Мертвый на острие клинка

       Снег вперемешку с грязью.        Ледяные иглы в коре почти лысых елей — и тысячи падающих снежинок, увидеть которые он не рассчитывал в ближайшие полгода.        Гию ищет Сабито, а находит декабрь в мае.        …Но ворон Сабито привел его сюда, а значит, тот должен быть здесь.        Гию ненадолго замирает, видит перед собой сваленные в шалаш деревья и достает меч.        Ворон громко кричит и садится на один из множества торчащих сучьев.        Гию прищуривается, замечает между темными стволами небольшой проход, почти сразу же углубляющийся внутрь.        Меч чуть не выпадает из его рук, когда он добирается до середины. Дрожь проходит по запястьям, оседает где-то в плечах и тяжелым камнем приковывает Гию к земле.        В дальнем углу сидит Сабито.        Сидит.        Гию тошнит.        Столп воды.        Ученик Сакоджи Уракодаки.        Один из сильнейших охотников на демонов.        Его друг.        Сабито не может сидеть: для сидения в прямом смысле слова необходима нижняя половина тела, ноги, таз — всего этого у Сабито… не наблюдается. Как, впрочем, и верхних конечностей.        Труп.        Он находит труп.        Внутри, примерно в средостении грудной клетки, отчаянно начинает колоть.       — Гию? — голова мертвого охотника поднимается, и заменяющие глаза черные прорези на маске ломают что-то внутри. — Хорошо, что ты здесь. Мне нужен твой клинок. Мой раскрошился.        Голос Сабито изменяется.        Истончается.        Он словно льётся и звенит, несмотря на состояние охотника.        — Зачем? — Гию тратит половину сил, чтобы только заговорить; другая же половина уходит в руку, чтобы покрепче ухватить меч.        Где-то глубоко внутри Гию знает, что здесь обнаружит, еще на подходе.        Он чувствует дыханием. Улавливает запах. Слышит замедленное сердцебиение.        Это настолько невозможно, что Гию просто выбрасывает мысли из головы.        До этого момента.        До того, как видит Сабито.        — Просто прирежь меня.        Лучший ученик Сакоджи Урокодаки запрокидывает голову, и маска съезжает с его лица, обнажая клыкастый рот.        Демоническая улыбка.        Гию наставляет меч на Сабито и сам же пугается своего порыва.        Способен ли он…        …убить своего друга?        Гию — охотник на демонов.        Сабито — больше не человек.        Итог встречи должен быть очевиден.        Для этого ворон привел его сюда.        — Не медли, Гию. Уже ничего не исправить, — никогда еще Сабито не звучал столь равнодушно.        Гию сглатывает.        Отводит взгляд — и буквально через секунду чувствует, как близко проходит смерть, наказывая его за беспечность.        Демонический клык оцарапывает щеку и врезается в одну из деревяшек за спиной.        Сабито мотает головой — и маска спадает и с глухим стуком ударяется о землю; по его нижней губе течёт струйка крови, а демонической улыбке не хватает одного острого зуба.        — Я хочу съесть тебя, Гию. Вгрызться тебе в шею, вонзить когти в тело и искупаться в крови.        Глаза Сабито лишены пепельного оттенка, который Гию помнит с самого детства: пепел смешан с сиренью, а голубые, почти прозрачные зрачки словно трескаются.       — Я стал демоном, Гию, а это значит, что тебе нужно убить меня.       — Пока этого не сделал ты? — нервно огрызается он и одним пальцем свободной от меча руки касается раны на щеке. — Ты промахнулся.        Сабито раздраженно щурится и взрыкивает, словно надеясь, что следующие, обязательно последние его слова переубедят:       — Я убью тебя, как только взойдет луна.        Глаза в глаза.        Оскал и плотно сжатые губы.        Блеск клыков и меча, так похожие между собой…       — Хотел бы убить — сделал бы это сразу. Хотел бы умереть — выполз бы на солнце.        Гию убирает меч в ножны.

