Одно касание

Телефон в очередной раз настойчиво зазвенел, уведомляя хозяина о новом сообщении. Россия, идущий по улице с коробкой в руках, чертыхнулся, но все же потянулся в карман за визгливым устройством. Одновременно с этим - чуть не упал на ледяной корке, лишь каким-то чудом сохранив равновесие. Настроение падало со скоростью несущегося на всех порах поезда метро, из которого Брагинский только что вышел. Но после того, как Иван прочитал сообщения, ситуация стала еще хуже. Все пришедшие уведомления предсказуемо были от Джонса. И это далеко не романтичные послания, как бы хотелось думать Ивану. Слово за словом на него сыпались упреки и капризы, абсурдность которых не оставляла никакого шанса на мирный исход. А значит при встрече они поругаются и, чуть ли не шипя друг на друга, разойдутся каждый в свою комнату. Снова. Россия не хотел возвращаться домой. Несмотря на неудобную коробку в руках, Брагинский свернул в небольшой скверик, где раньше любил сидеть и наблюдать за царящей вокруг суетой, будто древний бесплотный дух, чье существование полно гармонии, и которому чуждо бремя страстей человеческих. Теперь все изменилось, и Иван уже не мог вспомнить, когда был здесь последний раз. Поставив на скамейку коробку, из неплотно сомкнутых листов которой проглядывались блестящие елочные игрушки, и убедившись, что та стоит устойчиво, Брагинский тяжело опустился рядом. Выдохнул теплое облачко пара и позволил себе устало прикрыть глаза. Он не мог ответить на вопрос, когда все началось и почему он упустил момент, после которого все пошло наперекосяк. Джонс ворвался в его жизнь ярким вихрем и перевернул весь мир с ног на голову. Спокойствие и размеренность Америке даже не снились – вспыльчивый и импульсивный, он не допускал даже намека на стабильное течение жизни в целом и их отношений в частности. И Брагинский, как маленький ребенок, впервые увидевший ослепительный, переливающийся всеми цветами радуги камень, был наполнен абсолютным восторгом открытия самого бесценного сокровища на свете. Не зная, что это всего лишь обыкновенное стекло. Они быстро съехались, и это не казалось ни странным, ни поспешным, ни слишком ответственным. Долгие годы знакомства, длинная история, сложные перипетии их и без того не простых отношений ранее – лишь укрепляли уверенность в том, что происходящее – единственно верный шаг. Но конечно же, все оказалось не так просто. Альфред быстро понял, что рутина и обязательства – то, от чего его воротит. Попытки Брагинского настроить быт, поделиться уютом, повлиять на его жизнь – воспринимались Джонсом без энтузиазма, недоверчиво, если вовсе не враждебно. Он не понимал, почему не может возвращаться домой под утро после очередной веселой гулянки с друзьями, для чего нужна новая мебель, зачем ему ждать Брагинского, чтобы посмотреть фильм, который когда-то их обоих заинтересовал. Прерванный поток привычной жизни начинал больше нервировать его, нежели вдохновлять и помогать уверенным шагом идти в общее будущее. И это не могло пройти бесследно для их отношений. Джонс стал цепляться абсолютно к каждому действию, слову, чуть ли не взгляду Брагинского, обвиняя его в черствости, тупости, невнимательности, раздувать из мелких неурядиц драматичные скандалы и пару раз чуть ли не выгонял Ивана из собственного дома. Хотя про последнее стоит сказать честно – Брагинский и сам в тот период не переносил присутствие Альфреда, поэтому мог пропадать на несколько дней, не удосуживаясь что-либо объяснить. Постоянно нервный и дерганный, Джонс начал страдать кошмарами и бессонницей, а от этого, в свою очередь, становился еще более раздражительным. В конце концов, накал страстей достиг такого масштаба, что Иван, свалившись с осенней простудой, остался один, так как Альфред обвинил его в том, что он заболел специально, назло нервной системе Джонса, собрал сумку и уехал на пару недель в свой особняк. Тогда Россия решил, что это конец, Америка показал свою истинную натуру и способность сопереживать, и больше говорить не о чем. «Если бы все было так просто!» - с горечью и каким-то смирением подумал Иван, на секунду прерывая поток воспоминаний. – «Если бы я понял