«…И сидит, сидит зловещий, Ворон чёрный, Ворон вещий,
С бюста бледного Паллады не умчится никуда,
Он глядит, уединённый, точно Демон полусонный,
Свет струится, тень ложится, на полу дрожит всегда,
И душа моя из тени, что волнуется всегда,
Не восстанет — никогда!»
С тяжёлым вздохом Мод отложила томик в сторону. Вообще-то она никогда не любила Эдгара По — от его творчества у неё внутренности как узлом скручивало. Более неподходящего чтения для одинокого позднего вечера — такого, как сейчас, например, — и придумать было трудно. Да только вот с некоторых пор Мод жила одном в доме с привидением. Когда-то, не так уж и давно, этот призрак был Хэмфри Ван-Вейденом — жизнерадостным, полным сил, успешным литератором. Он брался за множество дел — и выполнял их все. Казался таким энергичным, остроумным и неотразимым. Так продлилось пару месяцев — а потом его будто злая колдунья прокляла. Хэмфри всё меньше выходил из кабинета, всё реже говорил с Мод, становился всё бледнее и прозрачней. Поразительно, что на необитаемом острове, без нормальной еды и крова над головой, Хэмфри выглядел гораздо здоровее и крепче. Сейчас все блага цивилизации были в его распоряжении, но он почему-то исхудал и осунулся. Все краски из его облика куда-то делись, он стал как фотография себя прежнего. Только фотография крайне неудачная — размытая и тусклая. Хэмфри то спал тяжёлым нездоровым сном сутки напролёт, то не ложился по нескольку дней подряд. Бродил по комнатам — один-в-один как заблудившееся привидение. Метался, словно искал что-то… Или кого-то? Мод и представить себе не могла, что можно быть настолько потерянным и чужим в собственном доме. И когда это только началось? Когда они только приехали обратно в Сан-Франциско, всё же было просто чудесно. Хэмфри столько улыбался, шутил, кружил её на руках… Что изменилось? Сначала Мод списывала всё на приход весны: творческие люди люди как никто другой подвержены её одуряющему влиянию. Мод и сама не была исключением. Но весна прошла, а Хэмфри становилось только хуже. Одно время Мод пыталась устраивать какие-то развлечения, почаще вытаскивать его в свет. Но Хэмфри предпочитал угрюмо стоять в углу, не выражая ровным счётом никакого интереса ни к танцам, ни к беседам. После того, как он несколько раз подряд спутал каких-то случайных других женщин с Мод, они оба решили отказаться от светских мероприятий. Вернее, это Мод так решила, а Хэмфри просто промолчал. Мод не была уверена, что он её вообще слушал. Она показывала его докторам. Только вот все они просто пожимали плечами и не советовали ничего, кроме каких-нибудь оздоровительных поездок. Она пыталась предложить ему эти самые поездки — без морского путешествия, разумеется, — но и такая затея Хэмфри не расшевелила. В конце концов, Мод сдалась и просто стала жить вместе с ним, будто с соседом. Вернее сказать, как с привидением. Она даже не знала теперь, выходит она замуж или нет. Вроде как они и были помолвлены, а вроде… А кто сейчас разберёт? Впрочем, теперь Мод даже не было больно от мысли, что замужества с Хэмфри может не получиться. Только жалко было мечту о настоящей любви. Красивая была мечта — с морями, злодеями, приключениями. Как оказалось, настоящий Хэмфри очень мало общего имел с Хэмфри из этой мечты. И всё же, вот бы узнать, что с ним случилось? Куда делся тот героический мужчина, который столько раз спасал ей жизнь? Мод подняла взгляд и чуть не вздрогнула от неожиданности, увидев Хэмфри в кресле напротив. И даже ведь не поздоровался, подкрался, как вор… В руках он тоже держал какой-то том. Но Мод уже сейчас знала, что Хэмфри просто весь вечер молча просидит с книгой на коленях и ни разу в неё не заглянет. Он даже не пытался читать, он смотрел вперёд пустым взглядом человека, полностью погружённого в собственные мысли. Отблески настольной лампы причудливо отражались в его больших тёмных глазах. Или это демоны в них пляшут? Время от времени