Пожалуй, ты мне нужна

Гермиона Грейнджер отхлебнула кофе из стаканчика — единственное, что согревало ее руки в такой холодный день. Последний глоток пара сорвался с потрескавшихся губ, прежде чем она вошла в здание; снежинки украшали ее по-прежнему непокорные волосы. Стряхнув с плеч белые тающие кристаллы, она выглянула наружу, осмотрев место, где только что стояла. Грязный тротуар покрывал тонкий слой льда и следы тех, кто решился померзнуть. Маленькие снежные смерчи проносились вдоль улиц и зданий, кружась на сильном ветру и разбиваясь о лица людей, которые отложили покупки на последнюю минуту. Вереница белых гирлянд тянулась по крышам домов вдоль всей улицы. Венки и другое рождественское убранство были на каждом фонарном столбе, а витрины магазинов перемигивались красными и зелеными огнями, воспевая праздничные дни. Гермиона поморщилась в слабой попытке согреть покрасневший нос, сделала еще один глоток кофе и направилась вверх по лестнице. Вокруг здания висели украшения, в вестибюле стояла большая рождественская ель. Коллеги, проходившие мимо, либо радостно улыбались, предвкушая праздничный месяц, либо были исполнены мрачной решимости не обращать на него никакого внимания. Наконец она добралась до своего этажа и перевесила портфель на другое плечо, устав от тяжести исследовательских книг и папок. Четыре года назад, получив образование, Гермиона была готова к поступлению в университет. Однако среди предложений о работе, которые начали приходить за два месяца до отъезда из Хогвартса, оказалось одно, которое она не смогла упустить. Для девушки, которая любит трудиться, открывать для себя новое, увлекается исследованиями и чтением книг, возможность казалась идеальной. И теперь Гермиона работала в Министерстве, в собственном кабинете, изучая и разрабатывая новые заклинания, проклятия и заклятия. Время от времени она набиралась храбрости, покидала здание и отправлялась на место преступления, чтобы попытаться определить редкие или новые проклятия, которые там использовали. Она также изучала все новые заклинания, которые становились известны Министерству. Возможно, самым утомительным было создание контрзаклятий. Это редко оказывалось чем-то захватывающим, но ей все равно нравилось, а это самое главное. Свернув в коридор, ведущий к кабинету, она убедительно улыбнулась своей чокнутой секретарше. — Пока никаких сообщений, мисс Грейнджер. «Ну конечно, никаких!» — хотелось ответить ей. Было только 5:56 утра. — Спасибо, что сообщила, Фрида. — Без проблем, мисс Грейнджер! — Голос секретарши внезапно стал высоким и пронзительным, и Гермиона невольно вздрогнула. — Что-то случилось? — Нет. А что? — Фрида склонила голову набок. Гермиона заметила, что все легкомысленные особы именно так склоняли головы, словно это было заложено в их ДНК еще в утробе матери. Фрида была классическим стереотипом секретарши, нанимаемой в большинство мужских коллективов. Высокая красивая блондинка, само совершенство. Гермиона всегда слегка морщилась, когда видела, как кто-то входил в приемную. Дело было не в ревности, просто... досадно, что женщина, похожая на Фриду, как правило, оказывалась нанята вмиг, одним движением своей ноги. В то время как другие, больше походившие на Гермиону, способные выполнить ту же работу вдвое лучше, не пользовались такой популярностью... и при найме никогда не имели преимуществ перед «фридами». Это не означало, что Гермиона считала себя уродиной. Нисколько. Она просто знала, что ее рост всего пять футов и шесть дюймов; ноги длинные, но, конечно, не километровые. Задница была нормальной, но не представляла собой ничего удивительного, а живот казался слегка округлым там, где должна была быть идеальная плоскость. Грудь казалась достаточно упругой, лицо — довольно приятным, но ее отражение не выглядело чем-то и близким к идеалу. Волосы не спадали прямым блестящим каскадом, а скорее завивались и оставались неподвижными. Гермиона относила себя к той категории женщин, которые были хорошенькими... возможно, даже классически красивыми... когда укладывали волосы и делали макияж. Но красавица? Совершенство? Нет. Оставьте это всяким «фридам». Прежде чем она смогла продолжить мысль, или даже идентифицировать слегка смущенный и любопытный взгляд Фриды, медленный протяжный голос омрачил ее утро: — Не обращай на нее внимания, Фрида. Она немного странная, правда? Ах, вот в чем причина этой внезапной пронзительной нотки в голосе секретарши. Хорек. Гермиона нахмурилась, размышляя, почему по утрам