Дорогой Эд!
Я знаю, что уже писал тебе на этой неделе, но ты единственный, к кому я могу обратиться. Мне страшно. Мне кажется, что отец меня ненавидит, а мама совсем перестала обращать на меня внимание. Она даже не приходит пожелать мне спокойной ночи. Я не знаю, что происходит. Никто ничего мне не объясняет.Но уверен, что это из-за того целителя, что приходил к нам в дом после Рождества. Помнишь, я писал об этом? Он давал мне какие-то странные задания, но я не смог сделать их. Не сдвинул монетку на столе. И не угадал цвет ленты под вуалью. Неужели это только поэтому все ведут себя так? Когда стало известно, что ты поступил на Рейвенкло, отец был очень горд. Он рассказывал это всем, кто приходил к нам в дом. А мама даже заплакала от счастья. Я тоже хочу попасть на Рейвенкло. Но не хочу, чтобы мама плакала. Может быть, она улыбнется? Эд, с момента твоего последнего письма прошло уже два месяца. Ты, наверное, очень занят на своих занятиях. Хотя мама говорила, что на первом курсе не задают так много уроков. Но ты всегда любил учиться. Наверное, к седьмому курсу ты прочтешь все книги в библиотеке Хогвартса. Ты же прочитал все, что было у нас дома. Я тоже стараюсь, но в последнее время у меня не получается сосредоточиться. Помнишь, ты рассказывал мне о призраках в замке? Я будто бы стал таким же призраком. Меня словно нет. Надеюсь, что ты приедешь на пасхальные каникулы. Я очень скучаю.Твой младший брат, Герберт Бёрк
Последние строчки письма были размыты больше всего, отчего буква «т» выглядела как раздавленная букашка. Сам же автор письма тихо спал, прислонившись к резной раме французского окна. Это был мальчик, одетый в тонкую ночную рубашку. Очевидно, что юный адресант собирался отойти ко сну, который и сморил его, едва тот закончил свое послание. Рядом со спящим стояла маленькая чернильница, в которой торчало гусиное перо. Законченное письмо лежало тут же, совсем рядом с правой рукой мальчика, пальцы которой были покрыты чернилами. Видимо, составление этого письма отняло у него много сил, поскольку черные пятна обнаружились и на его лице. Вместе с тем на нежных детских щеках виднелись высохшие дорожки слез. Природа размытых клякс на пергаменте стала очевидна. Мальчик сухо всхлипнул во сне и наклонил кудрявую голову. От его теплого дыхания темное стекло слегка запотело. Окна детской смотрели прямо на небольшую мощеную площадь, в центре которой располагался каменный фонтан. Сквозь стекла было отлично видно аккуратную живую изгородь и каменистую дорожку, ведущую к дому. Внезапно рядом с калиткой появилась темная тень в длинном плаще. Незнакомец огляделся по сторонам, а после прошел к дому. В этот момент Герберт проснулся резко, словно от толчка. Отлепился от окна и сонно потер глаза. Сморгнув пару раз, он взял в руки письмо и, удостоверившись, что чернила подсохли, спрятал пергамент в небольшой конверт. После этого он аккуратно перенес чернильницу на хрупкий тонконогий столик в углу. Его поверхность была накрыта белой накрахмаленной салфеткой. По всем правилам, мальчик должен был писать и читать только за столом, но ему это никогда не нравилось. Кому захочется сидеть напротив скучной стены, когда можно сесть на подоконник и наблюдать за тем, что происходит снаружи. Вернув пиьсменные принадлежности на законное место, Герберт вернулся к окну и задул свечи. Красноватый огонёк затрепетал и погас, отразившись в ясных серо-зеленых глазах мальчика. Вдруг в отдалении послышались шаги, и он метнулся к кровати. Поспешно забрался на мягкую перину и едва успел накрыться одеялом, как дверь в его комнату отворилась. Герберт смежил веки, старательно изображая спящего. Легкие шаги раздались совсем рядом, и в следующий миг он ощутил робкое прикосновение к волосам. — Милый, вставай, — мягкий голос матери прозвучал как-то по-особенному тихо и