его искусанные тонкие губы едва двигались, брови хмурились. Хэмфри как будто спорил с кем-то невидимым. Он часто так делал, когда оставался в одиночестве. Или думал, что оставался. — Неужели книга такая скучная? — Мод спросила почти машинально. Так-то она понимала, что никакой светской беседы у них не выйдет. — Ну как сказать… — Хэмфри на мгновение скользнул глазами по Мод, но тут же отвернулся обратно, — У главного героя философия интересная, про тварей дрожащих и право имеющих. Я вот сижу и думаю, что Ларсену она точно бы очень понравилась. Даже догадываюсь, какие куски он бы цитировал. Господи, неужели опять? Мод еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. В тех редких случаях, когда у неё получалось разговорить Хэмфри, он неизменно заводил речь о Ларсене. Даже в беседу о погоде ему непостижимым образом удавалось вплести Волка Ларсена! А ведь Хэмфри и слышать о нём ничего не хотел тогда, на Острове Усилий… Ну что, в самом деле, за человек он такой, этот Хэмфри Ван-Вейден? Мод заставила себя чуть-чуть улыбнуться: — Если бы ты читал «Преступление и Наказание» без выискивания на каждом шагу параллелей со взглядами Ларсена, тебя бы книга заинтересовала гораздо больше. — она попыталась звучать помягче, не так осуждающе, — и почему ты всё время берёшь его за точку отсчёта? Право слово, ты как будто в Волка Ларсена был… даже не знаю, влюблён? Мод надеялась, что Хэмфри может быть хотя бы слабо, но позабавит её глупая шутка. На худой конец, она предполагала, что Хэмфри просто пожмёт плечами или вовсе проигнорирует её выпад. Она ждала какой угодно реакции — но только не той, что последовала. Хэмфри дёрнулся, будто от удара. Он весь как-то позеленел и съёжился, часто-часто заморгал. А потом уставился на Мод огромными глазами загнанного в угол кролика. Это же была такая дурацкая шутка. Может быть, он тоже шутит? Мод потрясённо уставилась на него в ответ. Её спину захлестнула ледяная волна кошмарной догадки. Хэмфри вскочил на ноги. Он затравленно озирался вокруг, будто собирался спасаться бегством. Он открывал и закрывал рот, всё пытаясь издать хоть какой-нибудь звук, но Мод уже не требовались никакие ответы. Его реакция была более чем красноречивой. Своим глупым вопросом Мод, оказывается, попала прямо в яблочко. Наверно, она могла бы сейчас придумать какое-нибудь другое объяснение его поведению. Решить для себя, что в широко распахнутых глазах напротив плещется вовсе не ужас осознания. Что Хэмфри её как-то не так понял. Она всё их знакомство, с самого первого дня, только и делала, что придумывала для поведения Хэмфри оправдания, а потом изо всех сил старалась сама в них поверить. Вообще-то, давно пора было прекратить. Вообще-то, в глубине души Мод всегда догадывалась, что что-то не в порядке. Не в порядке с Хэмфри, с его непроницаемыми глазами, которые так мало смотрели на Мод и так много — на Волка Ларсена. С его признаниями в любви, вроде бы горячими и искренними — и всегда при этом какими-то недостаточно личными. Хэмфри мог бы говорить точно такие же слова с точно таким же выражением тысяче других женщин. Она-то иногда спрашивала себя, лёжа по ночам в одиночестве, а был ли Хэмфри вообще влюблён. Оказывается, что был. Только не в Мод, а в Волка Ларсена. Все странности в его поведении тут же переставали казаться странностями. Все куски головоломки были у неё прямо перед глазами — как она могла быть настолько слепой?! Неужели она настолько сильно хотела обмануться? Она хотела позволить себя обмануть? Она никогда не слушала свою интуицию, не верила себе. Мод ведь всегда была склонна к фантазированию и к преувеличению — ей об этом ещё с малых лет со всех сторон говорили. Оказалось, что она не выдумывала. Хэмфри Ван-Вейдену никогда не нужна была Мод Брустер. Он согласился бы на кого угодно — лишь бы это была женщина. Ему сгодилась бы любая. — Мод, ты только не подумай… — выдавил из себя Хэмфри. Руки невольно