у нее совершенно не складывается с замечаниями и достойными ответами. Фрида — предательница женской солидарности — лишь снова рассмеялась, хоть и слегка нервно. В ответ взлохмаченные белые космы («Идеально уложенные космы, — подумала Гермиона. — Наверное, потратил на это несколько утренних часов. Тщеславная задница!») слегка качнулись, являя своего обладателя. Слишком знакомая ухмылка и искорка веселья в серых глазах заставили ее бросить на упомянутого обладателя неприязненный взгляд. — Ты определенно выглядишь... Ну, полагаю, ты не жаворонок, Грейнджер? — И тебя еще называют наблюдательным, Малфой. Держу пари, ты со вчерашнего утра не видел собственной кровати, поскольку был слишком увлечен развратом. — Как трогательно, Грейнджер, что ты суешь нос в мои дела. Я и не подозревал, как велико твое желание все знать о моей личной жизни. Вот уж необязательно. Вчера в обед все секретарши собрались за столом Фриды и сплетничали о предстоящих свиданиях Малфоя. Она не могла не услышать, что Малфой якобы встречался с двумя женщинами и в тот вечер получил приглашение от обеих. — О, конечно, Малфой. Неужели ты не понимаешь, как отчаянно... — Гермиона драматично запрокинула голову, прежде чем снова посмотреть на него. — ...я нуждаюсь в тебе с тех самых пор, как твоя самонадеянная, раздражающая, стремящаяся всеми манипулировать персона объявилась здесь всего три года назад? — Ты что, сохнешь по мне? Как же... мило. — Он шире ухмыльнулся и кивнул головой в сторону двери в ее кабинет. — Я удивлен, что парни не выстроились в очередь, чтобы заполучить свидание с такой невыносимой, фригидной всезнайкой. — О, они находят это затруднительным. Видишь ли, им нужно больше, чем просто улыбаться, чтобы затащить меня в постель. — Да, конечно, всегда труднее претендовать на чопорную старую деву. И... — Малфой? — Это был аврор Уильямс, который только что свернул в коридор. В мгновение ока игривость исчезла с лица Малфоя, сменившись отрешенностью. — Утренняя встреча отменяется. — Я проснулся в пять утра, добрался сюда, и все отменяется? — Все верно, Уильямс. Ее перенесли на десять. Уильямс немного помедлил, прежде чем развернуться и покинуть коридор. Гермиона взвалила портфель на другое плечо, глядя, как Малфой повернулся к Фриде. Направляясь к кабинету Гермионы, он продолжал сухим протяжным голосом: — Фрида, передай всем аврорам, направляющимся в КЗА, что утреннее совещание перенесено на десять. — Без проблем, мистер Малфой. Гермиона закрыла дверь и направилась к столу, поставила на него портфель и громко вздохнула. Она видела Драко Малфоя гораздо чаще, чем можно было даже представить. Он исчез из Хогвартса, так и не появившись в начале шестого курса. В конце седьмого стало известно, что Люциус Малфой мертв, а Нарцисса пропала. Три года назад, в разгар войны, Драко внезапно объявился и вошел в это самое здание. Он казался все таким же высокомерным, но теперь, скорее, высокомерным мужчиной, чем мальчишкой. Его волосы касались кончиков ушей, взгляд был более бесстрастным, лицо — менее заостренным. Он подрос на несколько дюймов и стал выше шести футов; его плечи были широкими, а бедра — узкими. Грудь выглядела крепкой, руки мускулистыми, походка уверенной, а появление не осталось незамеченным. Все погрузилось в полную тишину, люди останавливались на полушаге, чтобы посмотреть на появление некогда загадочно исчезнувшего мага. Гермионе нравилось думать, что это было именно то внимание, на которое он рассчитывал. Он сказал дежурному, что у него нет волшебной палочки, и после обыска ему позволили зарегистрироваться и пройти прямо в кабинет Фаджа. Ходили слухи, что Малфой заявил Министру магии о желании получить должность аврора. Мистер Фадж спокойно сообщил ему, что авроры вообще-то сражаются против... Пожирателей смерти, Волдеморта и им подобных. После того, как в коридорах затихло эхо криков, появился Малфой и выбежал из здания. Он вернулся на следующий день, объяснив, что не желает, чтобы с ним обращались как с ребенком, и точно знает, зачем он здесь, потом извинился... почти что, и снова попросил принять его на работу. Он вернулся с тренировок всего три месяца спустя и с тех пор служил аврором. Драко Малфой никогда не делал ничего наполовину, так что прошло совсем немного времени, и он стал одним из лучших. Постоянно на заданиях, постоянно планируя задания, постоянно празднуя выполнение заданий, постоянно перед глазами Гермионы Грейнджер. Если она не видела его в Министерстве, где он обычно предпочитал