Ох уж эти роботы.

*В Колонии 13 (это АУ) формеры были созданы ученым и в размерах достигают максимум около четырех метров. Полицейский офис к вечеру совсем опустел. Девушка заправила волосы за ухо, ловко клацая пальцами по клавишам компьютера и еле открывая глаза после каждого моргания. В большинстве кабинетов уже было темно, свет горел только у нее — сейчас проходила пересменка, потому было пусто: одни работники уходили, а на смену им подходили другие. Кто-то опаздывал, кто-то задержался в холле, на первом этаже, в попытке добыть очередной пончик или кофе. Ева тяжело вздыхает и сохраняет еще один файл, какого черта она вообще подалась на эту работу? Больше всего ее волновал вопрос, какого черта ей доверили этого механического балбеса? Ева отлично помнит тот разговор с начальником — он придумал какую-то дурацкую отмазку: «Ты не вливаешься в коллектив и вообще не выражаешь мотивацию в работе, так что вот тебе помощник. Я назначаю тебя его смотрителем.» На самом деле все просто боялись иметь с ним дело. Сильная, умная боевая машина-детектив, в два с половиной метра ростом, в благородном красном и синем окрасе. Оптимус Прайм. Ева хмыкнула. Сколько же пафоса. Прайм стоял к ней спиной, он внимательно рассматривал доску с пометками, фотографиями, распечатками из статей и новостями — старался вычислить цепь и найти очередных преступников. Легкое гудение систем сигнализирует о усталом вздохе, Оптимус оборачивается к Еве с целью высказать что-то, но ловит ее заинтересованный взгляд в свою сторону и решает промолчать. Она сама удивляется с себя, старается выражать лицом крайнее отторжение и возвращается к работе. — Вас что-то тревожит? — Прайм слегка склоняет шлем набок, в озадаченной манере, после чего размеренно шагает к Еве и та демонстративно вздыхает. — С недавних пор меня терроризирует один формер и я не знаю как сказать, чтобы он отстал от меня, — Ева саркастично-сухо усмехается, упорно создает образ заинтересованной работы, чтобы мех отвлекся от нее на что-то более важное и весомое, но голубые линзы, кажется, теперь вовсе не отстанут. Он не был ей противен и не особо-то пугал. Оптимус отлично построил образ защитника порядка, но иногда были сомнительные моменты. Иногда… — Кто это? — формер останавливается и Ева замечает смену тональности его гудения с заинтересованного на напряженный, выжидающий. Ей хочется громко фыркнуть с того, что этот формер слишком глуп для понимания человеческого сарказма. — Это ты, глупый, — Ева сохраняет файл и завершает работу приложения, лишь бы не смотреть в его сторону. Прайм, казалось, вообще был обескуражен ее ответом и, благо, ближе к ней не подходил, вместо этого задал встречный вопрос. — Вам не нравится моя компания? — Нет, просто, — черт, теперь Ева чувствовала себя виноватой. По сути, формер совершенно ничего ужасного не делал, а она откровенно его опускает. Оптимус был рядом всегда, когда ей грозила опасность, когда нужна была моральная поддержка и даже когда ей было скучно. Странно, конечно, разговаривать о своих проблемах с машиной, он ведь ничего не чувствует, верно? Девушка потирает переносицу и оборачивается к опечаленному силуэту формера. — Просто мне нужен отдых. Извиняться за свои слова она не собиралась, потому как некоторое напряжение все еще чувствовала, то ли оттого, что все в обществе относились к формерам с опаской, то ли оттого, что Прайм чрезмерно часто и затяжно направлял на нее свою оптику. Ева захватила свою сумку с вещами и выключила компьютер, перепроверила, не забыла ли она чего из документов. На секунду