Shelby brothers

Артур посмеивается, оживляя в памяти эти приятные воспоминания. Были деньки… теперь Томми изменился, стал опасным парнем, которому в Бирмингеме никто и слова поперек не скажет. Но кое-что осталось прежним – самое главное. Томми и так и остался его мальчиком. Это было подобно наркотику. Артур не баловал Томаса вниманием, чтобы не пристраститься слишком сильно, без возврата. А Томми, как хороший мальчик, никогда не смел первым говорить о своих желаниях. Не то место. Не то время… Но Томми смотрит пронзительно, неотрывно – как в моменты, когда они наедине. И прикусывает губу, да так, что Артур едва не давится виски. Ебанный Томми его соблазняет, что ли? Раньше Артур видел такое только от шлюх в барах. Но Томми… Хорошие мальчики так себя не ведут. А если ведут, точно напрашиваются на наказание. Стоит уже поздний вечер, все букмекеры уже разбрелись из офиса по домам и барам, но все же это – слишком. Под предлогом просмотра книги Артур подходит ближе, и когда они могут не опасаться любопытных глаз, поглаживает Томаса по бедру. Тот смотрит сквозь ресницы – почти виновато – как в детстве. - Провоцировать меня решил? Осторожней, Томми-бой, - опасно тянет Артур, и замечает, что на щеках брата загорелся румянец – едва нежный и заметный, явный сигнал, что самообладание Томми готово дать слабину. Снова языком по губам – медленнее, более чувственно, так, что у Артура аж дыхание перехватывает. Томми, шельма, когда хочет может быть и таким… у старшего даже слов не хватает, чтобы рассказывать о таком Томе. - Черт, тебя уже стоит, - как-то даже восхищенно смеется Артур, - так хочется, да? - Да, - эхом отзывается Томас, и проводит ладонью по руке брата. Не чувствуя сопротивления, он подается ближе. Больше всего Томасу сейчас хочется, чтобы Артур этой самой рукой его приласкал – хоть мимолетно коснулся щеки, взъерошил волосы, огладил шею или обвел ключичную впадинку… -Раньше ты себе такого не позволял. Издевается, думает Томми. В глубине души уж зреют досада и сомнение. Наверное, не стоило. Едва ли Артур позволит собой командовать – он терпит ведомую роль в делах семьи, но только не в сексе. - Не нравится? – все с той же странной покорностью спрашивает младший; наверное, уже стоит отстраниться, но Томми уже не в силах это сделать. - Отчего же… но за дерзость придется извиниться, мой хороший. От этих слов Томми весь напрягается, тяжело сглатывает. Он уже знает, как будет заглаживать вину за свое неподобающее поведение. - Закрой дверь. - Что, прямо здесь? – снова усмехается Артур, но на этот раз получается как-то нервно. У него еще остались силы сопротивляться этому безумию. Правда, совсем чуть-чуть. И он подчиняется. Из основного помещения их конторы не разглядеть, что происходит в офисе, и если они не будут шуметь… Когда Артур возвращается обратно к столу, Томми уже стоит на коленях, и ослабляет галстук. Рубашка расстегнута на две пуговицы. Готовится, сучонок. Никогда Артур не понимал эту его страсть к отсасыванию. Многие женщины, которые были с ним, кривились при одном намеке на это дело, а Томми словно сам тащится, когда берет в рот. Томас облизывает губы, медленно, демонстративно, чтобы Артур успел насладиться этим зрелищем. Смотрит снизу вверх, своими огромными глазищами, медлит. Ну будто в первый раз. Артур-то знает, что Томми любой уличной девке в искусстве минета фору даст. Усевшись в кресло, Артур притягивает брата ближе, поглаживая бритый затылок; тот охотно подчиняется, льнет ближе, утыкается головой в живот. Короткими, мучительно-медленными поцелуями спускается ниже, дюйм за дюймом. Усмехается. Томми некуда торопиться, он свое получит, а вот подразнить Артура – не так уж часто ему это удается. Не лишать же себя удовольствия. Гладит чужой член через ткань брюк, настойчиво, точно зная, как надо, и сам чувствует, как внизу все напрягается, в животе разливается сладкое тепло. - Давай уже, - рычит Артур, нетерпеливо вжимая брата лицом себе в пах. Но Томми пока не готов остановить свою игру. Проходится языком прямо по дорогой ткани брюк, и Артур сдавленно стонет. - Ублюдок. Возможно, так и есть, но этот ублюдок не думает прекращать. Он раз за разом проходится языком – пока ткань не становится влажной, а язык не начинает саднить. Наконец, Томми решает прервать эту пытку, резко тянет вниз чужие брюки вместе с бельем. Свои он только приспускает, скользит напряженными пальцами по члену, и рвано выдыхает. Артур посматривает на него, сдерживаясь из последних сил от того, чтобы не отыметь в рот самым грубым образом. Снова облизывается – его губы уже блестят от слюны, Артуру безумно хочется поцеловать брата, но получить желанную разрядку