спорить с ней в коридорах, то встречала в пабах, выпивающим с другими аврорами (включая двух ее лучших друзей — основная причина ее присутствия). Либо натыкалась на него на своем этаже, где чуть дальше находился конференц-зал авроров, в котором они разбирали старые миссии, обсуждали новые и планировали будущие. Единственное, что удерживало ее от того, чтобы швырять заклинаниями в сероглазого придурка, — он «сражается за правое дело» (слова Рона, кто бы подумал). За эти три года Малфой ни разу не назвал ее грязнокровкой, как бы горячо они ни ссорились из-за политики, истории, кофе или из-за чего бы там ни заводился спор. И пусть он никогда не относился к ней хорошо, но также не относился и плохо. Это были точки соприкосновения, у которых не было названия — у них и не должно было их быть. Это была не дружба, но и не вражда. Они были... людьми с острым умом и положительными чертами характера, которые уважали друг друга. Он оставался загадкой. В отношении Драко Малфоя это было неизменно. Как только вы подумали, что поняли его, сразу же оказывались совершенно неправы. Он никогда не говорил ни где был эти три года, ни чем занимался все это время. Никогда никому не объяснял, по крайней мере из тех, кто мог бы потом рассказать, почему он решил сменить сторону. Первые шесть месяцев после его появления Гермиона погрязла в попытках понять это. Она не доверяла ему (тогда мало кто доверял) и больше всего на свете хотела увидеть, как он уползает обратно в свой маленький темный уголок. После полугода бессмысленных исследований, наблюдений, раскопок и паранойи она была готова ворваться на собрание авроров и просто потребовать от него ответов. Именно тогда Матена (секретарь, которая проработала в Министерстве сорок лет, пока не умерла прошлой весной) усадила ее рядом с собой. Матена сказала, чтобы она снова взяла себя в руки. Чтобы увидела, как Гарри всего несколько дней назад, руководя командой, выбрал Малфоя для миссии сразу после Рона. Чтобы увидела, как Малфой задерживался в Министерстве, когда уходили все, кроме самой Гермионы. Чтобы увидела, как много он работал и сколько доверия ему оказывали. Она попросила Гермиону дать ему второй шанс, когда стало очевидно, что именно этого он от всех и добивался. Чтобы смогли сложить о нем верное мнение. Матена продолжала почти час, прежде чем пробормотала что-то о призрачных серых глазах и о том, как личные демоны могут лишить человека надежды. Она сказала, что Малфой трагически красив. Гермиона изо всех сил постаралась не рассмеяться, ушла и продолжала усиленно копать еще две недели. Но потом, проходя мимо открытой двери в КЗА, она заглянула туда и увидела его. Стол окружали планшеты с различными стратегиями, тактиками, позициями. Половину длинной столешницы занимали бумаги, и она понятия не имела, каких тем они касались. В центре всего этого располагался Малфой. Он перевел взгляд с клочка пергамента в угол комнаты, уставившись на одну из досок с зелеными и синими точками. Пряди платиновых волос падали на лоб, лезли в глаза, глядя на которые становилось трудно дышать. Они были светлыми, тускло-серыми в флуоресцентном свете, выглядели усталыми и постаревшими, грустными и одинокими. Выражение лица было тоскливым, но решительным. Гермиона посчитала, что Малфой был трагически красив. И с того вечера она перестала копать под него. Гарри и Рон были с ним... ну, это тоже было трудно объяснить. Они не посылали друг другу письма совиной почтой, если только дело не касалось миссий или собраний, никогда не ходили друг к другу в гости (Гермиона все еще находила странным, что Малфой арендовал квартиру в Лондоне). Однако каждый раз, когда кто-то из них руководил командой, они обязательно выбирали друг друга. Они вместе сидели во время всех празднований в пабе, Малфой присутствовал на вечеринках по случаю дней рождений Рона и Гарри. Это было что-то вроде неторопливой, вынужденной дружбы. Они с Роном по-прежнему не меньше раза в день устраивали потасовки, а порой и Гарри терял самообладание, и все заканчивалось тем, что они с Малфоем орали друг на друга добрых пять минут. На прошлой неделе Гарри разнимал Рона с Малфоем во время побоища, и когда Рон уже развернулся, чтобы уйти, а Малфой вскинул ногу в попытке ударить, именно Гарри сломал тому нос. Малфой мог быть кем-то вроде друга, но Гарри и Рон были лучшими друзьями. Это никогда не изменится. Гермиона плюхнулась в свое кресло, отчего оно немного откатилось назад. Потянувшись, откинула голову и закрыла глаза. Из-за