равнодушие

семь минут седьмого до полудня. холодное солнце прорывается сквозь высотки, раздвигает их и проникает в окно. навязчиво. неумолимо. безжалостно. лето закончилось после весны, с календаря агрессивно скалится осень. снова. давит — на плечи, на сердце, на лёгкие. сжимает в тиски. насильно растягивает уголки губ и — в стороны, оголяя провода-зубы — сцеживает искажённую пьяную недоулыбку. неправильную. сломанную. вымученную. под ногами шуршат фантики. пол усыпан ими, как лепестками, грязными пожухлыми листьями, но далеко не. сладкое наваждение, горькое осознание. привкус во рту не заедается с зимы. конфеты не справляются, как не справляется по-ноябрьски уставший ра. глупо. бездарно. привычно. жизнь такая, какая она есть. он помнит её такой, сколько помнит себя. старые, ненужные диски — бесполезные носители с позабытой на них информацией. десятки блестящих на солнце маленьких фрисби. заточенные в краях. подвешенные к потолку. пускающие зайчиков. у гэвина нет знакомых с подобным старьём (разве что хэнк, но хэнк — как заевшая в кассете плёнка; запутавшийся в корнях да выцветший, почти что истлевший). у гэвина знакомых — как раннего снега. тают, соприкасаясь с кожей. крошатся, оседают в волосах и исчезают. гэвин сам для себя — незнакомый знакомец. лицо, которое ты видишь в автобусе по пути на работу. десятки лет к ряду. у вас один маршрут и одинаковые смены. одни на двоих обиды, наггетсы в морозилке и вейп. жижа с дыней. круглосуточный супермаркет через дорогу. улыбчивая девушка за кассой с залитым синевой глазом и вырванными мизинцами (догадывается: не сдержала обещаний; вспоминает — всё ещё сдерживает свои). переживший последнюю линьку птицеед. ядовитый. редкий. серебряно-сизый. двести баксов на ебэй. сомнительное вложение средств, неизлечимая арахнофобия. мучаются, поди, оба. годами. уже несколько зим. четыре. их прошло целых четыре. горящее масло на коже. плесневелый хлеб. позабытая в сборах яичница. сегодня — без завтрака. снова. без кофе — потому что не среда и не суббота. снова. тик-так. тик-так. гэвин считает. в автомате последний маунтин дью. руки не дрожат, но. муравьи сбегаются на сладкую газировку, пачкают лапки. не отлипают от пола. когда живые точки накрывает большая тень, гэвин моргает. медленно. задумывается: осознают ли они опасность? знают ли, что их ждёт? — и опускает ботинок. давит. молча. гэвин знает, каково быть маленьким. каково быть под ботинком. барахтаться в липком, густом, почти-что-цементном. без шанса спастись. беспомощно наблюдать. выполнять свою работу. в ожидании конца. приходит раньше нужного. не опаздывает — разучился. скалится любезно, как загнавший добычу волк. в верхнем ящике — короб с лакрицей. въедливо-жёлтой по чёрному. с блеклыми внутренностями. розовыми. гэвин заедает незаедаемый привкус, пока жизнь вокруг него тянет до предела леску. максимально раскручивает рулетку и ломает посередине. ровно. иногда гэвину кажется, что, застрянь он во временной петле, он бы этого даже не понял. профукал. день, второй, третий. сливающиеся в одну кучу дела. под копирку заполненные бланки. одни и те же лица: коллеги, потерпевшие, подозреваемые. собственное блеклое отражение в потухшем экране. пустая доска для заметок. оповещение на смартфоне ровно в 8:05 — «работай». трекер привычек, отдающий приказы. а гэвин и подчиняется им: слепо; как когда-то учили. пытается держать свою жизнь в узде, следовать правилам — хоть каким-то, — но получается откровенно хреново. у офисного гула лицо уставшего тридцатишестилетнего старца, обречённого жить с опоясывающим щиколотки илистым дном; лицо запутавшегося в сетях морского чуд(овищ)а, понадеявшегося на несуществующую людскую человечность; лицо давящегося собственным пламенем дракона, ступающего по рыцарским пикам; морда любимой, но увядающей с годами кошки с аллергией на собственную шерсть и песком в мочевом. разбитая мерчевая кружка, что верой и правдой служила больше десяти