От леса до порога

      Когда Егор впервые услышал и распробовал музыку «Сруба», он испытал такое чувство, какое, наверно, испытывают люди, узнав, что в их родном лесу водится леший.              Кажется, вот же — тебе известны все тропки, все овраги в мирке фолковой и околофолковой музыки, все мрачные ельники и светлые опушки, и каждый древний дуб ты здесь знаешь, и горюешь по каждому замшелому пню. Тебе ведом и древостой, и подлесок; да ты и сам не одно дерево здесь посадил, вот только растут они плохо.              Привык ты к этому лесу, и хоть понимаешь, что не растёт он сам, что за каждым деревом человек стоит (не буквально, к счастью), а всё-таки живую душу встретить здесь не ждёшь, кроме птиц лесных.              А больше никто этот лес домом своим не считает. Права на то не имеет. Потому и нет здесь ни одной живой души, что нечисти полно, а она с человеком обиталище делить не будет. Впрочем, и деревьям не особо вредит: лишь иногда пронесётся мимо да кроны всколыхнёт, или пройдёт, оставив влажный ядовитый след, и корни яд из него выпьют.              А потом ты понимаешь, что ничего не знал о вдоль и поперёк исхоженном лесе. Не ведал, что у него хозяин есть. А остальные, что сажали деревья, и до сих пор не ведают.              Они все в этом лесу гости; только он его понимает, только он его чувствует. А чем лесовой от лесника отличается? Тем, что знает, что дело не в деревьях.              Правда, хоть и умеет лесовой с нечистью ладить, но верх над ней взять не может и не стремится. Да, он знает, в чём суть. И потому боится этой сути. Может лишь жить в опасной близи к ней, но никогда не сделает подвластной. И она его принимает — на своих, одной ей ведомых правилах.              Егор был заворожен этой встречей больше, чем всеми вместе взятыми лесными красотами. Все деревья как-то помертвели, поблекли, птичье пенье перестало манить. Да стоит ли обращать на них внимание, когда тут чудеса такие творятся?!              Никто не чувствовал правду лесов, деревень, русских сердец так, как чувствовал Игорь Шапранский. Никто не вбирал с таким упоением этот дымный, то тяжёлый, а то благоуханный дух, и не выдыхал его чудесно обновлённым, согретым нутряным теплом до самой сердцевины.              Никто не писал таких текстов и такой музыки, если к магии, творимой Игорем, можно применить эти простые слова. И никто голоса такого не имел, чтобы он даже один, без слов, звучал и молитвой, и гимном.              Егор никогда не встречал настоящей нечисти, но, случись такое событие, оно произвело бы на него меньше впечатления, чем встреча с Игорем и его творчеством.              И тем более — чем последовавшее личное знакомство.              И тем более — чем согласие Игоря взять Егора в группу гитаристом.              Даже спустя месяц репетиций Егор никак не мог привыкнуть к тому, что идёт теперь с Игорем рука об руку, держится плечом к плечу. Некогда он поймал Игоря, дружелюбного и общительного, после очередного концерта, и его захлестнуло благоговейным восторгом, будто подняло на его острие. Обычно такой восторг, настигнув и оглушив, немного спадает, чтобы, разогнавшись, захватить вновь. Но в этот раз никаких волн не было. Оставаясь на пике, восторг не отпустил Егора, даже когда он разговорил Игоря, пригласил в бар, угостил пивом. И позже, на всех их встречах, оставался таким же, как в тот первый миг, когда Игорь столкнулся с ним взглядом. И до сих пор не спадал.              Егор чувствовал себя так, будто познал некую истину о музыке, о поэзии, о пении — это воодушевляло и помогало держать ровный рабочий настрой. А в рабочем коллективе главное — взаимопонимание.              Он не смотрел на Игоря, как на безумца, когда тот посреди репетиций замирал с приложенным к губам пальцем и, расширив глаза, спрашивал в тишине: «Вы слышите?» Бесы и духи рядом — лишь бы не беспокоили больше нужного. В свою очередь, когда Егору захотелось отметить себя знаком доселе сокровенным и набить на руке эмблему «Сруба», Игорь этому только обрадовался.              Егор почти точно знал, что татуировку с заветной надписью носит один. Поклонников у группы сравнительно мало: именно в этом причина контактности Игоря и, как следствие, беспроблемного вступления в состав. И Егору было приятно, что он может считать себя одним из самых ярых почитателей. Игорь тоже носит на предплечье отметину, дань проекту: угрюмая изба, лес, рогатый месяц; но эмблемы нет даже у него.              Не идеализируя Игоря, Егор, однако, относился к нему одновременно как к кумиру, духовному учителю и другу. Воистину редкое почтение по меркам лесных хозяев.              Каждую репетицию он отдавал Игорю дань своей игрой, а после они сидели у него на кухне, одни ли, или ещё с кем, и пили когда чай, когда пиво, когда сбитень. Игорь готовил чудесный сбитень: в меру густой, приятно склизкий, со зверобоем и кипреем. Егор смущался этого угощения и знал, что не сможет приготовить в ответ ничего столь же вкусного. Когда Игорь впервые зашёл к нему домой, фантазии Егора хватило только на травяной чай.              Впрочем, Игорю виднее, какая треба ему приятней. И, очевидно, его всё устраивало.              Почтительность Егора, хоть тот и проявлял её довольно сдержанно, Игоря трогала. На самом деле они с Егором были пока скорее приятелями, чем друзьями, но Игорю нравилось с ним общаться. Очень многие мысли и взгляды Егора совпадали с его собственными, а те, что не совпадали, казались занятными и необычными. Егор был большим любителем культов и ритуалов, что не казалось Игорю, избегавшему прозаичной конкретики, близким, но одновременно его и влекло. Единственным ритуалом, который отправлял Игорь, было его творчество, а всё же рассказы Егора он слушал с увлечением.              В головах обоих роились полуистлевшие предания, лики жути древней и нынешней, старославянские обряды, сказания на грани мифа и сказки, — и оба при этом выглядели простыми городскими жителями. Всё-таки и времена уже не те, и лес уже не тот, и кому как не Игорю виднее, каковы теперь в нём правила да порядки? А Егор, выходит, хорошо их угадал, и мог себя за это похвалить.              В своих обширных владениях Игорь был спокоен, держался с достоинством; никому, кто с миром в них вступал, дурного не делал, и договор с ним был прост и отраден. А Егор нёсся с ним через дни и недели, влекомый восторгом, и был несказанно рад, что Игорь не водит его, не кружит, ветров не насылает, троп не путает.              Да только он ещё не начинал.