сжались в кулаки. Поздно. Она уже всё подумала. — Тебе всегда так важно было проявлять мужество — ну так будь наконец мужчиной и прекрати бегать от правды! — Мод тяжело дышала, как после быстрого бега. Тело била дрожь. — Ты столько лгал мне — я не хочу, чтобы ты лгал мне ещё больше! Хэмп — да, эта кличка подходила куда как лучше — бессильно опустился обратно в кресло. Он дрожал, прятал глаза. Всё его тело было переломано ужасом. — Т-ты считаешь меня извращенцем? И это то, что его сейчас больше всего беспокоит? Он обманывал её, использовал её, испортил ей жизнь — и это всё, что он хочет у неё спросить? Извращенец ли он? Она резко втянула воздух. Мод пришлось призвать всю свою выдержку, чтобы не перейти на крик: — Тебя? Да мне наплевать на ваши наклонности! Хэмп выставил вперёд дрожащие ладони, как бы защищаясь: — Мы с ним никогда не… — И как вы там их реализовывали — на это мне тоже плевать! Больше не было сил смотреть, как Хэмп сжимался в кресле, как будто хотел стать как можно меньше — а лучше вовсе исчезнуть. Он виновато потупил беспокойные глазёнки — прямо как воришка, застигнутый врасплох. Мод с отвращением отвернулась. Может быть это и правда странно, но её сейчас действительно не интересовали вопросы морали и нравственности. Ей было абсолютно всё равно, на какой именно круг ада попадёт Хэмп за свои странные пристрастия — и попадёт ли вообще. Если Мод и трясло от омерзения, то только из-за количества вранья, на котором она строила свои воздушные замки. Если ей что-то и казалось возмутительно противоестественным, так это затянувшаяся игра в настоящую любовь. Любовь, которой и не было никогда. Мод готова была первого встречного втиснуть в роль возлюбленного её мечты. А что же до Хэмпа… — И почему тогда вы меня во всё в это впутали? — ей пришлось опять посмотреть на него. — Если тебе было так… интересно с Волком, зачем ты мне рассказывал все эти сказки, как ты его едва терпишь? Он нервно сглотнул и выдавил из себя не без труда: — Я не лгал, я ведь и правда его ненавидел… Хэмп, кажется, что-то увидел в лице Мод — он опять испуганно поднял руки, как бы сдаваясь, и начал суетливо оправдываться: — Точнее я верил, что я его ненавидел! Я так хотел его ненавидеть! — он судорожно вздохнул. — Что-то во мне решило, что мне лучше ненавидеть, чем… Я ведь хотел быть… героем. А герою положено ненавидеть Волка Ларсена. Мод обхватила себя руками, как будто замёрзла. — А ещё герою положено подыскать себе женщину поудобней и побезопасней… Вовремя я тебе под руку подвернулась, ничего не скажешь. Комната поплыла перед глазами, она едва сумела сделать пару шагов, чтобы добраться до окна. От ночного воздуха стало чуть-чуть полегче, и Мод устало облокотилась о подоконник. Она крепко зажмурилась, уронила голову на грудь. Может быть, когда Мод снова откроет глаза, она окажется где-нибудь совсем в другом месте? Может быть, она заболела и весь этот душный кошмар ей просто снится? Мод приоткрыла веки, обернулась. Увы, это была всё та же бесконечная ночь, всё та же тускло освещённая гостиная и — что огорчало Мод больше всего — всё тот же Хэмп, обречённо скорчившийся в кресле. Он виновато опустил глаза и застыл в какой-то дурацкой и очень неудобной позе. Время от времени его губы подёргивались, он иногда делал вдох, — как человек, собирающийся заговорить. Но только тоскливо мотал кудрявой головой, так и не решаясь прервать тишину. Мод была рада, что он молчит. От каждого его слова становилось только хуже. Трусливый, лживый, даже сейчас отчаянно пытающийся выгородиться… Вот он каким оказался, её заступник и спаситель. Всё, на чём Мод строила свою новую жизнь, мечты о семье и браке, вера в порядочность Хэмфри, — стремительно разваливалось у неё прямо на глазах. Разумется, Мод и раньше обманывалась и разочаровывалась. Но никогда ещё правда не была настолько фантасмагорична и унизительна. Мод с тоской поглядела из окна, вверх, где унылая