хочется больше. Когда Томми берет в рот головку, Артур задушено стонет – он даже не представлял, что способен на такие звуки. Брат снова дразнит, кружит языком у самого кончика, щекочет уздечку – и с влажным звуком выпускает чужой член изо рта. - Томми, неужели мне придется тебя уговаривать, - хрипит Артур. - Что ты. Просто хочется растянуть момент. - Если тебе это так нравится, можешь полировать мне ствол хоть каждый день. - Ну смотри, ты сам предложил, - мурлычет Томас, и снова берется за дело. Теперь он серьезен. Одним длинным движением он берет в рот до конца, и Артур едва сдерживается, чтобы не застонать в голос. Глаза Томми прикрыты, он полностью сосредоточен на своем деле, чтобы не сбиться с ритма, который задает Артур. Сосет он усердно, втягивая щеки. Поначалу расслабить горло не так уж легко, но Артур настойчив, он берет то, что считает своим, а Томми подчиняется, что ему еще остается. Артур двигается нетерпеливо, быстрыми движениями, хоть и позволяет брату небольшие передышки. Когда Томми судорожно пытается восстановить дыхание, Артур водит возбужденным членом по его губам, размазывая слюну и смазку. А Томми – будь он неладен – нравится это. Он тяжело дышит, утирает со лба пот, и уже просит о продолжении. Предчувствуя близкую развязку, Артур отстраняет Томми от себя. Нет, он обожает кончать засранцу в рот или на лицо, и смотреть, как тот, почти смущенно, пытается стереть с лица чужое семя. Но сейчас хочется по-другому, ближе, интимнее. Артур с силой тянет брата наверх – Томми будто по кайфом, с трудом понимает, что происходит, подчиняется брату. Тот толкает его спиной к столу, подсаживает, и широко разводит колени. - А теперь поработай руками, - выдыхает Артур ему на ухо, а сам скользит руками по чужой груди. Здесь нет приятной мягкости и округлости женского тела, но чувствительность Томми, его отзывчивость компенсируют все. Стоит Артуру прикоснуться к твердому розовому соску пальцами, как томи вскидывается, начинает чаще дышать – хотя куда уже чаще.Но на этом он не останавливается, трет, выкручивает нежную плоть. Томми ловит ртом воздух, это для него слишком. Отлично. Пусть со всем миром Томас Шелби будет олицетворением уверенности и железных нервов – со всеми, но только не с ним. С Артуром Томас – его Томми – пусто будет таким, охочим до ласки мальчиком, чувствительным, искренним, даже нежным – каким он был много лет назад, до того, как его жизнь расколола война, до всей крови, борьбы за власть и влияние. Когда Артур наконец проходится по покрасневшему соску языком, чуть прикусывая, Томми не выдерживает, скулит, как еще не бывало, заставляет притиснуться ближе, горячими руками вплетается в волосы Артуру, и гладит… Артур позволяет ему это, такому братцу он готов позволить что угодно. Сам обхватывает их члены рукой, и дрочит – двигается грубовато и размашисто, совсем не так как Томми. Их не хватает надолго, первым срывается Томми – кончает с едва слышным стоном, кусая губы, цепляясь непослушными пальцами за рубашку Артура. Тот следует за братом – стоило Томми прикоснуться влажными губами к его щеке в легком поцелуе. - И это все? – тянет Томми, чуть отойдя от мучительно сладкого оргазма. Томми всегда мало. Он вообще жадный – ненасытный парень – не бывает ему достаточно. И вот сейчас ему больше всего хочется, чтобы Артур продолжил – отымел его как следует, так, как любит Томми – чтобы из головы вышибло все мысли, а тело потом сладко ломило. Но напрямую о таком не скажешь, много чести, и Артур потом замучает его двусмысленными смешками. Нет, он сам должен захотеть, а Томми нужно лишь немного подтолкнуть брата. - Ты меня разочаровываешь, брат. - Пошел ты, - рычит брат, терпение которого трещит по швам от таких слов. Разве ему сейчас легко? Томми затеял этот балаган прямо в офисе, где их могут увидеть, услышать, и черт знает, что еще… просто потому, что ему так захотелось. Но, даже ругаясь последними словами, он стягивает с Томми ботинки и брюки. - Чтоб тебя черти в аду драли! - Так, как у тебя, у них все равно не получится, - слова брата, насмешливые, чуть с придыханием, влияют на Артура как добрая кокаиновая дорожка. И почему именно с Томми Артур может трахаться сколько угодно – без кокса и других стимуляторов, на одном удовольствии? Он целует брата в изящную коленку, скользит губами по внутренней стороне бедра. У Томми аж волосы на загривке стали дыбом, чтобы не вскрикнуть, приходится крепко прикусить костяшки пальцев. Не глядя, мнет какие-то бумаги, устилающие стол, в попытке унять возбуждение, накатывающее слишком сильно. Не хватало еще кончить вот так, не начав. Ему почти неловко, но вид Артура, восхищенно склоняющегося