Вечеринка

      Не то чтобы никто не собирался пить на вечеринке в честь окончания школы (как раз-таки наоборот). Но каким-то чудным чудом эти, пусть и немного сумбурные, дружеские посиделки (если гудящую толпу из пятидесяти человек на том же огромном заднем дворе шикарного особняка Фаркашей можно назвать посиделками, да ещё и дружескими) превратились в грандиозную попойку. Кто танцевал, кто пил за стойкой, а кто — совмещал. Главное — официально повод был, а что там за ним — это уже мелочи жизни. У каждого свои причины здесь находиться: кто просто пил, кто поминал, кто праздновал. Но никто не чувствовал себя здесь лишним. Лера сама предложила устроить что-то такое, что было им всем нужно, просто кто-то в этом признавался, кто-то — нет, но в итоге сидел и топил свое горе в стаканах с напитками, дерзко-пафосно претендующими на звание коктейля, но на деле это было просто «что-то с водкой». И ничего лишнего.       Один такой Федя вертел в руках, раскинувшись на диванчике на террасе, откуда было видно всю их скромную, тихую тусовку. Поводов быть здесь у него было хоть отбавляй: девушка, которая была в него когда-то безответно влюблена, вышла из комы, в которой лежала девять месяцев; он окончательно наладил отношения с мамой, а ещё — сдал выпускные экзамены и уже числился в списке студентов-бюджетников физкультурного. Ещё его одноклассник умер, а когда-то бывший лучшим другом человек смешал его с дерьмом и растоптал. Но самое главное — он теперь не один.       Кратко: Федя и праздновал, и горевал. Но главная причина его пребывания здесь — он просто хотел. Увидеть Леру с Ником, которые не кричать о своих отношениях пытались изо всех сил, но чего стоили только одни их будто намертво склеенные друг с другом ладони. И глаза. Честно, они так смотрят друг на друга, что хотелось смущенно отвернуться, будто ты подсматривал за чем-то интимным. Вообще-то так и было. У них. У Феди, наверное, никогда.       Увидеть Катю, которая на самом-то деле огромная молодец. Она пришла сюда и упрямо, до слез практически и до дрожи в тонких худых ладонях заставляла себя разговаривать с другими людьми, есть (с этим иногда были большие проблемы, Федя знал) и пить (а не запивать горе), а ещё пыталась улыбаться. Федя-то видел, как ей тяжко. Да охуеть как тяжко — он бы уже давно спился в такой ситуации. Но она... Это просто была Катя Счастливая. И она старалась изо всех сил. А он... Макаров брал с неё пример и так же упрямо пытался нормально жить со своими собственными скелетами, даже налаживать с ними общение, так сказать, раз они не собирались никуда уходить.       Прошлое — оно же как чемодан без ручки: тяжело нести, а бросить жалко. И Федя сам тоже такой. Сам для себя. Но когда-то он уже пытался бросить, но, видимо, Иисус то ли сжалился над ним, то ли у него были на парня другие планы, а это была только верхушка айсберга, — но Макаров все ещё дышал и жил. И сдаваться не собирался.       У него были люди, ради которых стоило все-таки утруждать себя бренным существованием. Мама, Катя, Никита, Стас. Когда-то был Денис. Его бывший лучший друг, его главный соперник и тот, кто одним своим словом или движением может переломать его к хуям собачим.       Знаете такую ванильно-сопливую и обсосанную на каждом углу фразу по типу «Вложи в руку человеку, которому доверяешь, нож и отвернись»? Так вот, Федя вложил и отвернулся. Нож у Дена всегда был и он никогда не упускал возможности им воспользоваться. Для этого вовсе не обязательно было его физическое присутствие, нужно было просто напрячь память. И вот тогда пизда рулям: Федю всего жгло изнутри и резало до кислотных кругов под веками, шароебило, метало из стороны в сторону, но стоило только натянуто улыбнуться и сделать вид, что тебя это ничуть не задевает, как вроде бы так оно и было. Вроде бы. Он не мог быть рядом, потому что это каждую секунду словно что-то в нем душило (шутки про желание жить приветствуются), но и далеко быть тоже не мог — сдыхал. И вот так как-то и жил.       