белая луна бессмысленно висела в чёрной пустоте. Хотелось поднять к ней голову и завыть во весь голос от безнадёги. Прямо как волки, да. Мод скривилась, её передёрнуло. Опять эти проклятые волки. Кажется, она теперь будет всей душой ненавидеть волков, хотя бедные животные-то на самом деле ни в чём не виноваты. Почему этот мерзавец даже с того света ухитряется портить ей жизнь? Сначала он угнал её в плен. Потом чуть не надругался над ней. А теперь, оказывается, ещё и непостижимым образом влюбил в себя Хэмфри. А Мод, наивная дурочка, думала, что она обрела свою настоящую любовь, и вот теперь наконец-то начнётся оно, то прекрасное будущее, по которому она так долго томилась. Мод столько всего натерпелась на «Призраке» — но тогда она хотя бы верила, что это всё что-нибудь да значит. Что её страдания вознаградятся. На самом деле она в очередной раз оказалась всего лишь статисткой в спектакле, где солировали совсем другие артисты. Для Ларсена она была всего лишь диковинкой, а позже — препятствием, приводящим в ярость. Чёрт бы с ним, с Ларсеном — её по-настоящему волновал только Хэмфри. Как выяснилось, он никогда не видел в ней личность. Для Хэмпа она всегда была лишь средством, а их роман — хлипкой бумажной ширмой, за которой он прятался от себя настоящего. От своих истинных чувств, таких, чёрт возьми, очевидных. Пропади ты пропадом, Волк Ларсен. Ты, и твоя дурацкая кличка, и этого твоего подлеца-Хэмпа заодно с собой прихвати. Она злилась. И нет, не на Волка Ларсена, и даже не на Хэмфри… Точнее, и на них тоже, — да ещё как — но тут было что-то другое. Кажется, весь этот гнев Мод носила в себе годы. Годы, которые она проводила за тем, чтобы придумывать оправдания чужому равнодушию, снисхождению, желанию попользоваться её добротой. Гнев за все те моменты, когда Мод было важно, чтобы ее восприняли всерьёз — а с ней только разговаривали умилительным голосом, как будто она кукла какая-то. Малышка. Никакая я вам не малышка. Мысль дарила неожиданное облегчение. Мод сделала несколько вздохов полной грудью, распрямила порядком затёкшие плечи. Она снова посмотрела на Хэмпа. Вроде бы они молчали уже не меньше часа — а он так и не переменил своей скрюченной позы. — Нет, я всё равно не понимаю, — Мод устало потёрла руками виски, — что ты устроил на Острове Усилий? Если Волк так много для тебя значил — почему ты обращался с ним как с куском мяса? Почему даже не попрощался толком? От её голоса Хэмфри встрепенулся, совсем как испуганная птица. Он весь задёргался, болезненно заломил руки. Его лицо тут же пришло в нервозное движение. Брови выгибались, губы дрожали, взгляд то замирал в одной точке, то бегал по комнате. Мод наблюдала с почти кощунственным любопытством, с какой поразительной быстротой растерянность, потрясение, ужас и гнев сменяли друг друга на его лице — будто кто-то пролистывал страницы в книге. Наконец Хэмп выпрямился, но как-то неестественно — как будто внутри у него застряла стрела. И выдавил из себя: — Потому что… потому что я боялся… — Его? — С-себя… Я не знаю, я был как в горячке. Я просто хотел быть счастливым… И тогда, на острове, мы с тобой… — Мод видела, с каким чудовищным трудом давалось Хэмфри каждое слово, — я думал, что я нашёл своё предназначение. Мы с тобой возлюбленные, а В… а он — злодей. Я думал, я счастлив. Я так хотел быть счастливым… Он весь был как растрескавшаяся фарфоровая чашка. Один лёгкий щелчок — и Хэмфри разлетится на множество осколков. — И поэтому ты вытирал об него ноги? Стервятничал? Стыдил меня за сочувствие к нему? Мод наверно следовало бы быть осторожней, да только в ней была какая-то пружина, которую сжимали столько лет — и вот она наконец распрямилась. Хэмфри никогда не заботился о чувствах Мод — так почему сейчас она должна щадить его чувства? Она встала прямо напротив Хэмпа, наклонилась и заглянула ему прямо в воспалённые глаза: — И как? Скажи мне, ты счастлив? Хэмфри горько