над ним – в буквальном смысле целующего ему ноги – распалял и пьянил так, что подкашивались ноги. Старший больно прикусывает тонкую кожу, которой словно никогда не касалось солнце, но Томми держится, не скулит, хоть и невообразимо этого хочет. Хочет поддаться, открыто сказать, насколько ему это нужно, но не позволяет какая-то не к месту прорезавшаяся гордость. Пальцы Артура, влажные от слюны касаются дырки, и Томми невольно сжимается. Но Артур умеет и уговаривать, и поддерживать в минуты слабости. А иной раз и просто крепко держать, чтобы его мальчик не смог отвертеться. Томми сам как-то признался, что ему нравится пожестче. Тогда он был глубоко пьян, и наговорил Артуру много удивительных вещей. Ему правда нравилось – он любил и боль, и эту невольную грубость брата, который так его хочет, что просто не может сдерживаться. Нравилось, как Артур пытался быть с ним бережным и заботливым, а потом все равно срывался, трахал как в последних раз, что Томми потом больно было сесть не то, что на лошадь, но и даже на вполне безобидный стул. Артур же по-другому просто не умеет. Ему и так сложно сдерживаться, чтобы не причинить Томми вреда, чтобы не оставлять на его плечах укусы, которые потом еще долго будут кровоточить, и много что еще – Артур знает, он на это способен, но держится. Хоть порой и из последних сил. Не слишком церемонясь, Артур входит до конца, одним медленным уверенным движением. Ткань его пиджака трещит под пальцами Томми. Это больно. Как бы сильно Томми это не любил, никак не мог привыкнуть. Он чувствовал себя безжалостно пришпиленным насекомым, пробитым насквозь. Как бы Артур его ни готовил, его усилий все равно было недостаточно. Томми издал странный звук, похожий на всхлип, и брат остановился. Посмотрел внимательно, влажно поцеловал в шею, и Томми стало чуть легче. - Давай, не тяни. Но Артур не слушает. Он именно что тянет, дает Томми привыкнуть и немного расслабиться, поглаживая по влажным бокам, успокаивает, как норовистую лошадку, шепчет на ухо что-то ласковое. От этого, только от этого, Томми становится так хорошо; возбуждение снова начало нарастать. - Тише, Томми, успеется. Ты слишком тесный. Сжимаешь меня как ебаные тиски. Что-что, а трахаться Артур умеет. Годы практики не пропьешь, как он сам утверждает с нескрываемым самодовольством. Быстрые и резкие движения сводят Томми с ума; Артур задыхается, не темпа не сбавляет. Так хорошо ему не было даже в самой кровавой драке, даже с самой соблазнительной красоткой Бирмингема. Сейчас он чувствует себя живым, ожесточенно толкаясь к распростертого под ним Томми. - Какое же ты охуенный, - не разбирая слов, хрипит он на ухо брату, а Томми извивается, жмется ближе, непослушными пальцами стягивая с Артура рубашку. Тот вовсе не против; ему тоже нравится полный контакт, когда они сливаются в единое целое, безумное, обжигающее, как палящее солнце. Воздуха в легких не хватает; по спине вверх поднимается горячая волна, которая предвещает скорую разрядку. Артур цепляется за бедра младшего с такой силой, что оставляет красные следы, которые, не пройдет и часу, нальются багряными синяками. Но это будет потом. Сейчас и Томми слишком занят, чтобы снисходить до таких мелочей, он пытается не потонуть в ощущениях. Если бы Томми стоял, его ноги давно бы подкосились, но сейчас его держит Артур, слишком цепко, словно тот может случайно ускользнуть из его объятий. - Мой мальчик, - так же бессвязно, - мой хороший, Томми. Первым не выдерживает Томас – после таких-то слов у него не оставалось и шанса. Внутри все сжимается, и он выгибается дугой, так сильно, как может. Он изливается в руку Артуру, с тихим протяжным стоном. Перед глазами все плывет, и он вцепляется в брата с утроенной силой, словно во всем мире остались лишь они одни. Артур стонет, совершенно не сдерживаясь, толкается отчаянно глубоко и жадно. Его накрывает вслед за Томом. Кончать в Томми – для Артура это было отдельными, ни с чем не сравнимым удовольствием. Самое странное, что младший и сам никогда не спорил, позволяя использовать Артуру свое тело, как вздумается. - Кажется, ты тут предлагал нам заниматься этим почаще? Томми не отвечает. Раскинувшись на столе, не хуже, чем на кровати, он улыбается. Едва заметно, мечтательно. Ему хорошо. Артур понимает, смахивает пот со лба, и устраивается рядом. - Было бы неплохо. Только в следующий раз закрывай дверь на замок? - Срань господня! – восклицает Артур, а Томас смеется. Наконец – не сдерживаясь, громко, до сведенных мышц живота. - Ты чертов извращенец, Томми. Тебя это заводит. Признайся, давай, и нечего на меня смотреть своими кристально чистыми зенками. - Тебе это нравится, признайся.