она обомлела и, перерыв все карманы, запустила ладонь себе в волосы. — Ключ-карту посеяла, вот черт! — она нагнулась под стол, осмотрела каждый закоулок, заглянула в мусорку, пошарилась по ящикам, но заветную ключ-карту не нашла. Как теперь попасть в квартиру, если нет ключа? — Да куда же она мог упасть, блядская карта. — Ключ-карта у меня. Данное признание вышибло Еву из колеи и та, стараясь скорее вылезти из-под стола, ударилась головой об него и болезненно зашипела. Что это за шутки у него такие? Он прекрасно знает, какие сейчас выписывают штрафы за потерю ключа, так еще и от съемной квартиры. Ева поднимается на ноги и, дабы разбавить напряжение, стряхивает с себя несуществующую пыль. — Чего же ты сразу не сказал, я уже представила, сколько нулей мне выпишут на штрафном чеке, — она поднимает взгляд к формеру, к его алой, слегка обшарпанной броне, где местами проглядываются прорези. Ева не хотела поднимать глаза к его оптике и просто потянулась за ключ-картой, но формер сразу отвел манипулятор выше. Тянется немая пауза, Еве кажется, что невесомая нить чего-то надвигающегося медленно натягивается, почти рвется. Она все же смотрит в его голубую мерцающую оптику взглядом полного непонимания, а затем хмурится. — Оптимус? — Я хорошо вычисляю ложь, Ева. Я детектив, в конце концов, так что, пожалуйста, расскажите, что случилось? Одно из напрягающих качеств этого формера — гиперопека. Он всегда старается узнать как можно больше о ней и ее жизни. Ева могла бы списать это на его заданные функции — детектив должен обладать жаждой к информации, но к делу, а не к обычному человеку. Может это что-то типа команды охранять надзирателя? Ева на это надеялась. — Оптимус, я устала и хочу домой. — И мы поедем только после того, как поговорим, — он моргает и взгляд с холодного и недосягаемого сменяется на теплый, в какой-то степени даже заботливый. — Вы ведете себя странно в последнее время, я волнуюсь. Волнуется? Что за ебаный абсурд? Эта фраза вызывает у нее только больше отторжения, чем смирения. Он — обычная машина, ему программирование диктует что и как делать, о чем говорить и вычислять наиболее выигрышные действия. Еве хотелось думать, что с ней сейчас разговаривает живое существо, которое действительно дорожит и заботится ею, потому как больше у нее никого нет. С коллегами ладит она не особо из-за своего же характера, да и сделать с ним ничего не может: как вывести из себя годы воспитания другими людьми? Становится тошно от себя и своих мыслей, она опускает взгляд и отворачивает от формера, секунду позднее издает обиженное фырканье и разворачивается, уходит от этого разговора уже физически. К черту его, она не записывалась на прием к механическому психологу. Прайм окликает ее, спешит следом, чтобы выловить раздраженную девушку и извинится, видимо, задел что-то болезненное и теперь совсем испортил ей настроение. — Ева, подожди- — Оставь меня, блять, в покое, — она почти рычит на его слова, хлопает дверью и вылетает с здания полиции, сдерживая подступающую кислотную желчь гнева. Холодный ведер плюет ей в лицо и девушка шикает на пасмурную погоду. — Ну конечно, самое то для драмы, я что в идиотском фильме? Она пинает какой-то пустой бумажный стаканчик из-под кофе, которого вынесло ветром из урны, после чего шагает в первом попавшемся направлении. Ебаная работа, ебаные формеры и еще более ебаная… Она тяжело вздыхает и ускоряет шаг, лишь бы Оптимус не догнал ее снова, нужна передышка. Прайм так и стоял в коридоре с вытянутым манипулятором, держал ключ-карту и несколько дрожал системами