Хэй, Россия...

       Иван прикрыл глаза, прислоняясь щекой к холодному стеклу автобуса, везущего его домой. От размеренного тихого дыхания на прозрачной поверхности оставалось белое пятно, постепенно растворяющееся, но русский все равно не смог удержаться от соблазна провести по окну кончиками пальцев, оставляя ровные темные полосы.       В автобусе было пусто. Последний человек вышел на последней станции, на которой останавливался автобус, Ивану же надо было ехать до самого конца маршрута. Было… Тихо. Слышался разве что тихий, спокойный и глухой звук двигателя.

Благодать…

На губах мужчины появилась спокойная улыбка. Пускай вечная настроенность Ивана и не отпускала, но отсутствие каких-либо людей, за исключением водителя,

которому явно плевать на все происходящее с высокой колокольни. Бедный мужик, в такое время уже домой так хочется

позволяло Брагинскому немного расслабиться. Так, совсем немного.        Расслабленный и явно усталый взгляд немного потемневших фиолетовых глаз не пропускал ни единого фонаря, стоявшего на обочине вдоль дороги, вплоть до тех пор, пока Иван не решил переключить свое внимание на облака, грозно темнеющие и накатывающие друг на друга. А после русский и вовсе погрузился в собственные мысли, обдумывая уже почти прошедший день. Что-то упорно не давало ему покоя, отчего светлые брови немного нервно и раздражённо сводились к переносице, а на лбу появлялась складка, продававшая облику и без того пугающего многих россиянина чего-то грозного. Мысль о том, что Альфред ответил на фразу, которую, как был уверен Иван, вслух он не задавал, угнетала все больше и больше.

Но я же ее говорил это. Но тогда как Джонс смог ответить? Или говорил? Но я не помню этого.

С губ Брагинского сорвался тихий выдох, в котором явственно ощущались нотки раздражения.

Господь Иисус. Уже вспомнить, что говорил, а что нет не могу. Синька настигла тебя, Ванечка, думал обошлось? А нет. Тьфу. Закодируюсь, ей богу.

       За этими размышлениями время для Ивана пролетело совершенно незаметно, как один миг. Стоило автобусу остановиться больше, чем на привычные секунд пятьдесят, которых обычно хватало на то, чтобы открыть двери, подождать совсем немного потенциального нового попутчика, которых за весь остаток дороги так, кстати говоря, и не прибавилось, закрыть двери и поехать дальше, Брагинский моргнул, приходя в себя и приводя мысли в порядок, а после поспешил выйти из автобуса. Под ногами хрустнул снег, вызывая на лице русского очередной проблеск если он радости, то удовлетворения, а после Иван развернулся, направляясь к тропинке, по которой ему предстояло идти домой. За спиной раздался скрип шин отъезжающего автобуса, а после русского поглотила на какие-то пару моментов абсолютная тишина. Иван уставился вверх, полуприкрыв глаза, а после выдохнул. От губ устремилось вверх светлое белое облачко — на улице был мороз, но с одним Ивану явно повезло — почти не дул ветер. Да и вообще, по-честному говоря, на улице было весьма и весьма спокойно.       Брагинский прикрыл глаза, после направляясь домой. Шаги русского были спокойные, равномерные. Иван явно никуда не торопился, полностью наслаждаясь достаточно редкими для него моментами спокойствия, одновременно удерживаясь от того, чтобы вновь уйти в мысли о том, что один наглый и наверное бессмертный англичанин с ним сделал. И что в отместку сделает русский с этим же англичанином.       Но сейчас думать об этом… Попросту не хотелось. Подувший холодный ветерок обласкал лицо русского, провел тонким покалывающим языком по бледной щеке, покрасневшей от холода, а после спрятался в светлой шевелюре, перед этим растрепав её хорошенько. Взвесив все за и против, Иван решил все же оставить мысли о своем внешнем виде до прихода ну хотя бы в безветренное место.        Дорога до дома пролетела незаметно. Чуть подняв голову, Иван отметил, что свет горит едва ли не во всех окнах, что свидетельствовало о том, что дома находится одна очень наглая пепельноволосая задница. Возможно, уже в хламину пьяная, возможно просто продрыхнувшая весь день. Хотя, чему удивляться. Погода не баловала все же, продукты дома были и, будь воля самого Ивана, навряд ли бы сегодня он предпочел шататься где-то вне дома вместо того, чтобы быть дома, в тепле и уюте.        На удивление аккуратно приоткрыв дверь, русский тут же закрыл её обратно и на ключ, после снимая с себя обувь, оставляя её в коридоре. Потянулся, чуть нагнулся назад — позвонки отдались на это действие синхронной мелодией хруста, но зато по спине прокатилась волна облегчения.

Ну и где эта наглая немецкая задница? Небось опять пивка выпил и дрыхнуть завалился.