Но его спас Стас, за что Макаров был ему благодарен, потому что этот ангел во плоти словно был послан с небес в самый нужный момент, чтобы парень начал хоть немного ценить себя и понимать, насколько нужен окружающим его людям. Насколько нужен самому Стасу. Но любил ли он? Вопрос, конечно, из разряда третьего уровня сложности на внешнем тестировании, а учился Федя всегда средне.       — Федь, — Катя почти невесомо проводит кончиками пальцев по его предплечью; они вдвоём сидели рядом на диванчике и явно предпочитали больше алкоголь, чем танцы. Она — в своём джинсовом костюме, а он — в меланхоличном настроении. Проще говоря, с присущим ему сложным ебалом.       — Мм? — парень запрокидывает голову на спинку дивана, покосившись на подругу.       — Там Денис пришёл, — практически шепчет она.       Удержать себя на месте ровно удалось только чудом, чтобы не начать искать глазами высокую спортивную фигуру с идеально ровной осанкой, темную макушку и взгляд, от которого безбожно текли все, у кого есть глаза и уши и кто хоть раз слышал его голос и смех. Но так же это был тот самый взгляд, от которого хотелось выпилиться к чертям с планеты — острее лезвия, словно это именно им Федя тогда вскрывал себе вены. Не лезвием, а этим ебучим взглядом, этими глазами, губами, изогнутыми в ядовитой усмешке. Всем Денисом. Поэтому дико хотелось ещё раз взглянуть на него, на Федин личный конец света, на его собственный конец ебаного мира, но ровно как и наоборот — вырезать его к хуям из своей памяти. И пока что у него было достаточно мозгов, чтобы выбрать второе.       Но проблема в том, что ему и не нужно было искать, потому что: — Ты только не поворачивайся, — над самым ухом произносит Катя, — он пялится прямо на тебя.       — Да похуй, — и это звучит как правда. Он блаженно прикрывает глаза и растягивает губы в легкой улыбке. Ему похуй. Пусть смотрит. Пусть ненавидит. Это больше не проблема Макарова.       На другом конце площадки Денис стоит, облокотившись о заставленный блюдами и напитками стол, держит в руках красный пластиковый стакан с каким-то пойлом и понимает, что не может отвести взгляд и отчаянно желает, чтобы силой мысли можно было убить или, как минимум, покалечить. Он ненавидит. Презирает. Ровно так же, как и тот факт, что Федя Макаров нагло улыбается и позволяет себе находиться здесь, среди нормальных, здоровых людей, словно он этого заслуживает. Денис его, блять, терпеть не может. Думал, что уже остыл, но стоило увидеть снова его наглую рожу, как резьбу сорвало. Он готов его порвать. Прямо при всех на куски. И с этим ничего не поделать.

***

      — Кать, — Федя осторожно касается руки своей уже изрядно набравшейся подруги. Да, когда она решила немного выпить для настроения, это казалось хорошей идеей, но теперь же она буквально растекалась лужицей у его ног, так же, как и ее некогда ровные синие стрелки и светлая помада. Что ж, теперь она вдрызг пьяна и похожа на панду, но друзья для того и нужны, чтобы подержать волосы, когда она будет блевать едва ли не собственными внутренностями, а затем умыть и уложить спать. Собственно, сейчас Федя этим активно занимается, упорно игнорируя практически непрерывно вибрирующий телефон в кармане брюк. Только что Катя едва не перепутала его чёрную рубашку с унитазом, на которой содержимое ее желудка смотрелось бы явно не очень, но Федя чудом успел усадить ее на пол. Поэтому да, ему было, мягко говоря, не до сообщений.       