надломлено. Герберт приоткрыл глаза и взглянул на нее. Рядом с кроватью замерла хрупкая болезненная леди, одетая в закрытое темное платье. Длинные русые волосы были убраны в замысловатую прическу. — Отец тебя зовет, — пояснила женщина в ответ на вопросительный взгляд сына, а после быстро отвела глаза. Герберту они показались слегка припухшими. Тем не менее мальчик послушно выбрался из постели. — Поторопись, иначе он будет недоволен. — Но как же одежда? — Герберт бросил взгляд на гардероб, однако женщина сковано взмахнула руками. — Ничего страшного, идем скорее. Чувствуя себя до ужаса неуютно, Герберт поплелся следом за матерью. Единственным, что придавало ему мужества, было письмо старшему брату, которое он спрятал на груди под рубашкой. Мягкие домашние туфли тихо шаркали по толстой ковровой дорожке. Тусклый свет канделябра освещал длинный коридор, а следом — и старую лестницу. Впереди показалась дверь гостиной. Мать толкнула створки, и мальчик оказался в просторном помещении с высоким потолком. Стены также были задрапированы гобеленами, на которых были изображены значимые эпизоды волшебной истории. Раньше Герберт обожал рассматривать эти чудесные полотна, но теперь все его внимание было приковано к двум джентельменам, что сидели в креслах у камина. Один из них был одет в темную дорожную мантию и высокий цилиндр. Кисти рук были затянуты в черные перчатки. Мужчина довольно улыбался, задумчиво поглаживая тонкую полоску усов над верхней губой. Цепкие глубоко посаженные глаза придирчиво изучали мальчика и, казалось, хотели забраться под тонкую рубашку. Герберта пробрала дрожь, и он бросил быстрый взгляд на другого джентльмена — сухопарого мужчину, чьи гладко зачесанные волосы блестели в отсветах камина. — Добрый вечер, сэр, — едва слышно промямлил Герберт и тут же опустил голову, ощутив на себе взгляд отца. Обычно на его худом, скуластом лице присутствовало скучающее выражение, но сейчас мальчик кожей ощутил волну ледяного презрения. — Так, значит, это и есть Герберт? — внезапно произнес незнакомец. — Именно, — подтвердил мистер Бёрк. — Не возражаете, если я взгляну поближе? — человек в цилиндре резко поднялся из кресла. Спустя миг проворные пальцы обхватили подбородок мальчика. Герберт испуганно вздрогнул: незнакомец принялся поворачивать его голову так и эдак, а когда пальцы больно сдавили скулы, вынуждая открыть рот, он едва не зарыдал. — Ах, какой славный мальчуган, — незнакомец слегка потрепал его по мягким волосам, а после повернулся к главе дома. — Этого я и ожидал от аристократов. Ну что, по рукам? Герберт совершенно не понимал, что происходит, но когда его отец молча кивнул, внутри все содрогнулось от плохого предчувствия. Человек достал из кармана мантии пухлый мешочек, который слегка звякнул, ложась на ладонь мистера Бёрка. Внезапно мать, все это время безмолвно наблюдавшая за происходящим, истерично всхлипнула и, шурша юбками, стремительно вышла из комнаты. — Мама? — Герберт проводил её взглядом, и тут ему на плечо легла чужая ладонь. — Идем, мой мальчик, — незнакомец елейно улыбнулся. — Ты раньше летал с помощью летучего пороха? Потрясенный Герберт только покачал головой и пытливо взглянул на отца. Что же это все значит? Зачем этот человек забирает его? — Иди-ка сюда, — мужчина снял с себя цилиндр и шагнул в камин, потянув за собой Герберта. — Постойте, — он попытался вырваться. Все же ему совершенно не хотелось идти с этим человеком куда-либо. — Отец, прошу тебя, что все это значит?! Однако мистер Бёрк остался абсолютно равнодушным. — Стой спокойно, малыш, — сильная ладонь обхватила руку мальчика чуть выше локтя, — иначе вылетишь в трубу. Герберт ощутил, как в горле встает горький ком. Незнакомец вытащил из висевшего на поясе мешочка горсть зеленоватого порошка. — Ведьмин плёс! — четко произнес незнакомец и швырнул горсть порошка в камин. В следующую секунду вокруг с ревом вспыхнуло ярко-зеленое пламя. Герберт испуганно вскрикнул и попытался выскочить из камина, но чужие пальцы вцепились в руку мертвой хваткой. Кругом все затряслось, пламя поднялось до самой трубы. — Папа! — отчаянно выкрикнул Герберт, и мир растаял в зеленом огне.***
