дым в лёгких

Умиротворение и идиллия давно пропали, просто исчезли без следа. А были ли они? Были. Конечно. То было прекрасное время, которое он, увы, не помнит. Он отдал бы за эти воспоминания всё, что у него было, вот только есть загвоздка — у него нет ничего. Вот только, как назло, остались неприятные и болезненные воспоминания, с которыми Чуя живёт бок о бок и по сей день. Каждую ночь вскакивает от кошмаров, а потом ещё долго не может успокоится. Что самое ужасное — эти кошмары просто воспоминания из прошлого. Неприятно и обидно. Чуя мечтает о спокойных ночах и бодрости по утрам, но, хах, о какой бодрости может идти речь, когда по ночам тебя раздирает от чувства вины и ужаса осознания? Накахара помнит эти чувства. Удушающую хватку собственных воспоминаний у себя на шее, сковывающую тело и разъедающую изнутри. Крики и визги, отчаянные мольбы о пощаде и спасении. Застилающая глаза пелена кровавых слёз. Перед ним трупы, горы трупов ранее живущих и счастливых людей. Кровь льется рекой, кости хрустят и трещат под натиском силы, сражаемые внезапно оборвавшимися криками и мёртвой тишиной. Руки в крови. Перед глазами темнота. В ушах гудит, звенит от ожидаемой сладостной тишины. На земле горы трупов. И их всех убил Чуя.        — Арахабаки! — крик тонет в необъятной звенящей тишине.

***

Чуя вскакивает на кровати. Перед глазами привычные тёмные стены, шкаф, кровать — ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бы окровавленных трупов. В ушах звенит одновременно с бешено бьющимся сердцем. Настолько сильные удары, что Чуя невольно прижимает ладонь к груди, комкая ткань длинной футболки. У него слабо дрожит тело, а вид собственной спальни расплывается за пеленой слёз отчаяния. Накахара упускает момент, когда слёзы начинают течь по бледным щекам.        — Чуя? — рыжеволосый вздрагивает от тихого голоса, дергается в сторону и едва не падает с кровати. Забинтованные руки вовремя мягко обхватывают Накахару, прижимая к себе нервно дрожащее тело. Он тяжело и быстро дышит, обхватывая трясущимися пальцами спальную футболку Дазая, невольно цепляясь за бинты.        — Снова кошмар? — ответа не требуется. Но как бы Чуе хотелось возразить. Это вовсе не кошмар. Это воспоминания той жизни, которую он не помнит. Но Дазай всё равно не поверит, а Чуе достаточно его поддержки в этот момент. Всё хорошо. Всё обязательно будет хорошо. Накахаре просто требуется время, чтобы привыкнуть. И, может быть, смириться с тем, что это и правда обыкновенные кошмары.

***

Чуя снова засыпает только спустя больше получаса. Дазай аккуратно укладывает парня обратно на постель, бережно накрывает одеялом и выходит из комнаты. Он не спит вместе с возлюбленным уже как несколько месяцев, верно, забыв что такое нормальный сон. И всё же это лучше, чем когда Чуя сходил с ума от чувства вины, повинуясь арахабаки и убивая ни в чем не повинных людей. За окном Эйфелева Башня. Город, в котором так хотел побывать Чуя. Дазай выполнил обещание, данное ему давным-давно. Он увез его. Он сделал всё, чтобы Чуя смог начать новую жизнь, с чистого листа. И неважно, что для этого пришлось пожертвовать всем — и самой драгоценной памятью, и способностью, и прошлым. Отныне они просто обычные гражданские, живущие в столице Франции. Чуе вовсе не нужно знать, чем они занимались раньше, в прошлой жизни. Её они оставили в Йокогаме — вместе с горами трупов. Дазай сделает всё, чтобы сделать любимого счастливым. Потребуется ли для этого убить всех, кто может показать прошлую жизнь и разбудить в Чуе воспоминания, Дазай не знает, но сделает это без промедления. В конце концов, уже сделал.