разрыдался. Чашка разбилась вдребезги. Ох, и зря Мод это сделала — но было слишком поздно. Она попятилась назад, всё глядела, как ходят ходуном узкие плечи Хэмпа, как он отчаянно прячет в ладонях заплаканное лицо. — Хоть каплю человечности, хоть чуть-чуть, я должен был… — его сорванный голос было почти не разобрать сквозь всхлипы и поскуливания, — господи, что же я наделал… Что же ты наделал. На Хэмфри было больно смотреть. Прежде Мод непременно бросилась бы его утешать и обнимать. Но сейчас она просто не могла. Она не знала почему. Ей всё ещё было безумно его жалко — но без горячего порыва острого сострадания. Да, Хэмфри сейчас действительно очень плохо. Но Мод не могла перестать думать о том, сколько раз этот горько плачущий человек её обманывал, использовал и заставлял замолчать, попрекая тем, что она женщина. Мод уже столько раз переступала через своё самолюбие, недовольство и обиду — ради Хэмфри или ради других. Просто потому что кто-то непременно страдал гораздо больше, чем она. А ей же ничего не стоит войти в чужое положение, так ведь? Не на этот раз. С нее хватит. Эх, схватить бы сейчас метлу, сбросить тесную блузку и путающиеся под ногами юбки и улететь куда-нибудь прочь, где можно начать всё заново. Подальше от своих дурацких стихов, стыдных сожалений, подальше от чужого горя, посочувствовать которому она неспособна. Я была бы свободна, невидима и свободна. Она не могла этого сделать. Она не могла никуда деться. Всё, что ей оставалось — это просто стоять у окна и высматривать на глухом городском небе хоть какие-нибудь редкие звёзды. И стараться не слышать, как прямо за её спиной Хэмфри Ван-Вейден запоздало оплакивает свою утрату. Эта боль была с ним, должно быть, многие месяцы. Со дня смерти Волка — а может быть даже и раньше. Это она пожирала Хэмфри изнутри, тянула из него жизнь, превращала в бледного призрака. Это были старые слёзы, которые он не пролил вовремя. И сейчас они катились по лицу, по пальцам, мешались с ужасом осознания, были отравлены ядом чудовищной вины. Что же, Мод столько ломала голову над тем, что же такое стряслось с Хэмфри. Так страстно желала выяснить причину странной перемены. Вот, собственно, она и узнала. Теперь осталось узнать, как им обоим с этим дальше жить. Она всегда искала причину разлада в своём поведении — не в других мужчинах, не в Хэмфри. В то время как он думал только о себе. Он не любил Мод ни секунды. Не желал её ни секунды. Ни её, ни других женщин. Ей, пожалуй, стоит поблагодарить за это судьбу. Потому что тот мужчина, которого Хэмфри любил и желал, доживал свои последние дни всеми оставленный, вынужденный терпеть, как Хэмфри Ван-Вейден глумится над ним при любой возможности. Даже в последней милости, даже в достойных похоронах ему было отказано. А всё по воле Хэмфри. Мод горько усмехнулась. Избави её боже от такой страшной любви. Ни с того ни с сего Хэмфри заговорил первый. Ей пришлось подойти поближе, чтобы расслышать его то и дело срывающийся полушёпот: — Я не понимаю, почему мне так плохо из-за него. Он же столько зла сделал. Он не заслужил, чтобы я по нему так… так… — Хэмфри прервался, не в силах договорить. Мод задумчиво зашагала по гостиной: — Но чувства — это же всё-таки не награда. Да, награду полагается заслужить, а влюблённость… она просто случается. Мод ненадолго остановилась возле старых часов. На циферблате короткая стрелка замерла между тройкой и четвёркой. Вот ведь незадача — неужели опять сбились? Мод думала, что даже полночь ещё не наступала. Злость давно оставила её, уступая место толстому одеялу меланхолии. Мод опустилась в кресло напротив Хэмфри и только сейчас ощутила смертельную усталость. Похоже, что часы всё-таки не сбились. — Знаешь что, Хэмфри, — Мод тоскливо вздохнула, — всю свою жизнь я только и делала, что подыскивала какого-нибудь подходящего мужчину и придумывала себе влюблённость. С тобой было ведь точно так же… Я выдумала нам