Резкий металлический звук разорвал барабанные перепонки, и мальчик подскочил, все еще ощущая чужие пальцы на своем запястье. Сердце выскакивало из груди, а рубашка на спине прилипла к телу. «Просыпайся, троллья сопля!» — знакомое ругательство прогнало остатки ночного кошмара, и Герберт облегченно вздохнул, а после поднял голову к небольшому мегафону, из которого продолжало литься утреннее приветствие. — Там воняет, как в подмыхах у тролля, у саламандр огонь почти вышел, а кельпи всю воду перебаламутил! — И вам доброе утро, Сребролюб. — Поговори мне тут! — сварливо рявкнул мегафон. — Пошевеливайся, пока я не скормил тебя нунду! — Сейчас-сейчас, — Герберт потянулся, прогоняя остатки страшного сна, а после потрепал по холке спящего рядом лунного теленка. Тот открыл свои огромные голубые глаза и доверчиво замычал. — Ну, как ты, приятель? — мальчик взглянул на почти затянувшуюся ссадину на шее у существа. Пару дней назад дрессировщик Артур попробовал вывести тельца на публику, но тот испугался и убежал. Его поймали, но в процессе поранили нежную кожу теленка. — Ну вот, почти все прошло, — Герберт слегка улыбнулся и, чмокнув питомца в теплый нос, вскочил на ноги. — Подожди немного, хорошо? Я принесу тебе свежих листьев. С этими словами паренек подошел к деревянной стене, отодвинул перегородку и спрыгнул на мерзлую землю. После теплого амбара утренний воздух был обжигающе холодным. Серая от грязи рубашка никак не защищала от осенней прохлады, а слишком короткие штанины открывали миру голые лодыжки. Герберт неуютно поежился, выдохнул облачко белого пара и бросился бежать вдоль длинного ряда фургонов, размалеванных яркими красками и эмблемой в форме золотого жука. — Хватить спать, тролльи выродки! — все тот же голос, только многократно усиленный, разнесся над лагерем. — Быстро сворачивайте свои манатки или останетесь без завтрака! Однако обитатели ярких шатров и палаток не спешили выполнять требования ворчуна. Подобное приветствие было для них в порядке вещей. Так что Герберт уже успел оживить огонь в горне, прежде чем лагерь начал наполняться звуками утренней суеты. Мальчик бросил в угольную кучу с десяток поленьев, и они весело затрещали, а вместе с ними — и целый выводок огненных ящериц. Пресмыкающиеся нежились в ласковом огне, и Герберт бесстрашно протянул руку к одной из саламандр. Та оранжевой лентой скользнула по коже и заползла в рукав. Мальчик довольно улыбнулся, ощущая приятный, но не обжигающий жар. Над лагерем вновь громыхнул сварливый голос, и Герберт, подхватив мешок с зерном, поспешил к следующей клетке. Открыл загородку и нырнул внутрь, не забыв предварительно заткнуть уши загодя приготовленными восковыми берушами. Быстро ступая по полу, покрытому яркими перьями, зерновой шелухой и пометом, мальчик приблизился к жердочкам, на которых сидели красивые царственные птицы. Заметив Герберта, они начали хлопать крыльями и жадно раскрывать клювы, предчувствуя скорый завтрак. Мальчик кожей почувствовал их нетерпение, поэтому быстро высыпал в кормушку зерно и поспешил покинуть клетку. Воздух вокруг слегка дрожал, и Герберт не сомневался, что если зайти туда без берушей, то можно до конца жизни считать себя шишугой и бегать на четырех ногах. Следующая клетка представляла собой вытянутый резервуар, куда можно было попасть только сверху. Мальчик повернул вентиль, и в нос тут же ударил резкий рыбный запах. Спустя минуту в резервуар была отправлена свежая порция карасей, и почти в ту же секунду поверхность воды