coercion

      Вергилий бледен, словно полотно. На висках блестят капли пота. Его нещадно лихорадит, руки трясутся. Вот-вот, и закричит от боли, станет изгрызать собственные запястья.              — Всё хорошо, слышишь? Расслабься, — Данте серьёзно смотрит ему в глаза через отражение в зеркале. Воздух в комнате звенит от напряжения. Чёрные полумесяцы под кадыком почти зажили и остались на коже жёлтым напоминанием.              — Отвратительно. Посмотри, как отвратительно, — Вергилий хочет отвернуться, но пальцы Данте в волосах не позволяют. Он скашивает глаза, но всё равно видит боковым зрением едва обозначившийся живот. Его ещё легко можно скрыть одеждой, да и в принципе выглядит так, будто Вергилий просто переел, вот только он никогда не ест слишком много, как бы часто не напоминал Данте. Надеется, что зародыш — кто там, зигота, или что, Вергилий не разбирается и разбираться не хочет, — просто-напросто сдохнет от нехватки питательных веществ. Данте грозится, что начнёт кормить с ложечки.              — Эй, Верг, ты носишь в себе новую жизнь. Ну, разве не чудо, а? — Данте плавно опускает руки к плотному животу. Он запретил брату какие бы то ни было физические нагрузки, строго-настрого наказал. «Посажу на цепь, клянусь». Конечно, Вергилий взбесился, полез на кулаках, раз Ямато отказалась подчиняться человеку. Данте смеялся в лицо. А затем целовал в острые скулы рвущегося брата, притягивал к себе, обнимал, прижимал, заламывая руки. И тогда Вергилий кричал: от бессилия, от злости, от боли, и его собственное отражение, но немножечко, самую малость, сильнее, зажимало солёной ладонью рот.              — Я тебя убью.              — Конечно, — Данте согласно кивает и широко улыбается, поворачиваясь к реальному человеку, а не образу в зеркале. — Хоть раз ты меня, да?              Вергилий вцепляется в Данте снова. И кричит, рвёт глотку, утопая в проклятиях. Данте только широко ухмыляется в лицо такому живому и эмоциональному брату. Он никогда не умел быть холодным — только казаться. На шее бешено бьётся жилка, которую так сильно хочется прокусить, выпить до дна красный сок. Данте заботливо — чтобы не сорвал голос — накрывает рот рукой, зажимает, прижимает к себе дрожащее от ярости тело. Вергилий мычит и рвётся, кожа у него влажная, и он норовит выскользнуть из хватки.              — Тс-с, тише, — Данте гладит разбушевавшегося брата по волосам. Вергилий замолкает на несколько секунд, перестаёт бешено рваться, а затем крики сменяют слёзы. Он в последнее время становится всё более эмоционально нестабильным, психика расшатывается с каждым днём, но Данте не обращает особого внимания. Ему надоел этот холод в глазах, сталь в голосе. Надоела эта неприступность и невозмутимость. Надоела эта мёртвая мимика точёного лица. Так что да, такой Вергилий гораздо лучше. Слабый и полностью зависимый от него.              — Ну же, всё. Тише, что ты как маленький. Тебе сейчас нельзя нервничать. Будешь продолжать в том же духе, и мне придётся дать тебе успокоительное, — Данте журит сочувствующе, но на губах играет несдерживаемая ухмылка. — Верд-ж, ну, чего ты.              Вергилия встряхивает от такого обращения. Голова кружится, но дикая боль не даёт ни потерять сознание, ни хотя бы просто отвлечься.              — Я найду обезболивающее, — Данте целует брата в макушку. Тот стоит босой, в одних штанах, и, лишённый каблуков, теперь ниже. И это тоже нравится Данте — незащищённость, доступность. — Использовал его, когда регенерация паршиво работала, или раны не могли достаточно быстро зажить. Оно действенное. Леди посоветовала.              — Просто вырежи это из меня. Избавь, — Вергилий пытается остановить неконтролируемые рыдания, но ничего не получается. — Данте, Данте, Данте.              Данте улыбается довольный. Своё имя на полных губах как трофей за все старания, за все убитые на непутёвого старшего брата нервные клетки. Заслуженная награда. Шоколадная медалька.              — Вергилий, я люблю тебя. Так что нет.              Вергилий утыкается лбом в плечо Данте, пытаясь спрятаться от него же. Мелко дрожит. Все никак не может понять, когда же будет это триумфальное «проиграл», потому с каждым разом он понимает, что, вообще-то, тогда все было ещё хорошо.              Данте мягко улыбается, чувствуя, как намокает одежда там, куда уткнулся брат. Где-то в районе ключицы. Он кладёт горячие ладони на поясницу и неотрывно смотрит в зеркало. И чего ему не нравится? Белый, стройный, к р а с и в ы й. Он яростно тянет чужие одежды, пытаясь успокоиться, но Данте даже не шевелится. Он снисходителен. Спокоен. Монументален. Он медленно гладит рыдающего человека по голове, перебирает пальцами мягкие волосы и целует в висок.              Они так и стоят, пока Вергилий не срывает голос и не перестаёт биться в истерике, а просто замирает, прижав руки к груди. Он дышит глубоко, стоит с широко раскрытыми, покрасневшими и опухшими глазами. Данте говорит о том, что нужно больше спать и лучше кушать — это всё из-за усталости.