Anthracite

Когда-то давно, ещё в детстве, придворный историк и архивариус часто рассказывал маленькой Жасмин истории о невероятных приключениях, наполненные завораживающей магией сказки.       И в этих сказках добро всегда побеждало зло, и каждый раз поверженное зло требовало к себе милосердия, жалости, понимания. И Жасмин, бурно реагировала, негодуя и по-детски наивно спрашивая архивариуса: "почему зло требует сострадания? Оно не заслуживает жалости!"       Но был ещё один вопрос из её детства, который маленькая принцесса задала лишь однажды, чтобы найти ответ на него много позже.       "Почему люди переходят на сторону зла?" Архивариус тогда только с лукавой улыбкой покачал головой и ничего не сказал.       И Жасмин, повзрослев, вспоминала этот безответный вопрос только, когда они с Аладдином побеждали очередного злодея, угрожавшего Аграбе: будь то Джафар или Мираж...       И каждый раз после победы над злодеями, Жасмин неизменно удивлялась: как можно было сострадать перешедшим на сторону зла? Как можно было подумать о том, чтобы добровольно перейти туда?!       Но при встрече с Мозенратом впервые Жасмин поняла кое-что важное. Было одно обстоятельство, которое никогда не описывалось в историях архивариуса.       Старые сказки молчали о том, что зло может быть привлекательным, завораживающим, притягивающим взгляд, одновременно наполненный ужасом и восхищением.       Мозенрат был злом. Абсолютным злом, как считала Жасмин, но даже в глубине души, в самых тёмных и недоступных закоулках своего сознания, она не признавала, что он... был притягательным.       Мозенрат впервые предстаёт перед ней, не готовой к встрече, он высок и строен, изящен и чопорен: кровь аристократа в его венах застывает высокомерием. Голос его обманчиво-мягкий, смертоносно-убаюкивающий, словно шелест песка в пустыне.       Жасмин не может признать – не должна признавать – что на мгновение, её глаза смотрят в его глаза чуть дольше, чем можно смотреть двум заклятым непримиримым врагам.       А затем он приходит к ней. В полночь. Когда арабская луна в антрацитовом небе белеет ярче, чем солнце днём, и переливается прекраснее жемчуга в её украшениях, когда в любой тени видишь монстра или разбойника, когда случаются чудеса. И Жасмин, кажется, совсем не удивляется.       Буквально за мгновение до, она чувствует присутствие чужого в её покоях и успевает сесть на кровати, чтобы взглянуть в сторону выхода на балкон, который скрыт от её глаз прозрачными занавесями, похожими на серебряные лунные нити. А в следующий миг, в бледном призрачном свете вырастает тёмная тень высокого колдуна.       Он приходит к ней, начиная игру между ними. По своим правилам. – Добрый вечер, принцесса.       Он кланяется ей, не изменяя своим артистичным жестам, не пряча зловещей ухмылки, что расцветает на его лице при встрече, едва он замечает её гордый взгляд.       Мозенрат ступает неслышно, но входит в её покои, как в свои собственные, останавливаясь напротив.       Раджа, лежащий рядом с её кроватью, вскидывается и утробно-угрожающе рычит на зловещего незнакомца в тёмных одеждах.       Но Жасмин поднимает руку, быстро успокаивая зверя. – Тихо, Раджа! Тихо. Не трогай его... пока что.       Тигр неохотно ложится обратно, кладя морду на скрещенные под грудью лапы, и продолжает недобро косится на полночного гостя, которого его хозяйка, кажется, совсем не боится. – Что тебе нужно здесь, Мозенрат? – спрашивает Жасмин горделиво, спускаясь со своего ложа, обходя кровать и садясь на деревянную основу, между двумя резными столбиками, что поддерживают балдахин. – Я пришёл сыграть с тобой в игру, принцесса. – негромко произносит чародей, и глаза его сверкают в темноте её комнаты двумя холодными агатами. Жасмин чудится довольная ухмылка на его красивом, словно высеченном из белоснежного мрамора, лице.       