вспенилась. Саламандра в рукаве Герберта испуганно перебралась на плечо, а мальчик улыбнулся и, протянув руку, погладил пенную гриву кельпи. — Привет, Лакомка. Водяной конь фыркнул и уткнулся носом в ладонь человека, выпрашивая лакомство. — Ладно-ладно, но только один, хорошо? — Герберт сунул руку в карман бриджей и достал оттуда кусочек сахара. — Держи! Лакомка поспешно схватила сладкий подарок и, радостно фыркнув, исчезла под водой. Герберт вернул на место крышку резервуара и, скатившись по лестнице, отправился к последнему фургону. Там было темнее, чем во всех остальных. Да и тишина в клетке была слишком плотной. Неестественной. Взгляд скользнул по стальным прутьям, и в следующий миг во тьме зажглись два желтых глаза. Герберт едва успел отскочить, как в решетку ударила громадная когтистая лапа, а после фургон сотряс громогласный рев, словно одновременно зарычал целый прайд львов. — Шип, — Герберт потер уши. — Сколько можно? Это же я. Из темноты показалась чудовищная морда черного леопарда. Футовые клыки лязгнули сталью, а колючая грива раздулась как шар. — Ну-ну, не ворчи, — с этими словами паренек вытащил из висевшего на крюке мешка освежеванную тушу козы и просунул её сквозь прутья решетки. Нунду заурчал и в один присест заглотил свой завтрак. — Приятного аппетита, — под хруст костей Герберт покинул самого опасного зверя в цирке и решил побеспокоиться о своем завтраке. Однако не успел сделать и шагу, как услышал позади себя манерный голос. — И куда это мы идем? Герберт едва не вздохнул. Все правильно, это утро просто не могло начаться так хорошо. — Привет, Томми, — он обернулся. — Извини, я спешу на завтрак. — Завтрак? — тощий парень в полинявшем сюртуке смерил мальчика неприязненным взглядом. — Зачем он тебе, разве ты не питаешься вместе со своими грязными тварями? — Тварями! Грязными! — визгливый голос раздался откуда-то снизу, и Герберт поспешно отскочил в сторону, едва не сбитый с ног бурой мохнатой молнией. Томми откинул голову и громко наигранно рассмеялся. — Так его, Плут! Тебе ведь не нравится, что этот недоносок кормит всех, кроме тебя? — Не нравится! Не нравится! — проскрежетал джарви и поднялся на задние лапы. Этот магический вид ласок был гораздо больше обычных, и к тому же джарви могли имитировать человеческий голос. Правда этот хорёк-переросток мог повторять лишь скабрезности своего хозяина. — Плут — твой компаньон, — пожал плечами Герберт. — Тебе его и кормить. И к тому же, раз уж я забочусь только о грязных тварях, значит и твой джарви — тоже… — Придержи язык, ты… — у Томми дернулась щека, и он шагнул к Герберту. Однако тут на костлявое плечо опустилась смуглая ладонь. — Не стоит, Том. Парень взвился почти так же, как его компаньон, сбрасывая чужую руку. — Пошел ты, черномазый! — Черномазый! Черномазый! — завопил во всю глотку джарви. Смуглый темноволосый юноша в длинной рубахе и шароварах смерил Томми строгим взглядом и покачал головой. Хрупкая темноглазая девочка пугливо выглянула из-за спины брата. — Хватит задираться, Том. И успокой своего хорька-сквернослова, пока я не спустил на него Манасу, — мулат бросил взгляд на ощерившегося джарви. — Очень я боюсь твою трехголовую ящерицу! — выплюнул Томми, но, бросив на Герберта уничтожающий взгляд, зашагал прочь. Плут метнулся следом, продолжая выкрикивать разнообразные ругательства. — Спасибо, Джей, — Герберт сердечно кивнул другу. — Привет, Шанти. В ответ на это девочка застенчиво улыбнулась и снова спряталась за спину брата. — Не стоит благодарности, друг, — Джей наклонил голову. — Из-за этого Томми ты пропустил завтрак. — Да уж, — Герберт с досадой взлохматил каштановые кудри. — Идем, у нас в шатре найдется кое-что со вчерашнего ужина. Спустя пару минут Герберт уже сидел на мягкой подушке в цветастой палатке и с аппетитом уплетал зачерствевшую лепешку