Честно говоря, Федю и самого немного шатало, но он упрямо вёл их обоих вверх по лестнице, на второй этаж особняка, где было на порядок тише, чем во всем остальном доме. Там они находят свободную комнату и после долгих уговоров и чтения сказочки на ночь Катя наконец засыпает, смешно приоткрыв во сне рот и едва не капая слюной на подушку. Макаров прикрывает за собой дверь, решив чуть позже проведать подругу, а пока пойти и продолжить нажираться внизу, как и планировал изначально по развлекательной программе сегодняшнего дня. Но что-то в последнее время его планы имеют тенденцию идти по пизде.       В коридоре было темно хоть глаз выколи, и не заметить прущего как танк по окопам Денисенко было проще простого, если бы он, конечно же, его не трогал. Но стоило им поравняться, как Федя почему-то оказался грубо припечатанным лопатками к противоположной стене, едва не вскрикнув от резкой боли, почти до искр перед глазами. Все-таки Денисенко та ещё глыба, особенно если не ожидать удара. И Федя знатно охуел, когда привыкшими к скудному освещению глазами выцепил очертания лица Дэна и его рук, буквально вжимающих в стену стальными прутьями грудную клетку Макарова. Раскалённые ладони обжигали даже сквозь плотную чёрную ткань рубашки. Тяжелый вздох.       Но для того, чтобы понять, кто перед ним, Феде не нужно было его видеть. Нужно было просто вдохнуть поглубже. Денис пах так, что у парня до сих пор, сука, желудок поджимался и сворачивался в тугой узел, а сердце, будто само себе на уме, билось о грудную клетку как заведённое. Словно оно сорвалось с цепи. Его дорогущие Армани вкупе с терпким перегаром — это фактически удар под дых. Феде пизда. Он уже проиграл. Давно. Денис просто к нему прикоснулся. Крышу рвёт и хочется часто-часто моргать, потому что от жжения в груди наворачивались такие же выжигающие глазные яблоки адреналиновые слёзы. Непрошеные — Федя их точно не звал, но ничего не мог поделать с гребаной физиологией.       Но снаружи Макаров кажется застывшим камнем, мраморным изваянием, только горящие праведным огнём щеки выдают тот адский пожар, который вспыхнул, стоило только этому человеку подойти ближе, чем на метр. А он вообще когда-то угасал? Может быть, он просто ждал удобного случая, чтобы как следует рвануть и разнести на куски весь его шаткий мирок?       — Не стой, блять, у меня на пути, — он кидает это хрипло и почти что трезво. Но Федя знает его лучше, чем себя, чтобы так просто верить этому тону.       Денис дышит на него перегаром и наклоняется практически вплотную, словно у Феди осталось личное пространство. Сказать, что Макаров окончательно охуевает, когда чужие зубы крепко смыкаются на мочке его уха — это ничего не сказать. Ему больно, сука, настолько, что прокусывает до крови собственную губу, лишь бы не закричать. Но Денис отпускает. А затем касается истерзанной кожи своим блядским горячим языком. И лижет размашисто, прихватывает мочку губами. А затем снова кусает. И от этого дикого контраста крыша Феди быстро пакует чемоданы и даёт по съебам, оставляя его одного с этим. Но в этот раз то ли рефлекс срабатывает, то ли мозг наконец отмирает, но парень находит в себе силы отпихнуть Дэна, и тот немного сдвигается с места. Но в итоге его это только больше разозлило.       — Как же я тебя ненавижу, сука, — язык заплетается; тяжелая рука Денисенко перемешается с грудной клетки Феди на его лицо; длинные пальцы с силой сжимают челюсти, надавливают, заставляя приоткрыть рот. Макаров из-под полуопущенных ресниц видит вздувшиеся вены на чужом предплечье. — Как же ты заебал. Ты нахуя сюда приперся? — Денис сдавливает до хруста, Федя морщится, но молчит — его словно парализовало. Словно эти руки были созданы для того, чтобы им помыкать. Вдобавок к грубым движениям рук Макаров чувствует чужие зубы на линии своей челюсти и свой приближающийся инфаркт.       — Дэн, — получается сдавленно и вымученно, но лучше, чем ничего. — Ты пьян. Ты не соображаешь, что творишь, — это настолько тихий жалобный шёпот, что расслышать можно только если придвинуться вплотную. Собственно, на таком расстоянии Дэн и находился.       