Они смеряют друг друга высокомерными горделивыми взглядами. – Если ты откажешься, – бархатисто-нежно продолжает он, но голос его остаётся ледяным, словно песок в его мёртвом сумрачном царстве. – Мне придётся немедленно разрушить Аграбу... – Тебе не удастся это, Мозенрат! – излишне быстро прерывает его Жасмин, и вся она словно вспыхивает горячим гневом. – Аладдин остановит тебя!       Взгляд колдуна становится острым как лезвия ножей: он презрительно щурится, заставляя её умолкнуть. – Ты не слушаешь меня, принцесса, и ещё перебиваешь на самом важном месте. Не у своей ли уличной крысы ты набралась такой невежливости? – он играет язвительными колкими словами, ловко балансируя между саркастичным издевательством и дерзкой насмешкой.       И Жасмин вновь вспыхивает, думая, что зря ей захотелось послушать его: он такой же как другие. – ... пока твой крысёныш будет бегать по улицам, разыскивая меня, многие жители могут погибнуть... – он картинно вскидывает руку, прикладывая кисть ко лбу, словно собирается упасть в обморок от притворного шока, – ... впрочем, как я уже упомянул, – холодная усмешка притягательно искажает его лицо, когда колдун складывает длинные пальцы домиком и делает размашистый шаг навстречу ей. – У тебя есть прекрасная возможность согласиться на мою игру, и дать возможность Аграбе и своему женишку провести спокойно эту дивную ночь.       Мозенрат разводит руки в стороны и вновь отступает от неё на шаг, отворачиваясь. Он ждёт. Ждёт её согласия.       И Жасмин думает несколько мгновений, уже подсознательно зная, что она согласится. – Я хочу кое-что взамен. – всё же произносит она ему в спину. И её слова в тишине покоев звучат почти уверенно. – Что-то ещё кроме спасения своего благоверного? – роняет он плаксиво через плечо, оборачиваясь с недовольной усмешкой. – Мой поступок и без того великодушен, не находишь? – Нет, я хочу кое-что взамен. – непреклонно настаивает принцесса.       Мозенрат всё же поворачивается к ней, скрещивая руки на груди и хмуря чёрные брови. – И что же? – глаза его смотрят непроницаемо-холодно, и лицо недовольно вытягивается. – Ответь на мой вопрос. – то, что должно звучать приказом из её уст, вдруг обращается в неуверенную просьбу, когда Жасмин глядит на него с почти неловким интересом, отступая от кровати и стремясь приблизиться. – Почему... ты перешёл на сторону зла?       Выражение его лица не меняется, и принцесса не может понять, что же колдун чувствует из-за её речей. – Я... удовлетворю твоё любопытство, принцесса. – наконец произносит он с двусмысленной паузой и многозначительно сверкает антрацитовыми глазами, заставляя её моментально вспыхнуть. Но лишь на мгновение.       Затем Жасмин выпрямляется и смотрит на него гневно, пухлые губы презрительно кривятся, словно копируя его мимику. – Я люблю своего жениха больше жизни, Мозенрат. – холодно чеканит она, буравя его злым взглядом из-под чёрных длинных ресниц. – Я не сомневаюсь в этом, цветок пустыни. – неожиданно легко соглашается Мозенрат, и уголки его губ мягко вздёргиваются, вызывая у Жасмин смятение.       Но это обман. Его улыбка – сладкая ложь. Его взгляд стрелой пронзает её непокорное сердце и разжигает внутри тёмный огонь. Колдун делает шаг к ней, вырастая чёрной тенью совсем рядом, настолько близко, что она может почувствовать нечеловеческий холод, исходящий от его тела, и посмотреть в бездонные глаза напротив, которые пожирают её лицо непроницаемой тьмой. – Ты любишь его больше жизни, принцесса, – эхом повторяет её слова властитель страны Чёрных Песков, и голос его шелестит, завораживая её подобно одному из самых искусных его заклинаний. – Но меня ты страшишься больше Смерти.       Его слова проникают под кожей ледяными иглами-шипами и прорастают, распускаясь огненными цветами неведомой ей доселе тёмной страсти: Жасмин вдруг бросает в дрожь. – Я не боюсь тебя. – губы едва ли слушаются её, слова оседают где-то в лёгких, не в силах подняться по пересохшему горлу, будто он наложил на неё чары немоты. – Неужели? – бровь изгибается изящной дугой, Мозенрат ухмыляется.       