от нахлынувших чувств. Противно. Тиф всегда говорила, что оставляет им свободу мышления от программирования для их развития, чтобы они сами учились находить подход к людям и социализироваться, и теперь Прайм совершенно потерян. Он старался походить на людей, помогал им, защищал от опасностей и оказывал моральную и физическую помощь. У него почти всегда выходило найти подход к человеку, расположить его к себе. Как жаль, что в это «почти» вошла Ева и Оптимус ее до боли в нейроцепи не понимал, что с ней или с ним не так. Ева без ключ-карты и смылась куда-то в город, вряд ли она последует домой, скорее скроется где-то во дворах, среди домов, а это значило лишь одно — ей могла грозить опасность. Прайм сжимает ключ карту и вкладывает ее в подпространство, после чего отправляет электронный бланк в отдел о том, что он покинул опорный пункт полиции, и поспешил на поиски Евы. Выследить ее ему не составит труда — телефон всегда с ней, а значит местоположение уже известно, нужно было только догнать. Оптимус, конечно, знал, что она не хочет видеть его сейчас, быть может, он просто понаблюдает из-за угла, с целью убедиться, что с ней все в порядке. Если бы с Евой что-то случилось, он бы этого не вынес и Прайм сам боялся своих мыслей в такие моменты. Тиф поддерживала их саморазвитие, но не учла, к чему это может привести, либо сама того желала. Беготня по сквозным темным переулкам и сырым промозглым улицам вымотала Еву, да и моральное истощение давало о себе знать. Хотелось зарыться под землю, просто спокойно жить вдали от этого города, этой работы и тем более… На самом деле, Прайм был хорошим — она не хотела в этом признаваться, не хотела верить, что его программирование надавило на ее человеческие потребности, что ей нравится быть в компании высокофункционального тостера, а не людей. Это все ужасно давило. Давило вовсе не озабоченность людей ее положению и тесной работы с формеров — она хуй на них клала, давило то, что она сама хотела быть обычным человеком. Кажется, Ева бежала сама от себя. — Ева, — знакомый механический голос ее вовсе не удивил. Она лишь сильнее уперлась ногами в землю, приостанавливание качание качели, на которую села передохнуть. Отвечать ему смысла не было. Ева подавляет в себе глупое желание начать свои откровения, но, кажется, совсем безуспешно. — Извини, мне не стоило так поступать. — Уйди. Оптимус ничего не отвечает, молча подходит ближе и протягивает ключ-карту. Ева сразу его выхватывает и обратно съеживается, благо, формер отпустил всякое желание ей докучать, потому как последовал указу и сразу направился прочь от девушки. — Отдохните, как следует, спокойной ночи, — уходить Оптимусу не хотелось, лишь росло желание подойти к ней ближе и как-нибудь утешить, обнять или погладить по спине, что угодно, но не оставлять на улице вечером. Ева ничего не отвечала — ненавидела себя за очередную потребность в его компании, остаться одной снова не хотелось, совершенно, но она и не нуждалась в компании бездушной машины. И все же Ева сдается. — Меня раздражает твое поведение. — Простите? — он озадаченно оборачивается к ней и Ева поднимает взгляд к его оптике. — Ты вечно ведешь себя таким послушным и доброжелательным просто по воле команды — это меня и раздражает. Никто из вас — формеров, не волнуется о людях, хватит этого притворства, — Ева снова себя ненавидит. Зачем она вообще открыла свой рот? Ушел бы и дело с концом, написала бы увольнительную, переехала - и в жизни бы с ним не сталкивалась, но ей, однако, этого не хотелось. О Еве еще никто так не заботился, как