До солнца подать рукой

Огромные, в пол, окна сверкали огнями: хозяева не поскупились на разноцветные светильники. Нежные отблески синего, зелёного, розового играли в гранях чистейшего хрусталя, казалось, двигались в такт музыке: на возвышении пели скрипки, флейты, даже арфа — под тонкими пальцами совсем юной девушки. Люди говорили, смеялись, танцевали. Позвякивали бокалы, шуршали шлейфы разряженных в пух и прах женщин, поскрипывали начищенные сапоги мужчин. Разумеется, официально нигде не объявлялось об истинной цели этого бала. Но сливки столичного общества знали, что речь может идти о выгодной партии. Князь и княгиня Хаазель устраивали смотрины. Анрой Хаазель, блестящий кавалер, офицер, гордость дипломатического корпуса, до сих пор не обзавёлся невестой. Его миновала судьба быть обручённым в младенчестве, семья Хаазель непристойно баловала своего наследника, позволяя ему строить жизнь по своему вкусу. Многие предрекали, что юный Анрой угодит в гимназии в дурную компанию — но он стал первым по всем предметам во всём выпуске. Многие шептались, что спустит положенное ему содержание на куртизанок и азартные игры. Анрой Хаазель вложился в акции воздухоплавательного флота, и ныне крупнейший из дирижаблей королевства носил его имя. Многие считали, что не к лицу отпрыску семьи Хаазель бросать военную карьеру и становиться дипломатом… Анрой Хаазель не собирался слушать никого. К своим без малого тридцати годам он твёрдо знал, чего хочет от жизни. Посвящать в свои планы никого не собирался. Впрочем, более в нём никто не сомневался. Пары кружились в танце, словно подхваченные ветром листья. Анрой Хаазель стоял у возвышения с оркестром, медленно потягивал белое вино. Матушка уже трижды шепнула ему, что негоже молча наблюдать, пусть этот бал объявлен, как праздник в честь начала весны, но сыну хозяев, наследнику дома не следует отсиживаться в углу. Девушки улыбались ему — белокурые, рыжие, со смоляными локонами, все одинаково нарядные, надушенные, с изящными руками, обтянутыми перчатками. Он ждал. Он знал, что появились ещё не все гости. Она не могла не прийти. Она обещала. Во всяком случае, Анрой не мог трактовать иначе её послание. Написанное на дорогой бумаге твёрдым угловатым почерком стихотворение. Любезный сударь, не сводите глаз С дверей парадных, входа в мир счастливых. Едва пробьёт назначенный мной час, Едва сольются стрелки торопливо, Порог смиренно я перешагну, Открою всё, что было скрыто прежде. Что ж, вместе мы отправимся ко дну, Но пусть дорога эта будет нежной. Об искушении промолчит перо, Вам веер больше обо мне расскажет, Какой в словах избитых, право, прок, Бумага — пепел, а чернила — сажа. Но если всё же нам дано играть словами, Свою историю мы впишем в книги сами. Обе стрелки на каминных часах сошлись чуть выше девяти, когда слуга посторонился, с поклоном впуская в залу высокую молодую даму в зелёном бархатном платье. — Баронесса Юстина Эжеи. Пришла…