Он протягивает левую руку, не облачённую в перчатку, и очень нежно, почти невесомо, касается её подбородка, скользит пальцами по коже, вынуждая поднять глаза и смотреть ему в лицо. Он не угрожает ей, но внутри неё всё сжимается.       Жасмин боится вздохнуть, чтобы не выдать своей слабости перед колдуном, и отчаянно гадает: может ли он почувствовать биение её загнанного сердца на кончиках своих пальцев?.. – Мы уже побеждали тебя сегодня, – шепчет она, с опаской наблюдая завораживающий танец огоньков запретной магии в его глазах. – И будем побеждать впредь.       Изящные черты лица Мозенрата искажаются злостью и яростью. Жасмин в ужасе отшатывается, глядя как волна ненависти тут же сменяется злорадной усмешкой. Смена эмоций этого человека не поддаётся объяснению, или вернее, не успевает обрабатываться её разумом. – Сдаёшься ещё до начала партии, принцесса? – жутко скалится Мозенрат, прищуриваясь. Всё ещё поднятая рука сжимается в кулак. – Я не сдаюсь! – тут же строптиво вскидывается она, без раздумий шагнув вплотную и уже без страха глядя в насмешливое лицо тёмного волшебника. "Вечно ты противоречишь мне" повисает между ними, так и оставшись неозвученным.       Ночь между ними захвачена, тает их обоюдным бездумным порывистым решением, и Мозенрат понимает это уже вполне отчётливо: он запоздало думает, что зря вообще затеял это безумство, предпринял жалкую попытку заинтересовать принцессу Аграбы. Его ведь не привлекает – просто не может привлекать – нечто, если оно не подарит ему больше власти и могущества? А методы из разряда "влюблённая принцесса" ему слишком претят...       Но прежде, чем он успевает окончательно принять решение в пользу варианта незамысловатого ухода, с предварительным "посмеяться над глупостью девчонки", Жасмин встаёт на цыпочки и мысли замирают в голове мага, моментально исчезая.       Тёплые узкие ладони оказываются у него на плечах, почти неощутимо притягивая колдуна ближе, а лица касается неожиданный жар. Она неловко целует его, буквально на миг касаясь, и мазнув невинно-сомкнутыми губами по его также сомкнутым губам. Мозенрат удивлённо распахивает глаза, смотря, как она прикрывает свои: ещё секунду назад он мог ощутить длинные ресницы, что щекотали кожу щёк нежным прикосновением, подобным прикосновению крыльев бабочки. Но Жасмин уже отступает, и в тёмных глазах её читается всё, что ему нужно видеть: сомнение, страх, ощущение неправильности, ломанности момента, собственный стыд от слабости перед ним, мысль, что она могла предать кого-то очень близкого ей… И Мозенрату не хочется, чтобы она думала об этом.       Впервые, он хочет воспользоваться магией, не чтобы подчинить, но чтобы удержать, столь волшебный, краткий и, казалось бы, не настоящий миг. – Жасмин… – первый раз зовёт он её по имени, и глядит в её удивлённые глаза, направленные на него в неверии.       Мозенрат делает шаг к ней, обхватывает плечи обеими руками, некрепко, но настойчиво, тут же возвращая короткий влажный поцелуй, что трепещет у них в сердце и горит тёплыми ожогами любви на губах.       То, во что принцесса не сможет поверить и будет силиться объяснить себе потом ещё много ночей подряд. Это обнажённая реальность. Это и есть изнанка их чувств.       И что удивительно, Мозенрат смиряется с этой мыслью. Прекрасная принцесса, цветок Семи Пустынь, и тёмный колдун, злой некромант, властитель Чёрных Песков.       Ему не надлежит быть здесь, сама мысль об этом – дикость! – однако он всё же стоит в королевских покоях, и в тишине и темноте ночной Аграбы крадёт сладость самого драгоценного сокровища султана.       Жасмин подаётся вперёд, когда он хочет отстраниться, и неожиданно отвечает на его поцелуй. Её руки вновь робко ложатся ему на грудь, проходясь по шершавой ткани его одежд, и Мозенрат почти готов ликовать оттого насколько она податлива, насколько быстро сдаётся в его объятьях. Его собственные руки скользят вдоль обнажённых девичьих плеч, спускаются за спину, ложатся кольцом на изящную стройную талию и притягивают расслабившуюся принцессу к телу тёмного волшебника. Он ухмыляется сквозь поцелуй, думая, до чего же принцесса неопытна... Пока что.       