      Брагинский прошёл несколько шагов вперёд, заглядывая в гостиную, где обычно предпочитал сидеть немец. Ну… И сам русский тоже, по-честному говоря. Мягкий комфортный диван, телевизор напротив, удобный столик рядом, на который всегда можно поставить пару бутылок пива водки. Да и пепельница там же стоит, пускай русский обычно не позволял ни себе, ни кому-либо в доме курить, не выходя из дома ну или хотя бы не подходя вплотную к открытому окну. Проветривать комнату, пока запах дыма полностью не выветрится все же не хотелось.        Иван спокойно заглянул за дверной косяк, думая, что увидит там достаточно привычную картину в виде спящего Байльшмидта. Гилберт же не спал. Ничем полезным он, правда, все равно не занимался, но не спал. Прусс спокойно сидел на кровати в гостиной, держа в руках книжку с настолько однообразной монотонной обложкой, что даже автора понять русский, из библиотеки которого была внаглую извлечена данная книжка, вспомнить не смог. Но было заметно, что прусс процессом все же увлекся. Свидетельствовала о том как минимум недопитая банка пива, стоящая рядом с диваном. Одна недопитая банка пива. Одна. Банка. Пива.

Что ж за день такой, никак ничего адекватного не произойдёт.

       Гилберт встрепенулся, тут же рывком откладывая книгу в сторону, мол, ничего не было, никто ничего не видел. При этом он чуть не смахнул стоявшую рядом открытую банку рукой, но успел вовремя перехватить ту и поставить в исходное положение. Иван скептично изогнул бровь на такую резкость, после спокойно выдыхая и прикрывая глаза. Аристократичные длинные пальцы ловкими движениями расстёгивали шинель. — Чего нового в мире происходит? — Гилберт пришел в себя достаточно быстро, на секунду укусил себя за внутреннюю сторону щеки за слишком резкий и бесполезный жест, совсем не говоривший о нем, как о Великом Пруссии. Ещё и пиво бы разлил, в самом деле. С дивана Байльшмидт встать, впрочем, не поспешил, наоборот, растянулся вдоль него, наблюдая за россияниным немного любопытным взглядом. — Да ничего особенного, на самом деле.

Масштабный съезд крыш происходит, вот что. Причем, похоже, на моей территории, слишком уж синхронно это происходит…

      Гилберт не удержался от громкого смешка, за что был награждён недоумевающим взглядом русского, вновь постепенно становящимся хмурым. — Очередное абсолютно бесполезное собрание. Ладно, с тем, что тему выбрали из тех, что обсудить бы стоило, я согласен. Но при всем моем уважении, эти чёртовы страны вновь ведут себя как маленькие дети! — В голосе Ивана слышалось едва скрываемое возмущение и, ну вот совсем не скрываемое раздражение. Даже голос мужчины был немного громче, чем обычно. Совсем немного, но даже этого хватило, чтобы немец уловил повышенную эмоциональность северянина. Гилберт подхватил с пола свою банку пива и подобрался немного ближе к краю, что был ближе к русскому, слушая того спокойно и с лёгким интересом — обычно Брагинский себе так эмоции показывать на позволял. — Ладно ещё этот Джонс, он по сравнению с многими из нас ещё действительно ребенок, как бы он не пытался это скрыть фактом того, что он мировая сверхдержава, но тот же Артур, чтоб его черти на бутылку по… — Иван замер, увидев смешинки в взгляд немца, нахмурился сильнее и прокашлялся, прикрыв рот ладонью. — Неважно. Но это очередное абсолютно бесполезное собрание, на котором вновь ничего толком не решилось. Аж бесит, в самом деле, ну сколько можно уже.       Гилберт на секунду перевел взгляд на все такое же хмурое лицо русского, задумчиво щурясь. Что-то было явно странным, и это что-то было явно неспроста. — Обычно ты не реагируешь на такие инциденты так ярко. Что-то ещё случилось? — Немного ещё поразмыслив и, для ускорения мышления выпив пару глотков пива, Гилберт спокойно спросил это у Ивана, параллельно с этим вновь меняя позу, усаживаясь на диване, скрестив ноги по-турецки.

Этот недо-маг решил подмешать мне в напиток какую-то свою бурду, я минимум час мучился от дикой головной боли, а потом вся главная семёрка смотрела на меня, как на ополоумевшего, чёрт возьми!

