Кукла

‒ Дурацкие крючки! Я стараюсь не кряхтеть. Это мой первый лифчик, и я твёрдо решила: научусь застёгивать его прямо на спине, не жульничая и не перетягивая застёжку вперёд. Лайя вздыхает, смотрит на меня со снисхождением, как на маленькую. А ведь я старше! ‒ Иди, помогу. Я закатываю глаза, но всё же встаю перед ней, подбираю одной рукой волосы и прижимаю к затылку. Пока Лайя цепляет крючки за петли, разглядываю нежно-коралловые обои. На них незатейливый узор: три точки, три полосы, три точки. Когда-то в детстве, ещё до появления Лайи, я обожала эти обои. Чувствовала себя принцессой в розовом замке. Но потом папа слепил своего первого андроида. И тогда я поняла: никакая я не принцесса. Так, мусор, который мешается под ногами. ‒ Готово. Я вздрагиваю. Её палец прерывисто скользит вниз по позвоночнику, будто повторяя знакомый узор. Три точки, три полосы, три точки. Холодный палец. Надо сказать папе, пусть проверит датчик тепла. ‒ Он выложил фотку с какой-то уродкой. Хочу, чтобы голос звучал как можно безразличнее. ‒ Я видела, ‒ спокойно отвечает Лайя. То ли мне удалось изобразить пофигистку, то ли она мне подыгрывает. ‒ Представляешь… Он обещал, что дождётся нашей встречи. Он обещал! ‒ голос всё-таки дрожит. ‒ А я уже почти собралась попросить у папы билет в его дурацкий Лондон! ‒ Я знаю, Ди. Парни такие придурки. У Лайи ласковый, успокаивающий голос. Всё-таки он мой самый любимый. Куда лучше маминого ‒ она ведь привыкла только отдавать приказы да выступать с докладами. Лайя нежно гладит меня по голове и зарывается пальцами в растрёпанную шевелюру. От удовольствия хочется зажмуриться. ‒ Ты так говоришь, потому что я хочу это услышать, ‒ ворчу я. ‒ Конечно, ведь папа именно так тебя запрограммировал. Быть дочкой самого крутого разработчика в мире, в общем-то, неплохо. У меня всегда есть деньги на барахло и вкусняшки ‒ хотя почти от всего уже тошнит. А ещё есть Лайя. Если бы не она, я, наверно, давно бы вышла со скуки в окно. ‒ А я ещё хотела его поцеловать. Ну, в реальности, когда встретимся. ‒ Я кривлюсь: об этом сейчас противно думать. ‒ Не расстраивайся. Ты обязательно встретишь того, кто будет достоин настоящего поцелуя, ‒ шепчет Лайя, и мне действительно становится как-то легче на душе. Надеюсь, она права. ‒ Вот бы в этот момент не облажаться. Я и целоваться-то не умею. ‒ Хочешь, научу? ‒ А ты откуда знаешь, как это делается? Лайя многозначительно касается кончиками пальцев своего виска. ‒ Я знаю всё, что есть в сети. На губах Лайи алеет настоящая, человеческая помада, а не тот ядовитый пигмент, которым обычно мажут андроидов. Я сама крашу её каждое утро. Она тянется ко мне. Сперва очень хочется ускользнуть ‒ оттолкнуть её, рассмеяться ей прямо в лицо, милое и фарфоровое, но отчего-то я не сопротивляюсь. Почему бы и нет? На вкус её губы совсем не похожи на пластиковую вешалку или стилус от планшета ‒ честно, я ожидала чего-то подобного. Оказывается, они мягкие, как зефир, и так же сладко пахнут. ‒ Расслабься, ‒ шепчет Лайя, на мгновение прервав поцелуй. Я правда пытаюсь, но выходит ерунда. Я пыхчу, краснею, дёргаюсь ‒ то к ней, то от неё. Не зря тот придурок смеялся надо мной, когда я тайком целовалась с ним по вирт-чату. Говорил, что я веду себя как идиотка. Я отстраняюсь от Лайи, нетерпеливо спрашиваю: ‒ Тебе понравилось? ‒ Очень, ‒ она улыбается. Злость впивается в мозг, как раскалённая иголка. ‒ Конечно, ты же тупой кусок пластика! Как тебе могло не понравиться? Улыбка стремительно тает, и Лайя опускает взгляд. Молчит. И как папе удалось научить её так реалистично грустить? Я по-хозяйски оглядываю Лайю с ног до головы. Моё любимое серое платье туго обтягивает её тело. Подол когда-то доставал до колен, а сейчас еле дотягивается до середины бёдер. Папа сделал так, чтобы Лайя росла вместе со мной. Чувствую себя виноватой. Правда, совсем капельку. ‒ Пойдём, купим тебе новый наряд. И красивые туфли. Конечно, Лайя соглашается. Я, как хорошая девочка, которая не хочет расстраивать папу, уже сделала всю домашку, и она это знает ‒ проверка занимает у неё доли секунды. Хотя она бы пошла, даже если бы я вообще не открывала книжки. Она ведь моя. ‒ Пойдём, ‒ эхом отзывается Лайя. Протягивает руку. Я сжимаю её потеплевшую ладонь и тащу за собой.