Do not go gentle

И безвластна смерть остаётся. И все мертвецы нагие Воссоединятся с живыми, И в закате луны под ветром Растворятся белые кости, Загорятся во тьме предрассветной У локтей и коленей звёзды… Дилан Томас

Уже-не-директор Дамблдор ввалился в кабинет Снейпа, придерживая почерневшую левую руку здоровой. — Что вы сделали? — с ужасом спросил тот. — Вы знаете, что это за заклятие? — Знаю, конечно, — отмахнулся Дамблдор. — Можно что-нибудь сделать? Снейп начал водить вокруг его руки палочкой прежде, чем тот договорил. Спустя полчаса он откинулся на спинку стула — бледный, со стекающей по лбу струйкой пота. Перстень с левой руки Дамблдора со стуком упал на пол. — Я запер заклятие в вашей руке. Оно не распространится дальше. Но вы понимаете, что это только отсрочка? — Сколько, Северус? — безмятежно спросил Дамблдор. — Не больше месяца, — Снейп провел рукой по лбу. — Зачем вы это сделали? Решали проблему с Азкабаном? Дамблдор не без труда поднял кольцо с пола и показал Снейпу. — Видите знак на камне? — Воскрешающий камень? — не то с ужасом, не то с благоговением переспросил тот. — Не смог противиться искушению, — криво улыбнулся Дамблдор. Несколько минут они сидели в молчании. — Это был крестраж, — будничным тоном сказал директор. — Последний. Он не вернется. Мы успели раньше, чем Волдеморт вернул себе тело. Благодаря Гарри. Снейп был убежден, что Квирелл тогда ворвался в женский туалет первым, потому что это было единственное, что он ещё мог сделать по своей воле. Но говорить об этом Снейп не стал. — Знаете, Северус, я думаю, что ошибался насчет обскуров. — Что вы имеете в виду? — с подозрением спросил Снейп. — Мы считали их проявлением темной магии. Мы с вами приравнивали их к крестражам и дементорам. Но я думаю, что мы ошибались. Обскуры — это не просто сгустки магии, тем более, темной. Я понял это, когда запел Фоукс. — Я не очень вас понимаю и не уверен, что хочу понимать, — бросил Снейп. — Кажется, что понимание природы обскуров могло пригодиться нам полгода назад, но сейчас это несколько… несвоевременно. — Кто знает, — вздохнул Дамблдор. — Я бы всё-таки предпочел поделиться с вами. Откажете умирающему старику в такой малости? — директор чуть приподнял уголки губ, показывая, что последняя фраза была не всерьез. Снейп вздохнул. Дамблдор счел это согласием и продолжил. — Когда кому-то больно — больно слишком долго и слишком сильно — есть несколько способов справиться с этой болью. Например, вы способны сжиться с ней, принять её в себя, и именно поэтому вы здесь. Снейп фыркнул. Дамблдор не отреагировал на это и продолжил: — Но дети, с которыми происходят такие ужасные вещи, как с Гарри, не в состоянии справиться со своей болью. Они никак не могут её выразить и запирают её глубоко внутри. И тогда на помощь приходит обскур. — На помощь? — Снейп закашлялся. — Боль хочет, чтобы её слышали, Северус. Если мы не даём ей говорить, она найдет способ быть услышанной. Обскур — это лишь зеркало. Разрушения, которые несет обскур, — это выражение того, насколько его… носителю больно. Это не зло, это лишь выражение… — Я понял, — прервал его Снейп. — А сейчас вы скажете, что сила, которая этому противостоит, — он передразнил высокопарный тон Дамблдора, — это любовь. — Не смейтесь, Северус, это правда. — И почему же ваша любовь не спасла Ариану? — колко поинтересовался Снейп. — Потому что я ошибался относительно природы обскуров. Я только боролся с ним. Я любил Ариану, но не обскура в ней. Это как любить смертельно больного человека только в те моменты, когда он чувствует себя хорошо. У меня не хватило сил и храбрости по-настоящему разделить с ней её боль. Я не знаю, смогло ли бы это уничтожить обскура навсегда. Надеюсь, у вас не получится исследовать этот вопрос на практике, но если всё-таки… Ваш патронус не изменился? Снейп отрицательно покачал головой. — Продемонстрировать не могу, уж простите, — горько сказал он. — Надеюсь, загробного мира не существует, потому что на этот раз Лили Эванс точно не сможет меня простить. — Я бы не стал этого утверждать. Лили была способна на безусловную любовь… И вы способны. Только, — медленно проговорил Дамблдор, — ваша боль тоже хочет, чтобы её слышали, Северус. Разрешите себе. По кабинету грациозно проплыла серебряная лань.