Прайм: когда она болела он единственный примчался с самого коттеджа Тиф далеко загородом, когда ее намеревались пристрелить он подставил себя и в итоге лишился процессора — Тиф долго восстанавливала его в ту ночь. Легкая капля приземлилась с неба на лицо, после чего последовала череда других капель и полился легкий дождь. Ева печально усмехнулась, медленно опустошая душу и голову от гнева. — Какое клише. — Тиф всегда говорила нам, что создала нас с целью научится быть человеком, а не походить на него, — Оптимус молчал какое-то время, позволяя Еве закончить предложение. Он повернулся к ней и неуверенно шагнул, анализируя ее реакцию. — Она верит, что мы способны на эмоции, привязанность и преданность так же, как и вы. — И предательство. — Предательство? — Прайм моргнул и теперь паззл медленно сложился в его процессоре. Ева боялась его потерять, как бы странно это не звучало. Она не хотела признаваться себе в этом и тем более говорить ему — пыталась зарыть это ноющее чувство привязанности глубоко в себя и забыть вовсе. Ева остерегалась, что его переведут из отдела и она снова останется одна, без опоры, что его заберёт Тиф или что его безвозвратно уничтожат. Он сдвигается с места в ее сторону, медленно, осторожно, чтобы не нагнетать ее своим присутствием снова. — Ева, послушай, если ты того хочешь, я всегда буду рядом. Я желаю тебе только всего хорошего, ты же знаешь. — Не обещай того, чего не можешь выполнить. — Я могу. — Я тебя ненавижу. — Это неправда, — Прайм протягивает манипулятор, предлагая ей помочь встать с качели и проводить до дома. Ева слегка щурит глаза в попытке выведать ложь в его голубых линзах, но ее там не было, только гробовое спокойствие. Взгляд опускается к механической ладони. — Нужно идти, ты можешь заболеть. Ева закатывает глаза, буркает себе под нос очередной мат и протягивает ладонь Прайму, который с легкостью ее поднимает обеими манипуляторами и бережно ставит на чистую тротуарную дорожку. Ей бы хотелось вставить какую-нибудь колкость в его сторону, но она лишь закусила внутреннюю сторону щеки и промолчала, направляясь в сторону дома. — Ты как мать. — Это поможет мне уговорить тебя действовать более осмысленно? — невинный вопрос, но Ева чувствует его попытку отшутится и издает сдавленный смешок. — Я серьезно. — Ты такой балбес, — Ева усмехается теперь более расслабленно, но все еще сдавленно, она кидает аккуратный взгляд на его броню и, чуть притормозив, старается пнуть его наглый бампер, как отдушину за пережитое волнение, но в итоге соскальзывает и падает на голую сырую плитку. Прайм пытается выловить ее руку и удержать, но не успевает. Ева шипит от гудящей боли в голове и пояснице, медленно открывает глаза над нависшим шлемом Оптимуса. — Идиотка. — Именно про эти неосмысленные решения я говорил, — он улыбается, помогает ей подняться с асфальта и ставит на ноги, стряхивает прилипшие к одежде листья и ветки. — Вам стоит быть осторожнее. — А тебе стоит меньше занудствовать, — она фыркает и Прайм тихо смеется, возобновляя путь до дома. Он не видит нужды что-то отвечать на ее детские обвинения, только хитро улыбается. — Что? Я серьезно. — Да-да, пойдем уже, промокнешь. Ева хмурится, догоняет его и, в этот раз, вполне удачно прописывает надоедливому формеру пинок под бампер. Прайм ошеломленно замирает на секунду, пока Ева понеслась дальше по сырому асфальту, параллельно показывая ему фигу. Он смахнул смятение и уже поспешил догнать ее, как та снова поскользнулась и, все еще хихикая со своего победного пинка, шлепнулась уже на бок. — Блять!