***

       Санеми скалится, злится на Гию и старается не тянуться к висящему на поясе мечу.       — Его нужно убить!       — Это решать не вам, — равнодушно роняет Гию, продолжая буравить взглядом дом, в котором находится Ояката-сама.        Это первые слова Гию, обращенные к Санеми. Да и в целом — первое, что он произносит с тех пор, как они с Сабито прибывают в поместье.       — И это говорит обычный истребитель? Ты хоть знаешь, что тебе будет за то, что притащил сюда демона? За нарушение устава?! — шрамы Санеми скалятся вместе с ним, но Гию на это плевать.        Его волнует Сабито-демон, Сабито-истребитель и Сабито-человек.       — Успокойтесь, Шинадзугава-кун, — звенит голос Кочё, которая заняла пост Столпа всего несколько дней назад. — Сабито-кун — наш товарищ.       — Больше нет, — Санеми резко поворачивается, захлопывает недовольно рот, но голос больше не повышает. — Ты ведь все прекрасно слышала?!        Он знает о смерти Столпа Цветка, и ему достаточно жаль ее младшую сестру, чтобы не орать на нее открыто.       — Когда вы злитесь, Шинадзугава-кун, вы так похожи на ребенка.        Шинобу Кочё мягко улыбается, предпочитая проигнорировать последние его слова.        Санеми скрипит зубами. Собирается что-то выкрикнуть, но оказывается перебит:       — Что такого блестящего вы слышали, Шинадзугава-сан?! — Столп Звука спрыгивает с крыши, делая в воздухе кувырок. — Почему вы желаете смерти Сабито-сану?        Узуй забирает себе внимание Санеми, и Кочё остается скромно стоять в стороне, все так же непринужденно улыбаясь.       — Он стал демоном! Демоны жрут людей! Неважно, кем он был раньше, если сейчас в любой момент он может сорваться и накинуться на кого-нибудь из нас!       — Я верю в Сабито-сана, — говорит обычно тихий Токито, не отрывая взгляда от ночного неба.       — Настолько, что доверишь ему своего брата? — интересуется Обанай. — Вы думали, что будет, если оставить его в живых?        Высокий воротник приглушает голос Игуро, но даже так этого хватает, чтобы успокоить Шинадзугаву.        Санеми выпрямляется.        Опускает руку на плечо Гию, пытаясь то ли показать понимание, то ли доказать правоту, и даже старается говорить тише и спокойнее:        — Таковы правила. Мы должны защищать людей. Не демонов.        Гию поднимает голову.        Смотрит в глаза Санеми, близко-близко.        И сам себе кивает:       — Вы оставляете грязные пятна на моей форме.        Санеми сжимает плечо, а его лицо странно трескается.        Гию, как ни в чем ни бывало, вновь оборачивается к дому Оякаты-самы: отношения между людьми для него — темный лес.        Истинная вера есть сейчас только в Сабито.

***

      — Что стало с демоном двенадцати лун?       — Не знаю.        Ояката-сама сидит на татами, и в его плавающих в шрамах глазах — океан сочувствия и любви.       — А что стало с тобой, Сабито?        Новый демон переводит взгляд на луну за окном. Молчит.        Когда раздаётся странный хлюпающий звук, Ояката-сама вздрагивает.        Сабито открывает клыкастый, полный крови рот, откуда вываливается откушенный язык. Уже через пару секунд он вновь отрастает: демонстрация способностей к регенерации краше любых слов.        Сабито улыбается.        Сабито начинает безумно смеяться.        Ояката-сама же медленно встает, опираясь на руку жены.        Пара секунд — и глава организации истребителей демонов уже бесстрашно опускается на колено перед одним из тех, с кем борется всю свою жизнь.        Перед демоном.        Обезображенные болезнью пальцы поднимают с пола выброшенную плоть.       — Тебе ведь очень больно, — в голосе ни капли злости.        Только тонны грусти.        Сабито затыкается.        Смотрит широко открытыми глазами на Оякату-саму, не в силах поверить, что можно так.        Так открыто любить.        Так искренне сострадать.        Сабито не замечает, как по его щекам начинают течь слезы.       — Я вас подвел. Я подвел Канаэ. Шинобу. Гию. Макомо. Учителя Уракодаки. Хирохито. Истребителей. Людей. Японию. Мне жаль. Мне так жаль…        Ояката-сама притягивает к себе тело без конечностей и обнимает вздрагивающий от рыданий торс.        Язык отрос.        Руки и ноги — нет: Сабито сознательно не регенерирует их, чтобы Ояката-сама чувствовал себя в безопастности, и глава, конечно же, понимает.       — Ты не подвел себя.