в прикуску с кусочком вяленой трески. В палатке витал пряный запах специй и каких-то благовоний, от которых немного клонило в сон. Однако мальчик и не думал спать, потому что в палатке у своих друзей бывал нечасто. Вдруг его слегка потянули за рукав. — Шанти? Девочка улыбнулась и протянула ему красное спелое яблоко. И где только умудрилась достать такое в начале весны? Герберт взял фрукт и уже хотел поблагодарить подругу, но она прижала палец к губам и проказливо подмигнула. После чего опустилась на подушки и взяла в руки маленький деревянный барабан, больше похожий на детскую погремушку. Звонкий стук разнесся по палатке, и почти тут же из дальнего угла послышалось громкое шипение. Герберт оглянулся в тот самый миг, чтобы увидеть потрясающую картину. Из огромной плетеной корзины показалась чешуйчатая голова, а следом за ней еще одна. Черно-красный окрас змеи тускло мерцал в полутьме палатки. Холодные желтые глаза с вертикальным зрачком уставились на Герберта оценивающе, и мальчик судорожно сглотнул, когда из корзины вылезла и третья голова, внезапно укусив ту, что была посередине. Рунеспур зашипел, но тут к нему приблизился Джей и спокойно разнял дерущиеся головы. При этом юноша что-то тихо бормотал на странном шипящем наречии. — Манаса рады тебя видеть, Герберт, — сообщил Джей и ласково погладил своего компаньона по одной из голов. — Правда? — мальчик нервно рассмеялся. — А мне показалось, что нет. — Нет, они очень дружелюбные. Не хочешь подойти поближе? — Да мне и так… Однако не успел он закончить фразу, как услышал знакомый сварливый голос. — Герберт, тролль тебя затопчи! Немедленно ко мне! — Ой, мне пора, — Герберт вскочил на ноги, радуясь, что нашелся повод избежать близкого контакта с рунеспуром. Поспешно поблагодарил друзей и выскочил наружу. Лагерь уже кипел жизнью, и, пробегая мимо, мальчик здоровался с другими циркачами. Кто-то кивал ему в ответ, кто-то напротив бросал неприязненные взгляды. Наконец впереди замаячил главный фургон, на стенке которого красовалась эмблема. Настоящая позолота давно уже облетела, оставив лишь тусклый силуэт, однако это был бессменный знак одного из самых известных бродячих цирков волшебного мира — Золотой скарабей. Герберт постучал в дверь. Послышалось сварливое «валяй», и мальчик переступил порог. Внутри пахло машинным маслом и металлом. Куда ни глянь, везде были какие-то рычаги, переключатели и шкалы с дрожащими стрелками, а в самом центре этого технического чуда стояло кресло, в котором сидел низкорослый карлик с большой головой и острыми ушами. — Ну и где тебя импы носят, троллья сопля?! — прокричал гоблин, перекрывая лязг шестерней. — Простите, Сребролюб, — Герберт с трудом оторвал взгляд от механизмов. — Задержался на завтраке. — Я тебе дам на завтраке! — проворчал гоблин и ткнул в мальчика длинным пальцем. — Казимир велел подготовить гиппогрифов к вечернему заезду. Почисти и проверь упряжь, и чтобы без глупостей у меня! Спустя четверть часа Герберт уже был в загоне с гиппогрифами и, вооружившись щеткой, чистил перья, бока и крупы. Звери недовольно клекотали, однако не нападали на мальчика. Герберта вообще любили все животные цирка, кроме Плута джарви. Даже агрессивный Шип, подпускающий к себе только дрессировщика Артура, не пытался отгрызть мальчику голову. И Герберт отвечал своим подопечным с неменьшей добротой и заботой. Он часто слышал, что люди в цирке «Золотой скарабей» — одна большая семья. Но его семьей стали не циркачи, а те, кого Томми так презрительно назвал «тварями». Завершив чистку, Герберт взялся за упряжь и подковку. Одно из копыт гиппогрифа уже было закончено, когда в загоне появился Сребролюб. Гоблин ходил с трудом, тяжело опираясь на узловатую трость. Говорят, в молодости он попал в переделку с горными троллями и с тех пор почти потерял способность ходить. Однако