идеальный роман, а потом всё стало как обычно. Карета превратилась в тыкву. Мод не понимала, почему она это говорила. В таких сожалениях не было сейчас никакого толку. Хэмфри они не утешат, на вопрос «Как быть дальше?» — не ответят. Но слова почему-то лились из неё почти против воли. Она не думала, она просто говорила: — Я… ты не поверишь, но я… даже, наверно, завидую тебе. Мод не видела толком ничего перед собой, но знала, что Хэмфри смотрит на неё сейчас с недоумением. — Ты сделал всё, чтобы погасить чувства, а они всё равно никуда не делись. А я всегда всего лишь раздувала влюблённость из микроскопических искорок. У тебя, Хэмфри, было всё по-настоящему. Что она несёт? Это точно не заставит его почувствовать себя лучше! Чёрт. — И я вышвырнул это прочь… — Хэмфри всхлипнул, вытер ладонью слёзы, но продолжил даже почти спокойным голосом, — да и для него я никогда не был чем-то большим, чем шутом при короле. Мод отвела глаза, чтобы не показывать лицо. У неё были свои соображения насчёт того, кем был Хэмфри для Волка Ларсена, да только она не собиралась ими делиться. Может быть, когда-нибудь она расскажет, но точно не сегодня. Не сейчас, когда Хэмфри и так раздавлен горем. — Но что ты мог сделать, кроме как вышвырнуть? — Мод снова зашагала по комнате, — Ты же понимаешь, что с таким образом жизни, с таким отношением к людям у Волка Ларсена просто не могло бы быть другого финала? Скажу больше, кто угодно другой обошёлся бы с ним ещё хуже, чем ты. Да и как в твоём случае надо было поступить, чтобы это было правильно? Хэмфри забрался с ногами в кресло, притянул к груди худые колени. — Я не знаю, как было бы правильно, — прошептал он с глухим, тихим отчаянием, — но точно не так, как сделал я. Повисло молчание. Мод опять подошла к окну. Чернота будто начала потихоньку сереть — или ей только так кажется? За её спиной раздался голос. — Мод, послушай. — Хэмфри говорил на удивление спокойно, громко и ровно. — Я поступил ужасно, но всё равно ты раз за разом пыталась достучаться до моего здравого смысла. Ты была абсолютно права, во всём, каждую секунду – ты была права. А я называл тебя жалостливой, заставлял сомневаться в себе. Если ты уйдёшь, не захочешь больше знать меня, — я пойму. Я бы ушёл. Он помолчал, собрался с мыслями. Через несколько глубоких вдохов и выдохов Хэмфри продолжил: — Я хочу, чтобы ты знала. Я рад, что встретил тебя. Жалею только, что вижу это лишь сейчас: ты гораздо больше, чем чья-нибудь малышка. Ты потрясающий человек, поэт, друг. Я очень хотел бы, чтобы наше знакомство вышло не таким безрадостным. Прости меня, если сможешь. Хотя наверно такой паскуде, как я, нет прощения. Мод застыла в полной растерянности. Она ещё ни от кого не слышала ничего подобного. В мыслях была полная пустота, и всё, что она могла делать — это глупо таращиться на Хэмфри. В лампах давным-давно закончился керосин, а заправить было некому. Только ещё даже не лучи солнца, а так — едва занявшиеся предрассветные сумерки — освещали гостиную, скупо выхватывали черты лица Хэмфри. Мы проговорили всю ночь. И всё-таки он был странно красив. Весь его горький надрыв как-то сгладился, в больших глазах больше не плясали бесы. Только растрёпанные густые волосы всё ещё придавали его образу некоторую буйность. Похоже, что мысли опять унесли Хэмфри куда-то далеко-далеко. Теперь Мод догадывалась, куда именно. В полутёмную каморку, к узкой койке, на которой медленно угасал единственный по-настоящему дорогой ему человек. Острое горе больше не терзало Хэмфри. Он выглядел бы почти спокойным, если бы не распухшие от слёз веки — как два красных штриха под глазами на бледном лице. Точнее, это Мод знала, что кожа бледная, а веки красные. Но в фантастичном оранжево-лилово-сером свете красный превращался в почти чёрный, а белая кожа как бы светилась изнутри. Мод смотрела на Хэмфри и опять сравнивала его с печальным привидением. А что, если этому призраку