Жасмин плывёт от его нежности и осторожности, от ласковой, но неумолимой игры языка и губ в жарком пленительном танце, последние доводы разума таят с терпко-сладковатым запахом муската и аниса. Чувствуя его руки на своей талии, Жасмин краснеет – ведь никто кроме её жениха… Мысль об Аладдине мелькает где-то на периферии сознания. Он сейчас незнакомец, просто имя, утопающее в памяти, удаляющееся всё стремительней от её взора.       Жасмин всё же решается поднять руки, чтобы ощутить, наконец, пальцами лицо того, кто дарит ей столько сладости, предлагая опасную неверную игру. Мозенрат ставит на кон всё: её гордость, её смелость, её королевство, жизни её близких и даже… свою собственную. Проносится мысль, что всё это просто искусно-сплетённая ложь, чтобы подставить её, показать насколько низко она может пасть. При осознании этого Жасмин холодеет, тут же отталкивая не ожидающего такого поворота событий чародея.       Мозенрат смотрит на неё с всё таким же не выдающим эмоций лицом, но она замечает, что вид у него бледнее обычного: он словно бы… растерян. – Это обман, – произносит она в нерешительности. – Единственный лжец из нас двоих – ты, принцесса, – равнодушно отвечает Мозенрат и его голос отдаёт лёгкой бархатистой хрипотцой; за гранью привлекательности, – Я ни разу не солгал тебе. И Жасмин прикусывает губу, ощущая бешеную пульсацию крови и с трудом признаваясь себе, что он действительно не лгал ей. "Пока что" – напоминает она себе, вновь прижимаясь к чародею.       Его руки скользят по её телу в почти невинных ласках: одна бережно придерживает спину, другая – талию, создавая иллюзию защищённости. Иллюзию, потому что она ни на миг не забывает, где и с кем находится, и почему.       И всё же Жасмин льстит мысль, что он, как и все мужчины, может быть слаб перед нею. Вернее, она так думает, пока не пытается скользнуть руками под строгий ворот его костюма. Его реакция оказывается противоположной той, что она ожидала.       Мозенрат резко отстраняется от неё, перехватывая её руку и обрывая поцелуй, и смотрит на принцессу сурово. Жасмин под его взглядом становится стыдно до пунцовеющих щёк. – Даже не пытайся, – высокомерно шипит он, и антрацитовые глаза прожигают её фигуру насквозь.       Жасмин может поклясться, что ещё мгновение назад она нащупала что-то вроде выемки возле его правого плеча, словно там скрывается какая-то... рана, которая не до конца зажила. "Когда это случилось? Мы его ранили или... кто-то другой?"       Жасмин смотрит в лицо Мозенрата, осознавая насколько они на самом деле далеки друг от друга, непохожи. Он – незнакомец, враждебно взирающий на неё, не доверяющий ей... Но это ведь можно исправить? А потом заманить его в ловушку, чтобы навсегда избавить Аграбу от его злодеяний!..       Собственные мысли пугают, кажутся чужими, не принадлежащими ей, и Жасмин, тряхнув головой, упрямо гонит их прочь, вновь протягивая руки к плечам тёмного колдуна. – Это игра на равных, Мозенрат. Я не собираюсь слепо следовать правилам. – Хочешь нарушить их? – криво усмехается он, однако в его глазах появляется нечто не видимое ею до этого момента: это... боязнь? Он боится довериться ей? – Поменять. – отвечает она ровно, шагнув к отступившему чародею и протягивает раскрытую ладонь к узкому воротнику, надёжно скрывающему шею. – Принцесса, – он перехватывает её кисть на середине пути. – Это тело... скрывает больше секретов, чем ты можешь представить. Под перчаткой рука. – пальцы его правой руки, облачённые в гладкую кожу, чуть сильнее сжимаются. – Но это не моя рука. Она представляет собой просто... кости. Не более того. И вряд ли тебе нужно видеть это.       Чародей замолкает, однако попыток оттолкнуть её больше не делает: только мягко удерживает её запястье, словно позволяя сделать выбор.       