***

      — Уходишь?        Шинобу Кочë появляется на пороге комнаты Сабито.        На одно мгновение он видит в лице младшей сестры лицо старшей.        Черты мертвой на лице живой.        Сабито почти сразу же отворачивается, чтобы прекратить сравнивать Шинобу и Канае: то же отражение луны в глазах, что он видел в последний раз, когда Столп Цветка была здесь, сейчас кажется ему отвратительным.       — Ухожу.        Коче делает шаг — чуть прыгучий, резковатый, но в то же время не лишенный изящества.        Если Канае плыла в движении — Шинобу атакует.        Она подобна хищному насекомому.       — Ты ее не спас.        Сабито вздрагивает, но лицом к Коче не разворачивается.        Страшно смотреть.        Стыд разъедает душу.       — Не спас.        Вот она, истина: он может видеть Шинобу.        Канае не видит даже крышку своего гроба.       — Она любила тебя.        Сабито хочет разодрать себе грудь, вынуть сердце и швырнуть его в руки стоящего за его спиной ребенка.        На!        Смотри!        Оно бьется!        Оно скорбит вместе с тобой!        Он тоже любил Канае.       — Я знаю.        Шинобу сладко улыбается.        Сабито хочется умереть.       — Я никогда тебя не прощу.        Шинобу жалеет о своих словах в ту же секунду, но чувства сильнее ее.        Она молча разворачивается и уходит.        Сабито, оставшись в комнате один, ломает себе мизинец и безымянный палец на правой руке. По одному — каждой из сестер.        Вот только легче не становится.

***

      — Ты теперь Столп Воды.        На Сабито изодранное кровавое хаори с золотым орлом, а в руках он держит сделанную учителем Урокодаки маску.        Гию никогда не понимал привязанности Сабито к этой вещи. Вообще привязанности к чему-либо.       — Лови.        Лисья маска со шрамом — как у Сабито, — оказывается у Гию в руках.       — Зачем?        Сабито пожимает плечами.       — На память.        Гию понятливо кивает, хоть ничего и не понимает.        На память?        Гию и так не забудет Сабито — зачем ему какая-то вещь, чтобы помнить о нем?        Зачем вообще люди предают значение вещам, когда важен сам человек, а не вещь, с ним связанная?        Он разворачивает маску и смотрит на вырезанные слова.       — Что они значат?        Когда Гию спрашивал Сабито о них в прошлый раз, тот не ответил.        Гию не знает, почему решил, что в этот что-то изменится.       — Это имена.       — Чьи?        Сабито протягивает Гию руку.        Гию в первые пару секунд непонимающе смотрит на нее, а потом пожимает.        «Первый раз в жизни», — проносится в голове после рукопожатия.        Когда вообще в последний раз Гию осмеливался на прикосновение?       — Мертвой жены и дочки.        Сабито не улыбается.        Сабито не плачет.        Сабито не грустит.        У бывшего истребителя сердце в ледяных осколках, которые он не в силах растопить.        Сабито прощается.        Гию стоит на месте, держа в руках лисью маску.        Внутри у него — ком из непонятных чувств и эмоций, с которыми он не знает, что делать.        («Первый и последний раз», — думает Сабито).

***

       Эгоист. Эгоист. Эгоист.        Юичиро рычит себе под нос, делает тысячное приседание и падает на землю, тяжело дыша. Вскидывает вверх руки, смотрит на правую ладонь и обрубок левой руки и начинает злиться еще сильнее.       — Чертов эгоист…       — Кто? — спрашивает отрешенный Муичиро.       — Никто! — огрызается Юичиро, поднимаясь с земли, отряхивается от недавно вылезшей травы и становится в планку.        Он уже привык отжиматься на одной руке.       — Я пойду на отбор.        Муичиро наклоняет голову к правому плечу, и недоуменно смотрит на брата.       — Ты умрешь.       — Не умру! — опять огрызается.       — Ты не справишься с демоном, — Столп Тумана равнодушно констатирует факт и возвращает взгляд к небу.       — Посмотрим, — шипит Юичиро.        Он станет истребителем. Станет даже Столпом. Докажет всем, что и калека способен на это.        А потом найдет Сабито.        Найдет — и убьет своего сбежавшего от ответственности сенсея.        Юичиро тоже, на самом-то деле, тот еще эгоист.