суждено раствориться, как только рассвет разгуляется в полную силу? На мгновение Мод — должно быть, от недостатка сна и нервного потрясения — по-настоящему поверила, что Хэмфри и правда исчезнет в первых лучах солнца. Даже горьковатый привкус на языке появился — а так было всегда, с самого её детства, когда Мод очень не хотелось, чтобы что-то случалось. Он должен остаться. Пусть он останется. Хэмфри наконец-то заметил взгляд Мод, и уголки его пересохших губ слабо дрогнули. Он будто собирался было улыбнуться, но в следующую секунду передумал. Мод приблизилась к нему, осторожно дотронулась до плеча. Он вздрогнул, но не сбросил её руку. — Я тебя прощаю, Хэмфри. Пусть ты и многое натворил, и не всё мы в силах исправить… — Мод помедлила, собираясь с мыслями, — главное, что ты искренне раскаиваешься. Но, знаешь, ведь без тебя бы я не выжила, ты правда сделал невозможное. И я всегда буду тебе благодарна. Мод чуть сжала его плечо. — Ты добрый человек, — игнорируя удивлённый взгляд Хэмфри, она продолжила, — я думаю, что только по-настоящему добрый человек сможет так от души скорбеть по кому-то вроде Волка Ларсена. Любить его… Я бы вот точно не смогла… Я думаю, что он бы очень удивился, если узнал бы… Плечо под её ладонью мелко задрожало, но Хэмфри как-то смог взять себя руки. — Если бы ты мог к нему обратиться, что бы ты сказал? — тихо спросила Мод. — Я… — Хэмфри застыл, как изваяние. Мод видела, как он сжимает и разжимает кулаки, как собирается с мыслями, как глотает слёзы. — Н-нет, я не могу… — он помотал понурой головой и прошептал ещё раз, одними губами, — не могу… Может быть, так было правильно. В конце концов, для Мод эти слова точно были не предназначены. Она не стала произносить ничего из этого вслух, а только мягко сказала: — Солнце скоро взойдёт. Пойдём, посмотрим на рассвет. Мод помогла Хэмфри подняться — у него до сих пор дрожали и подгибались колени. Она позволила ему опереться на своё плечо, медленно и осторожно дошла вместе с ним до террасы. Они стояли, держась за руки, подставляя замученные лица первым лучам солнца. Не так, как это делают возлюбленные, нет. Мод подумалось, что сейчас они оба больше похожи на спасшихся от землетрясения, только что вылезших из-под каких-нибудь развалин. Возможно, в какой-то степени так оно и было. Солнце понемногу возращало розовую краску на серые щёки Хэмфри. С каждым мгновением он всё менее походил на призрака. Мод внимательно огядела его с ног до головы. Не бессовестный предатель, не благородный герой. И точно не её великая любовь, которую она ждала всю жизнь. Он больше, чем всё это. Он… определённо интересней, чем всё это. Потому что он — человек, а не ожившая фантазия. Его затеи отличались исключительной дерзостью, он был способен совершить невозможное — но перед лицом правды о себе Хэмп оказался редким трусом. Он всегда был равнодушен к женщинам. Но потом восхитился Мод так, как не восхищался ещё ни один мужчина. Как одна человеческая душа восхищается другой душой. Он — хороший человек, совершивший страшное предательство. И за это предательство Хэмфри будет расплачиваться ещё долго. Но он хотя бы больше не сидит в полном одиночестве в тюрьме отрицания, медленно погибая. Сегодня они вместе сломали эти стены. А это значит, что он справится. И когда-нибудь настанет день, когда Хэмфри помирится сам с собой, и… А что будет делать Мод? Она больше не хочет ждать. Она будет жить. С Хэмфри, без Хэмфри, с кем-то другим или одна — этого она ещё не знает. Да и разве это так уж важно? По-настоящему важно, что она наконец-то знает себе цену. Больше никому не удастся заморочить Мод голову. Ей казалось, что воздух почти светился неизъяснимым волшебством — так бывает крайне редко, только в рассветы после важных и странных ночей. Пожалуй, что сегодня была самая главная ночь в жизни Мод. Ночь, подарившая ей нечто гораздо большее, чем настоящую любовь. В эту ночь Мод получила свободу.