нового контрзаклятия, над которым она работала, времени на сон совсем не оставалось. Она покинула кабинет всего пять часов назад, вернулась домой, поспала три часа, проснулась и подготовилась к новому рабочему дню. Руководство сильно давило, требуя результат, поскольку само заклинание серьезно ранило служащего прямо у порога Министерства. Именно по этой причине авроры стали собираться в шесть утра. Вцепившись в подлокотники кресла, Гермиона глубоко вздохнула и услышала быстрый стук. Открыв глаза, увидела, как распахнулась дверь, и в кабинет без разрешения вошла знакомая фигура. — Чего. Ты. Хочешь? — Мне нужно как-то убить четыре часа, Грейнджер. Развлеки меня. — Убирайся. — Она закусила губу, выпрямилась и пристально посмотрела на Малфоя. Он не обратил на это внимания и сел в одно из двух кресел напротив стола. Вытянув длинные ноги, он скрестил руки на груди и несколько мгновений задумчиво смотрел в ответ. — У тебя проблемы со слухом, Малфой? — Нет, но довольно легко притвориться, что это так. — Чего ты ко мне привязался? — Я же сказал... — Ты ведь меня терпеть не можешь, Малфой. Разве ты не предпочел бы по-быстрому трахнуть Фриду? Его рот на мгновение приоткрылся, на лице появилось недоверчивое выражение. — Гермиона Грейнджер только что сказала «трахнуть»? — О, проваливай. — Она закатила глаза и придвинула кресло ближе к столу. — Тс-с, к гостю следует относиться чуть более радушно. Честное слово, Грейнджер, у тебя что, отсутствуют манеры? — В отношении тебя? Да. — Ты действительно настолько меня не выносишь? Напряженный взгляд серых глаз встретился с яростным карих на расстоянии четырех футов и десяти лет расизма, ненависти и нестабильных эмоций. Казалось, в этот момент воздух сгустился, пауза между ними стала тяжелой и напряженной. Ни один из них не двигался и почти не дышал. — Ты — загадка. — Натянуто. — Я в курсе. — Резко. — Если бы я знала, что ты делал в годы своего отсутствия, насколько бы возросла или уменьшилась моя неприязнь к тебе? — Почти обвиняя. — Полагаю, этого мы никогда не узнаем. — Равнодушно. Снова воцарилось молчание. Она заметила, как дернулась его сжатая челюсть, как слегка прищуренные глаза впились в нее. Ей казалось, что он видит ее насквозь... видит саму ее суть. Она предполагала, что отчасти это делало его таким чертовски пугающим, но Гермиона не отступала ни перед кем. — Значит, в нашем случае, она возрастет. Если бы все не было настолько плохо, ты бы не тратил столько сил, чтобы скрыть это. — Я начинаю думать, что ты немного беспокоишься обо мне, Грейнджер. Иначе зачем бы ты так старалась? — Мне небезразличны те, на ком скажутся твои действия, если решишь дождаться, пока они по глупости доверятся тебе, чтобы после направить палочку им в спину. Внезапно он весь напрягся как натянутая до предела струна. Гермиона гадала, если эта струна лопнет, то кому причинит больше боли. Ей или себе самому. Очень поздно она поняла, что зашла слишком далеко. — Ты ничего обо мне не знаешь, Грейнджер. Не притворяйся, что это не так. Ты крепко ухватилась за воспоминания о невежественном мальчишке. Но ничего не знаешь о том, кем я стал. Перестань считать, что всегда права. — Его голос был подобен ножу, холодной стали, чему-то бесчувственному, жалящему и злому. Он встал, чтобы уйти, она тоже встала, заговорив, как только он отвернулся: — Драко. Малфой, — поправила она. — Мне очень жаль. Это было неуместно. Ты... Я не знаю тебя достаточно хорошо, чтобы предполагать подобное. Это было ужасно с моей стороны. Прости. — Знаешь, Грейнджер, если бы ты остановилась на минуту и выглянула из своего маленького идеального пузыря… — Идеального?! — ...который для себя создала, то увидела, что люди меняются. Может быть, обнаружила, что прошлое осталось в прошлом. Что не все мы как открытые книги. Что, возможно, некоторые взрослеют, возможно, они учатся, возможно, они чертовски сожалеют. Он вышел из кабинета, даже не оглянувшись, и закрыл дверь гораздо тише, чем она ожидала от кого-то настолько рассерженного. Широко раскрытыми глазами она смотрела на закрытую дверь, быстро перебирая в уме произнесенные им слова. Было ли это... Она нахмурилась, когда снова села в кресло, переместив взгляд на дубовый стол. Потянулась к ремню портфеля и рассеянно пробежалась по нему пальцами, мыслями блуждая далеко отсюда. Это было одно из пресловутых «почти что извинений» Малфоя? Неужели он только что попросил прощения? За все? За прошлое? Она снова посмотрела на дверь, все еще задумчиво хмурясь.