раньше, как далеко все зашло». Джонс не бросил тогда Россию совсем – он сообщил о болезни Ивана Беларуси, зная, что та сразу же примчится к брату. Правда, помощь это была со стороны Альфреда или способ изощренной пытки, Россия не мог решить до сих пор: после того, как температура на градуснике перестала держаться около сорока градусов, а значит отступили беспамятство и бред, присутствие Арловской больше напрягало, чем спасало. А потом Альфред вернулся, как ни в чем не бывало, привез России подарок, какую-то милую безделушку, которую приобрел у Мексики на последней встрече, ослепительно улыбнулся и за мягкий взгляд своих необыкновенно-голубых глаз был прощен. Впрочем, это прощение не являлось абсолютным, и их отношения можно было сравнить с ранней весной – холодно, морозно, но вроде бы еще чуть-чуть - и оттепель. По крайней мере, им хотелось в это верить. Но постоянная ругань, обвинения и недовольство оставляли новые уродливые шрамы. Джонс все чаще задерживался, ссылаясь на загруженность на работе, Брагинский все больше времени проводил с Китаем или на деловых переговорах, и это отдаление превращало их в вынужденных безликих соседей, а не возлюбленных. Но бывало, им выпадала редкая возможность вернуться домой вместе. И когда измученный Альфред дремал, тихо сопя на плече Ивана, взгляд последнего наполнялся такой нежностью и умилением, что Брагинский прощал своему мучителю каждый удар. Иван смотрел на Америку и не переставлял удивляться тому, сколько же любви может вместить одно сердце, какой горячей может быть кровь от чьего-то присутствия рядом. А потом они снова проваливались в холод, непонимание и упреки. Близился Новый год, они уже поставили елку, а сейчас Брагинский нес коробку с украшениями из своего прошлого дома. Альфред настаивал на том, чтобы заменить «старое советское стекло чем-то более молодежным», но Иван был непреклонен. Докупать новые вещи Америка мог любые, какие его душе угодно, но память – это совсем другое дело, ее не возьмешь на прилавке в магазине. Россия с теплом и радостью думал о совместных хлопотах, которые предстоят им для подготовки к празднику, и держался за светлые эмоции столько, сколько мог. Сейчас же единственное, что он чувствовал – невыносимую усталость. «Да пошло оно все к черту», - лицо Брагинского исказила гримаса горечи и обиды, и он резко поднялся со скамейки. Нахлынул весь тот негатив, который он тщательно игнорировал и прятал внутри, не давая себе погрузиться в гнетущие мысли. Все это бессмысленно, мучительно и никому не нужно, стоит признать это и оставить в уходящем году. Оставив коробку, Брагинский сделал несколько шагов прочь и, потянувшись за перчатками, внезапно остановился. На правой руке у него красовалось голубое стеклянное кольцо с размашисто и причудливо выгравированными инициалами «И.Б.», подарок Америки на годовщину. «Пусть оно напоминает тебе обо мне и о том, что я всегда рядом, даже если нахожусь за тысячи миль», - сказал тогда Альфред, непривычно тихо и смущенно. Россия зажмурился и накрыл другой ладонью кольцо, будто не видя его мог перестать испытывать эмоции от воспоминаний. Ему нужно уйти. Ему нужно… Писк телефона заставил Ивана удивленно распахнуть глаза и похлопать себя по карманам, с ужасом осознав, что устройства нет. «Неужели выронил по пути?» - Брагинский начал судорожно смотреть под ноги, выискивая на белом снегу телефон, молясь, чтобы он не упал в какой-нибудь сугроб, и веря в лучшее, раз тот еще мог издавать звуки и был относительно недалеко. Тут взгляд России упал на коробку, которую он одиноко оставил на скамейке. Рядом с коробкой он заметил и светящееся в темноте пятно. Со странной, почти суеверной нерешительностью Брагинский медленно вернулся и взял телефон в руки. Новое сообщение. От Альфреда. Прочитать. «Извини, что наговорил все это. Мне тебя не хватает. Приходи скорее наряжать елку своими безвкусными игрушками». И мир в груди России взорвался цветным серпантином. Минуту назад Иван чувствовал, как от холода немеют ноги, а глаза постепенно привыкают к темноте вокруг. Теперь от слепящего света и жаркого зноя у него перехватило дыхание. Этой зимой в их дом наконец-то пришла весна.