лет. исцарапанная, впитавшая в себя кровь кобура. молочная шоколадка с изюмом, разломанная по кривой и тающая в руках. оглядываясь, он замечает “знаки”: мигающие диоды патрульных; опрокинутая кем-то стопка бумаг на общем столе; поцарапанный рабочий планшет; спешка там, где ей не место. но этого никто не видит. гэвин ощущает себя посреди урагана, готовый броситься на опасность, перемолоть себя в труху. но ничего не происходит. гэвин с силой давит на глаза, смотрит на лампу и наблюдает за повседневностью рабочего калейдоскопа. наблюдает, как жмутся у стойки (потерявшие и потерявшиеся) люди — тянутся руками и повышают голоса, молят и проклинают; как мечутся в псевдоаквариуме вывернутые наизнанку рыбы — бьются о стекло, не дышат, имитируют жалость со жгучей приправой из сочувствия; наблюдает, как нарушаются правила, меняется тон, седеют молодые головы; как; как; как разливается под закрытыми веками лазурь. таймер отсчитывает дни, скалится неприветливо и подмигивает с воздушного на лимонный. давит изнутри и цепляется колючими лозами, привычно обволакивая предплечье. тик-так. тик. так. гэвин ведёт отсчёт. будь гэвин акулой — давно бы умер. иногда приходится остановиться и позволить миру себя обойти. посмотреть в чужие спины, подметить, как изменилась их осанка из-за тяжести на плечах. сколько груза несут на себе и как часто оборачиваются, вглядываясь в прошлое. пытаются вернуться к началу — потому что не туда свернули. мучаются, ища дорогу домой. а гэвин вот не нашёл. дождался, пока его фитиль догорит, и поджёг новый. залил глаза краской, отвернулся, похлопал в ладоши — как фокусник. заставил себя восстать — не из мёртвых, но. близко к ним. сорвал налипшую к рукам паутину, запричитал — недовольно, показательно громко — и пошёл дальше. убедился, что мир вокруг него — неизменяемая вязкая субстанция, пожирающая сама себя. чёрная дыра. сраный коллапс. гэвин ступает на зыбкую почву. через силу продолжает движение — потому что акулы умирают без движения. не исполинская, но. близко к ней. зависает на полтора часа к ряду, ждёт в засаде — едва дышит. стряхивает с плавников песок, поднимается величественно, берёт разгон. чует добычу раньше, чем вспоминает собственное имя. как и в каждом сне, в глубине живут чудовища. поджидающие за плечом твари ласково оттягивают ворот и закидывают кубики льда. с солью: как в детстве. поднимается до загривка, впитывается в копчик — нервная дрожь стреляет в руки, выплёскивается яростной дробящей волной. рид не сдерживается — бьёт в ответ. дело — простое, грязное, с необоснованной жестокостью. болезненно знакомой, но. у гэвина принципов до бездны челленджера, и он никогда не опускается ниже поставленной планки. или не поднимается. смотря как судить. (но гэвина никто не судит). гэвин — хороший плохой коп, но как же иногда хочется побыть просто плохим. ведь правда бывает горькой. страшной. у максин разбросаны игрушки по комнате и разлита кровь на пушистом ковре. гэвин утопает в мягком ворсе. ненамеренно. вынужденно. дэвид линч скалится из служебной машины и плюётся в стёкла. сэра рвётся к стылому тельцу, вырываясь из шести рук. болезненно. отчаянно. гэвин не может заставить себя уйти. в аду никогда не будет пусто — гэвин собирается убедиться в этом лично. и возвращается с видом победителя. охотник загнал травоядное, возомнившее себя хищником. костяшки чешутся, под ногтями остаётся кровь и мажет по планшету блеклыми разводами. высыхающими. тусклыми. дело закончено — но радости нет. гэвин не чувствует удовлетворения или довольства собой. в допросной скалится линч, пока рид собирается с силами и заставляет себя дышать. продолжить начатое. довести до конца. через тридцать минут он избавляется от гнойника и закрывает дело. фаулер не смотрит в глаза и сухо кивает. гэвин дышит. чешет костяшки, выковыривает из-под ногтей кровь. они оборачиваются на стук в дверь — одновременно, вырываясь из собственных миров — и молчат. ад поднимается к нему сам.