Все то, что Федя так упорно выстраивал эти несколько месяцев — свой собственный замок, свою крепость, здоровую жизнь без наличия в ней агрессора вроде Дениса Денисенко, — разлетелось в ебеня за секунду. Ровно столько Дэну надо, чтобы подчинить себе. Тупая жгучая боль в груди только нарастала, заставляя морщиться и выдыхать через раз. Он утонет окончательно. Даже сейчас все нутро Феди Макарова словно подчиняется одному человеку, поэтому он стоит не двигаясь, словно тело замерло и только лишь ждет команды. Одного произнесенного им слова. Оттолкнуть, затем ударить. Поцеловать. Или сбежать. Денис осведомлен — о, даже слишком хорошо! — о широком спектре своих полномочий, и он бы не был собой, если бы не пользовался этим. Как и всегда.       У него никогда не получится его оттолкнуть. Он думал, что сможет, думал, что уже смог, вообще-то, когда стал забывать. И это был чистейшей воды пиздеж. Потому что сейчас... сейчас его просто разорвёт на части. В жизни Федю знают как спокойного, рассудительного и уверенного в себе парня. Стержень — это про него. Прямо сейчас вы где-то здесь видите его стержень? Может быть, уверенность? Он уверен только в том, что сходит с ума. Они не виделись несколько месяцев после школы. Федя был занят поступлением, налаживанием отношений в доме и со Стасом, Дэн был в Испании и наверняка там развлекался хер пойми где и с кем, и не то чтобы Макарова это волновало. У него наконец отлегло. Чувства стали притупляться, и он снова задышал полной грудью, словно излечился от долгой тяжелой болезни. Но Денис появился снова. И если бы Федя на него тогда днём посмотрел, то растёкся бы лужицей прямо на красивом красном диване, как мелкая школьница.       У каждого из нас в жизни есть человек, рядом с которым мы не можем нормально соображать, ясно мыслить и вести себя адекватно. Федя рядом с Дэном чувствует себя тряпкой, абсолютно аморфным. Денис словно его кукловод, даже сейчас. Он не противится, не отталкивает, не бьет — он принимает. Он примет все, что Денис ему даст.       — Убью. Я просто тебя убью.       Даже смерть.       Денис в какой-то момент переводит взгляд на Федины губы. На глаза. Темно-зеленый встречается с карим, и Федя не может отвернуться. Никогда не мог. А затем Дэн впивается зубами в чужую нижнюю, с силой и низким, каким-то утробным стоном оттягивая, прокусывая до крови ещё. Она и без того кровоточила, так теперь Денисенко ее слизывал, а затем размазывал пальцами по Фединому подбородку. Жуткое зрелище. Денис жуткий. Он ебаный маньяк.       А ещё у Феди каменный стояк. Хоть гвозди забивай. И ни одной здравой мысли в голове, кроме той, что это конец. Денис словно избивает его в своеобразной больной манере. Очень, очень извращённой, доставляя намного больше боли, чем разбитая губа или нос. Он знает, как действует на Макарова. Как героин. И бьет по этому месту снова и снова. Федя впивается пальцами в плечи напротив, ощущая напряжённые трапециевидные мышцы под практически идентичной чёрной тканью рубашки Дениса. В стиле они всегда были похожи. Какая ирония.       Чужие пальцы перемещаются на шею, оцарапывая короткими ногтями кадык, а второй рукой парень зарывается в волосы Макарова, тут же с силой оттягивая назад, заставляя запрокинуть голову и приоткрыть рот в немом крике.       — Я думал, что моя ненависть утихла, — шипит Денис, — но как только тебя увидел, понял, что это невозможно. Я ненавижу тебя так сильно, что это почти физически больно. Как должно быть сейчас тебе.       В противовес своим же словам он просовывает колено Феде между ног, а широкая горячая ладонь ложится на ширинку. Сжимает. Настолько жарко. Горячо, что пиздец. Денис пошло усмехается и почти что любовно оглаживает чужой член через слои ткани, проходится короткими ногтями по всему основанию. Почти по-хозяйски. Федя едва не задыхается, тихо хрипит и дергается в руках Дэна, словно эпилептик. Он так старается сделать ему больно, буквально подводит к черте, кусая за ключицу так же сильно, и Федя от дикой сладкой боли оказывается непозволительно близко к тому, чтобы кончить в штаны. Позорно, со свистом и надрывным хриплым стоном. Но Денис каким-то образом это чувствует, сжимает его у основания и ухмыляется. До слез.       — Течная сучка, — шепотом выдыхает Дэн ему куда-то в ямку между ключиц. — Хочу, чтобы ты страдал, — Денисенко придвигается еще ближе, чтобы произнести это, видимо, чтобы Федя окончательно задохнулся от его запаха и алкогольных паров; но вместо этого он чувствует бедром чужой стояк. Точно такой же, как у него самого.       И он правда не находит ничего лучше, кроме как отплатить Дэну тем же — крепко хватается за его ширинку, ощущая под пальцами грубую ткань джинс, молнию и его твердый горячий член. Макаров словно зачарованный ведет пальцами вверх, а затем вниз, с каким-то немым восторгом ловя перемены на чужом идеально красивом лице. Денис со свистом выдыхает и запрокидывает голову, обнажая красивое беззащитное горло и острый кадык, крепкую шею. Он вообще весь красивый. За эти годы Федя изучил его вдоль и поперек, пытался находить изъяны и... не находил.       И он страдает. Каждый ебаный день своей жизни.       В уголках глаз снова собирается влага, и, не встретив сопротивления, горячая слеза скатывается по щеке Феди, блеснув в полумраке коридора. Этот маленький факт не остаётся незамеченным, и Дэн слизывает ее где-то в районе линии челюсти. Он скалится, обнажая ряд белых зубов, словно получил трофей.       — Лучше тебе не попадаться мне на глаза.       Тяжелое алкогольное дыхание отпечатывается на губах Феди, а когда он в следующий миг открывает глаза, видит стремительно удаляющуюся широкую спину. Денис уходит, снова растоптав его и смешав с дерьмом. Федя опускается на пол, прямо как главные героини в дешёвых мелодрамах, с которыми парень сейчас крайне солидарен. Он ощущает запекшуюся и оттого неприятно стягивающую кожу кровь на губе и подбородке, царапины на шее саднят, мочка неприятно ноет, как и спина. Он словно болит весь целиком. А ещё после Дэна остался крепкий стояк. И это болит тоже.       Федя едва ли не хнычет от безысходности, потому что нет, нихера он не забыл. Он вляпался настолько сильно и настолько давно, что уже даже не помнит себя без этой слепой влюбленности. А когда вдруг почувствовал, что правда отпускает, что может хотя бы полдня не думать о Денисе, он снова упал в него. Дэн был недосягаем как инопланетные формы жизни за границами видимой Вселенной. Федя это всегда знал и всегда от этого страдал, но отказаться не мог и не может. Даже и в мыслях не было. Это его самое больное место, самая главная слабость и самая большая боль — и он сам выбирает страдать.       Когда телефон в кармане снова призывно вибрирует, Федя все же проверяет уведомления и видит, от кого пришло сообщение. Стас. Его парень. Пиздец. Он как раз сидит на полу, перемазанный в крови и со стояком на другого парня. Чувствует ли он себя предателем? Нет, просто хочет сдохнуть. 00:24 ”Только смену закрыл. Тебя забрать??“

00:26 ”Забери“

      Федя молча идёт в ванную и едва ли не пробивает стену лбом, когда видит своё отражение. Заплаканный, опухший, в крови и с гнездом на голове. Выглядит так, словно только что трахался. Рана на губе, царапины и наливающиеся синяки — атрибуты дешевой проститутки, не хватает только подбитого глаза; как их появление объяснить своему парню, Макаров в душе не знает. Умывается холодной водой, делает вид, что он волшебник из страны Оз и одним взмахом волшебной палочки может сделать, чтобы все было заебись. Натягивает улыбку. Денис больше не тронет его. Не потому что Макаров не позволит, а потому что сам сказал, что лучше не попадаться ему на глаза. Федя и не будет — иначе он за себя не в ответе.       Вечеринка удалась. Капитальный пиздец.