себя собой: порочным, свободным и способным испытывать наслаждение и дарить его другим. - Я сейчас кончу, - прохрипел Гарри, подняв голову, и я, перестав осторожничать, задвигался в нем сильно и быстро. Оргазм не заставил себя ждать. Я вытащил член и, нисколько не заботясь о порядке, заляпал спермой обивку. Несколько минут мы без единого слова сидели, развалившись на диване. Затем мне стало холодно. - Может, все-таки, кофе? - неуверенно спросил я, поднимая с пола свитер и натягивая его на себя. Гарри равнодушно пожал плечами, махнул рукой и ответил: - Давай. *** Конечно же, Гарри никуда не ушел. Мы без остановки проговорили до вечера. Затем за окном стемнело, и мы просидели на кухне до ночи. Затем я сказал: - Тебе завтра на работу. Пошли спать. И Гарри, не возражая, пошел вслед за мной в спальню. Мы разделись и легли под одеяло. Я обнял его. Он погладил меня по голове, и все мое существо наполнилось тихим, безграничным счастьем. Хотелось сказать что-то важное, но я не стал портить момент какой-нибудь высокопарной, пошлой нелепицей, которая крутилась у меня в голове за отсутствием нормальных слов. Гарри понял меня и без этого. - Спи, - сказал он так обыденно, будто это был очередной день нашей совместной жизни, и я тут же его послушался. … Проснулся я странно. Было еще темно, часы на стене показывали только половину шестого. Рядом со мной лежал мой Гарри. Он крепко спал, не издавая ни звука. В ногах у него, свернувшись клубком, мирно почивал кот. Не чувствуя никакой сонливости и боясь потревожить обоих, я взял свою одежду и как можно тише вышел из комнаты. Возиться с завтраком было еще рано, поэтому я просто сварил себе кофе и сел у окна. На дворе стояла все та же осень, но теперь она казалась мне приветливой, мягкой и какой-то беспомощно смиренной. В мгновение ока ко мне как будто вернулось зрение, и я увидел все как в первый раз: обшарпанные стулья на своей кухне, ужасный персиковый цвет стен и не стриженные кусты на заднем дворе. И в первый раз увиденное не вызвало у меня ни недовольства, ни огорчения. Напротив - я ощутил в себе достаточно вдохновения, чтобы в ближайшее время все здесь переделать. Еще мне подумалось: хорошо, что в доме достаточно места, и его с лихвой хватит для двоих. Двоих и даже одного кота. Я вдруг внезапно осознал, что будет еще множество разов, когда мы с Гарри разругаемся в пух и прах. Что нам только предстоит высказать друг другу бесчисленные претензии. Что взаимное раздражение, разочарование и охлаждение еще впереди. Я был уверен, что не раз выйду из себя, яростно хлопнув дверью. А Гарри еще бросит в сердцах, что я - престарелый мудак, или что-то в этом роде. И, как ни странно, теперь это нисколько меня не пугало. Я улыбнулся, лишь представив и наконец-то уверившись, что все это непременно БУДЕТ. Как мореплавание не бывает без шторма, так и жизнь не обходится без встрясок. Было еще много всего, что я с полной ясностью осознал в ту минуту. Например, что Гарри непременно вернется ко мне этим вечером и останется здесь навсегда. И что не было такой ссоры, которая могла бы нас разлучить. И что мое долгое испытание одиночеством наконец завершилось, и наступает новый этап. Мне было сорок шесть лет, впереди ждала неизвестность, и я был готов ко всему. К хорошему и дурному - я больше не боялся ни старости, ни бедности, ни смерти. Да и чего мне было бояться, если теперь со мной был Гарри? Я так и стоял у окна с недопитой чашкой кофе, глядя на облака, которые стремительно розовели над крышами, и всматривался не в голые ветви деревьев, но скорее в свое будущее. Как ночь рассеивалась над миром, так и я пробуждался от длительной спячки, в которой провел несколько лет. Насущные дела требовали внимания. Пора было заняться завтраком - скоро должен был проснуться мой Гарри. Я уверенно поставил чашку в раковину и налил воду в чайник. За окном с заиндевелой земли воробьи взметнулись в небо маленькой радостной стайкой. Обернувшись, я прищурился от внезапного луча, озарившего кухню. Над городом вставало солнце. Конец.