***

       Сакоджи Уракодаки пьет горячий чай, когда раздается стук в дверь.        Меч уже давно в ладони, и дыхание работает на всю: Уракодаки о приближении демона знает, еще когда тот появляется на склоне его горы.        Стук повторяется.       — Какие пошли нынче вежливые демоны… Я приятно удивлен.        Дверь распахивается.        Уракодаки готовится исполнить ката, но замирает — на пороге стоит Сабито…        Ката, тем не менее, он все-таки исполняет, хоть и с промедлением.       — Исскуство демонической крови. Заморозки.        Волна несшаяся на Сабито замерзает, и тот принимает ее на меч.        Лед летит в стороны.       — Я убью тебя, а потом убью себя, — говорит спокойным голосом Уракодаки.       — Я не позволю вам этого сделать. Для этого я вернулся.        Учитель поднимает меч.

***

       Макомо спешит домой, подгоняемая свежим запахом демона, который застал ее у подножья горы.        На ней новая форма истребительницы, а в руках — солнечный клинок.        Учитель Урокодаки в последнее время жалуется на больную спину, и Макомо переживает за него сильнее обычного.        Когда она достигает дома, все страхи развеиваются.        На крыльце сидит с чашкой чая потрепанный, но главное — живой учитель.       — Запах такой… сильный, неужели здесь был демон двенадцати лун?        Учитель неподвижен и до странности молчалив.        Макомо аккуратно присаживается рядом.       — Учитель?..       — Порой жизнь преподносит нам великие сюрпризы.        Макомо склоняет в любопытсве голову.        Урокодаки же протягивает ей белый плащ.       — Он просил передать его тебе.        Золотой орел с раскинутыми крыльями смят серыми пальцами учителя.        Макомо завороженно рассматривает выкроенную специально под нее вещь, узнавая бывшее хаори давнего друга.       — Здесь был Сабито? Это он помог вам с демоном?        Урокодаки вздыхает и поворачивается лицом к Макомо.        В следующее мгновение девочка перестает дышать.        Учитель стягивает с себя маску Тенгу, и она впервые видит его лицо: ярко-голубые глаза, как отражение неба в горном ручье; шрам на правой щеке от зубов демона; и много-много морщин от тяжелой жизни.        Ему около сорока пяти, но выглядит он на семьдесят.       — Орел — как свобода и честь. Сабито не смог сохранить первое, но все еще не потерял второе.        Ворон Томиоки каркает над головой, держа в клюве запечатанное письмо.

***

      — Прошло полтора года с тех пор, как я видел тебя в последний раз.        Сабито не оборачивается, только сжимает покрепче клинок и аккуратно касается острым лезвием шеи спящей девочки.       — Почему здесь демон, учитель?        Уракодаки усмехается.       — Я не знаю, что привело тебя сюда.        Сабито вздрагивает и резко поворачивает голову в его сторону.        Демонов нужно убивать.        Всегда. Везде.        Он не исключение.        Когда Мудзан издаст последний вздох, он совершит сеппуку.        Сейчас он силен как никогда, и пока у него в руках есть эта сила — он будет сражаться на стороне людей.        Если учитель защищает её, значит, она не познала людскую плоть и точно так же, как и он, бьется за истребителей…        Сабито делает глубокий вдох, стараясь успокоиться.       — Кто она?       — Сестра моего нового ученика.        Сабито нервно усмехается; клыки показываются из-за губ.       — Это того, который пытается разрубить камень? Очень посредственно.        Уракодаки улыбается.       — Ему пока не хватает мотивации.        Сабито еще пару секунд холодит шею девушки-демона клинком, но под неодобрительным взглядом учителя все-таки сдается и убирает меч в ножны.       — Я задержусь в этих краях на какое-то время.        Уракодаки внутри ликует: он видит перед собой запутавшегося, сломанного юношу, неспособного больше улыбаться и радоваться жизни.        Сабито потерялся.        Сабито стирается.        Что-то подсказывает Уракодаки, что встреча его учеников принесет обоим огромную пользу.        Сабито — это война и ненависть.        Танджиро — жизнь и любовь.