золотые руки и светлая голова остались при нем, и Сребролюб мог мастерить поистине удивительные вещи, в корне отличающиеся от того, что делают его собратья. Автоматические фургоны, индивидуальные клетки для зверей, механизм для купола — все это было придумано и сделано Сребролюбом без единого взмаха палочкой. И за это Герберт был готов простить гоблину любые обзывательства. — Ну и что? Что ты делаешь, троллья сопля? — Сребролюб гневно засопел и несильно треснул мальчика своей тростью. — Подкова криво сидит! Что будешь делать, если во время скачки кому-нибудь в глаз прилетит, а?! Переделай! Бормоча проклятья, Сребролюб заковылял прочь, но тут его темные цепкие глаза углядели еще одну ошибку: на этот раз в перевязи на шее у гиппогриффа. — Халтурщик! — проскрипел гоблин и уже поднял палку, чтобы подправить упряжь, как вдруг конь взревел и поднялся на дыбы. Сребролюб хрипло гаркнул и упал навзничь. Гиппогриф расправил крылья, и гоблин уже приготовился к тому, что его раздавят, но тут между ним и беснующимся зверем бросился мальчишка. — Назад, троллья… Острая боль прошила плечо, однако Герберт крепко вцепился в кожаные поводья и потянул вниз. Гиппогриф захрипел, но сложил крылья. — Тшшш, — мальчик бесстрашно протянул руку к огромной птичьей голове. — Все хорошо. Пальцы коснулись жестких рыжих перьев, и в огромном янтарном глазу птицы Герберт увидел отражение своего бледного лица. Конь был напуган не меньше, чем мальчик. Но что могло его так взволновать? — Ну вот, — Герберт снял с пояса вяленую тушку белки и протянул гиппогрифу. — Хороший мальчик. Рыжий зверь с благодарностью схватил лакомство, и Герберт отошел от него. Левое плечо нещадно болело, а рукав был пропитан кровью. — Да что бы на тебя тролль сел! — Сребролюб в сердцах стукнул мальчика по ноге тростью. — Чего бросаешься, когда скотина взбесилась?! — Но ведь… — обескураженно начал Герберт, и тут его окликнули. — Герберт! Подойти сюда, живо! — тучный господин в бордовой жилетке махнул ему пухлой рукой. Это был директор цирка, Казимир Вишневский, а рядом с ним стоял высокий молодой человек в темной мантии. Мальчик неловко поковылял к выходу из загона. Из-за острой боли в плече перед глазами у него плавали темные круги, но он терпел. Бывало и хуже. — Быстрее же! Не заставляй милорда ждать! — Вишневский обильно потел, промакивая платком покатый лоб. Наконец-то мальчишка предстал перед его высоким гостем. — Познакомься, это мистер Блэк. Услышав название древнего магического рода, Герберт замер. По коже побежали мурашки, а на шею словно бы повесили стофунтовое ярмо. Язык прилип к небу. — Какое неуважение! — в голосе Казимира появились истеричные нотки. — Ты говоришь с чистокровным волшебником, одним из… — Достаточно, пан Вишневский, — голос мистера Блэка звучал скучающе, — меня все устраивает. — Х-хорошо, мистер Блэк, — директор «Скарабея» подобострастно поклонился. — Все, что угодно, но его вещи… — Не понадобятся, — все тем же скучающим тоном произнес аристократ, но взгляд темных глаз скользнул по окровавленной рубашке мальчика, — однако почините это. Я не покупаю сломанный товар. С этими словами Блэк повернулся на каблуках и зашагал прочь. — Разумеется! — Вишневский дрожащими руками вытащил палочку и взмахнул. Боль в плече ушла, а рубашка стала как новая — ни дыр, ни пятен крови. Однако Герберт так и остался стоять, как громом пораженный. — Держи и пошевеливайся! — Казимир швырнул мальчику наколдованный из воздуха плащ и подтолкнул его в спину. — Теперь он — твой хозяин. Мальчик сделал шаг, а затем еще один. Горло сдавило, словно удавкой, а каждый удар сердца отдавался глухой болью. Герберт следовал за высоким человеком в темной мантии, ощущая на себе любопытные взгляды бывших коллег-циркачей. Шел, опустив голову к земле, ни в силах поверить в то, что его снова продали.