***

Терминал на стене одобрительно пиликнул, когда Ева просканировала ключ-карту. Замок двери щелкнул и она надавила на ручку, открывая дверь. Легкая дрожь пробивала конечности, пока мурашки от холода ползли по спине. — До завтра, Ева, — Прайм кивает ей с ликованием в голубых линзах, осматривая промокший силуэт. — Не останешься? — Ева закусывает свой язык и сразу хочет ударить себя головой об дверь за такие мысли. Зачем? Зачем она открывает свой рот в самые неловкие и неподходящие моменты? — В смысле… — Я не помешаю? — Нет. — Хорошо, если ты просишь, — Прайм улыбается, более любезно и добродушно, чем обычно, после чего направляется к ней, в квартиру. — Только нагнись, а то косяк выбьешь. Ева скидывает куртку, пока Прайм запирает дверь. Она стягивает обувь и спешит в свою комнату, переодеться в сухую одежду и избавиться от глупого чувства сраной мелодрамы, зачем вообще она позвала его к себе? У нее даже зарядника для него нет. Как вообще выглядит зарядник для формеров? Она стряхивает очередные глупые мысли и шустро накидывает сухую кофту, чтобы не оставлять Прайма одного на слишком долгое время, мало ли разгромит что-нибудь. Спустя пару минут Ева выходит с комнаты, осматривает квартиру в поисках Оптимуса и обнаруживает его в гостиной, играющегося лазерной указкой с ее котом, которому, видимо, крайне понравился новый ее гость. Не то чтобы они у нее вообще когда-то были? — Не знал, что у тебя есть кот. — Это Орион, я подобрала его с улицы, — Ева неловко проходит в гостиную и наблюдает за бесящимся котом, безрезультатно пытающегося выловить злосчастную алую точку на полу. — Мне бы столько энергии. — Хорошее имя, — Оптимус вентилирует, передает лазерную указку Еве и та возобновляет игру со своим неуправляемым кошачьим. — Он похож на тебя, вечно носится за мной, особенно когда голодный, — Ева заправляет волосы за уши и обводит очередной круг алой точкой по полу, наблюдая за неуклюжим скольжением когтей по паркету. — Оптимус, не принимай на свой счет мое отторжение к тебе, - Ева закусывает щеку, пока улыбка медленно сползает с лица, отдавая предпочтение очередному откровению. - Просто боюсь, что ты или кто-то в моем окружении может оказаться ненормальным или вообще маньяком. — Маньяком? — Прайм мотает шлемом сбитый с толку такой странной фразой. — Ну знаешь, были случай, когда мы находили трупы, без конечностей и изнасилованные, в мире всякое бывает. — Снова глупые мысли, — Прайм упирает манипуляторы в бока. — В любом случае, тебе ничего не грозит, пока я рядом. — Конечно. Ева поднимает голову к его оптике, собирается с мыслями, чтобы сказать что-то важное, о котором, возможно, она потом пожалеет, как Орион в порыве азарта цепляется когтями за кожу ее ноги, царапает, а затем спешно убегает в другую комнату, дрифтуя задними ногами по паркету. — Да блять! День-пиздень! — Ева поджимает к себе ногу и шипит от боли, пока Прайм тихо смеется и ищет аптечку в квартире. — Что за подлое нападение?! С соседней комнаты звучит лишь осуждающее мяуканье. Ева садится на диван, задирает штанину и Оптимус аккуратно берет ее за пятку, приподнимает ногу, обрабатывает ранение и осматривает, не пошла ли какая инфекция. Напряжение медленно поднимается и Ева проклинает мир, что этот день был наполнен сплошными клише романтического фильма. Она неловко прочищает горло, когда Прайм заканчивает обработку и остается в сидящей позе перед ней, «на коленях». Ева чувствует его взгляд, чувствует подступающее смущение и отворачивается от меха. — Береги себя, Ева. Ты мне очень дорога. Она ничего не отвечает, косится на меха и неуверенно протягивает руки с желанием растворится в этом теплом чувстве защищенности. Оптимус расценивает это как сигнал и тянется к ней, скользит металлическими ладонями по теплому телу и прижимает его ближе к своему корпусу, благодатно гудит, словно его благословил сам Господь. Он запечатлевает в памяти каждый момент с ней, каждое ощущение, каждую дрожь в датчиках. Фотографирует ее каждую секунду, с любого ракурса, откладывает все в глубокую память. — Ева, моя Ева, ты мне очень дорога и вряд ли я отпущу тебя когда-либо.