— А ты уверен, что это просто не похмелье на тебя нахлынуло? Ну. пускай и спустя пару часов. Но кто знает? — Гилберт успел отвлечься на банку пива, отчего даже не заметил, что губы русского даже не открывались для выполнения каких-либо функций помимо банальной «вдох-выдох». — Великий уверен, что это похмелье, ксесесе!       А сам Иван резко перевел на немца серьезных взгляд, нахмурился сильнее. — Я сказал это вслух? — Русский немного склонил голову набок, внимательно смотря на того, кто с недавних пор является его областью. — А ты меня за придурка держишь? — Гилберт скептично вскинул бровь. — Или по твоему мнению ангел и демон на моих плечах резко получили твой голос и теперь шепчут мне всякий бред на уши, чтобы показать меня шизиком? — Гилберт отпил очередной глоток, с разочарованием отмечая, что предательски-неизменно всё в этом мире приходит к концу. Как и пиво в банке в его руке. — Да, я точно только что слышал твой голос, говорящий про то, что Артур опять с чем-то накуролесил. И ты собираешься вешать свою шинель, ксе? Стоишь с ней, будто это единственное доставшееся тебе наследие твоей богатой тётушки. — Ни хмурость, ни раздражение россиянина не вызывали в немце той паники, что зачастую вызвали они у других стран. Порой прусс мог позволить себе даже подшутить над этим, правда, чаще, в почтительном расстоянии от Ивана и его крана. Хотя, на самом-то деле тот факт, что если русский будет взбешён, то ни одно препятствие не станет для него реальной преградой, был абсолютно очевиден для немца.

«Я Велик, меня не напугают какие-то русские!» — Говорил Гилберт. «То, что мертво, умереть не может…» — говорили остальные страны.

      Русский словно опомнился, моргнул, чуть прищурился. Мотнул головой, приводя мысли в порядок, а после вытянул руку к шкафу, откуда достал вешалку, на которую вскоре и повесил несчастную шинель.       Гилберт издал тихий недовольный звук, похожий одновременно и на стон, и на мычание, полностью осознав всю бренность бытия, а именно окончательного исчезновения всего пива из банки. Вставать было лень просто невыносимо, но и попытаться послать за баночкой светлого охлаждённого русского, пускай даже и в шутку, сейчас могло быть чревато последствиями, поэтому Байльшмидт все же кое-как, с кряхтением и ощущая протестующих хруст спины, что успела онеметь за время, пока прусс тихо мирно лежал себе и читал книгу. Наклонившись сначала в один бок, а потом в другой, отчего вновь раздался хруст, на этот раз немцем проигнорированный, Гилберт все же выпрямился, а после развернулся и пошел на кухню. — Будешь пиво? Светлое, нефильтрованное и охлаждённое. — На даже секундное промедление русского алоглазый успел немного возмутиться. — Пользуйся, пока можешь. Не каждый же раз Великий готов принести тебе собственное пиво, да ещё без приказа тебе признавать моё величие и склонить колени передо мной! — На что Иван, успевший задуматься, встрепенулся, после вновь замялся, но потом подумал и согласился. — Ну вот. Мог и не ждать. От предложений Великого вообще мало кто отказывается, ксесесе!       Но Брагинский вновь замолчал, усаживаясь на диван. Некое любопытство все равно победило, Иван потянулся, доставая из-под подушки книжку, что некоторый промежуток времени читал немец. — «Приключения барона Мюнхгаузена»? Серьёзно? — В голосе Брагинского послышалась некая доля скептицизма. На щеках прусса, возвращающегося с кухни с несколькими банками пива и пакетика и закусок, появился румянец смущения и возмущения одновременно. — А что не так? Вообще-то очень даже неплохо написано! — с этими словами Гилберт свалил на стол все содержимое своих рук, взял себе одну банку пива и присел на противоположный от русского край дивана, открывая баночку светлого нефильтрованного. — Если ты не способен понять всего величия Мюнхгаузена, то это не значит, что Великий на это не способен! — и отпил пару глотков, слабо щурясь.       Брагинский слегка вскинул бровь, но после ничего не сказал по этому поводу, вновь переводя взгляд на книжку. На губах появилась лёгкая улыбка, на секунду даже забыл о наличии Калининграда рядом.

И все же забавная книжка, ничего не скажешь.

А потом русский вновь поднял взгляд на немца. — Тебе понравилась эта книга? Если хочешь, можем посмотреть фильм по ней.       Гилберт кивнул, даже не задумываясь. Взял целую банку пива со стола и протянул её русскому. Иван чуть кивнул, положил баночку на диван, а сам ушёл к телевизору. Чудесным образом в ранее по каким-то причинам неизведанной Гилбертом коробке оказалась кассета с этим самым фильмом. Спустя примерно минут 10 агрессивной возни с проводочками, сопровождающаясь фразами типа «да где эта несчастная жёлтая дырка?!», которые, естественно, вслух русский не говорил, а смех прусса он списыпал на то, что тот вспоминает книгу, кассетник был прицеплен к телевизору, кассета вставлена, а фильм пошел. Русский вернулся на место и, взяв своё пиво, подумал, положил его вновь на диван, снова встал, отошёл к шкафу. Взял оттуда бутылку водки, так, на всякий случай, поставил рядом с диваном, вновь взял пиво и, немного расслабившись, откинулся на диван.       Дальнейшие полчаса были наполнены порой восхищёнными, а порой и возмущенными комментариями Пруссии. Иван отвечал тому, но лишь мысленно, а Гилберт, слыша чужие слова, но не понимая в темноте, что не так, распалялся лишь сильнее.