И Жасмин решается. – Ты честен со мной, – произносит принцесса Аграбы, понимающе кивнув. – И я благодарна тебе за оказанную... – она запинается не в силах подобрать нужное слово. – ... возможность... Потому что я сама захотела вести игру на равных.       Они садятся на её кровать, друг напротив друга, так, словно они действительно равны. Раджа утробно рычит и замолкает.       Жасмин кладёт руки на грудь тёмного волшебника, находя пальцами хитрые застёжки, и медленно стягивает ткань роскошных одеяний с тела Мозенрата. Он помогает ей, снимая рукав сначала со здорового плеча изящной левой руки: Жасмин видит выступающие ключицы, обрисованные синими тенями, ломаный изгиб плеча, шею, замотанную бинтами, что плавно перетекают на правое плечо, скрываясь под тяжёлой тканью, и белоснежную мраморность холёной чистой кожи без единого изъяна – ни шрамов, ни родимых пятен, ни ритуальных рисунков – ничего. Гладкий белый холст, художником не расписанный. Это заставляет горячее любопытство принцессы разгораться ещё сильнее: жар, полыхнувший в ней от вида его полуобнажённого тела, вспыхивает с новой силой.       Мозенрат небрежно сбрасывает чалму с головы, изящным движением поправляя чёрные локоны, что вьются крупными кольцами рассыпаясь по его плечам, а затем стягивает перчатку сжимая её в левой руке, но оставляет ткань на втором плече и терпеливо ждёт, и по огням в его глазах нельзя понять: то ли затаённая грусть так мерцает в черноте взгляда, то ли обречённое смирение с действительностью. Жасмин медленно тянет руку к его правой руке и скидывает ткань прочь, тут же замирая от ужаса и чудом не вскрикнув.       Вся его правая рука – мёртвые кости, выбеленные временем. Лишённые сухожилий и суставов, мышц и кожи, беловатые кости.       У Жасмин холодеет в жилах от животного страха, инстинктивно проснувшегося в ней от вида его руки, но она не в силах в то же время оторвать взгляд от костей.       Это неестественно-непостижимо, пугающе-мерзко, за гранью жуткого и совершенно-неправильного.       Красота его тела меркнет в её глазах, и в сознании отпечатывается лишь отвратительный образ белеющих в тьме её комнаты костей.       Титаническим усилием воли, благодаря которому она не закричала секундами раньше, Жасмин заставляет себя отвести взгляд от правой руки колдуна и вернуться к его телу и его губам. Ещё мгновение, и она смотрит в глаза Мозенрата, моля ночь о снисхождении, чтобы в комнате было достаточно темно, и чародей бы не увидел, как она побледнела.       В его глазах Жасмин встречается с отчаянием и готовой взорваться обидой, поэтому возвращает ему уверенный взгляд, стараясь вложить в него всё своё мужество.       Он принимает этот взгляд, и будто выдыхает с облегчением: Жасмин не видит, но скорее чувствует, как его идеально прямая спина и всегда напряжённые плечи, словно бы чуть-чуть расслабляются. Это посылает волну успокоения и ей. – Можешь встать, пожалуйста. – голос возвращается к ней, и осмелев она сражается с собственным заплетающимся языком и норовящим предать её самообладанием. – Я хочу посмотреть на тебя... целиком. – добавляет она ровно.       Мозенрат не отвечает, но изучает её лицо бесконечно долго в эти несколько мгновений, а затем, встав в полный рост, позволяет разглядеть себя.       Первый ужас уже схлынул, и Жасмин разглядывает некроманта почти спокойно. Лишь сердце всё ещё стучит в клетку рёбер, словно пытается вырваться да дыхание её сбивается, стоит снова задержать взгляд на символе самой Смерти, что безжалостно отметила своею рукою юного некроманта.       Но в глубине души – в чём Жасмин тоже никогда не признается – она осознаёт одну чудовищно-невозможную вещь.       Мозенрат всё равно красив. Чертовски. Безумно. Парадоксально. И даже кости вместо правой его руки не могут изменить этот факт.       Жасмин протягивает к нему руки, и маг очень медленно, будто неуверенно, наклоняется к ней, пока она не запечатлевает на его губах долгий поцелуй. Она будто пробует его... по-новому, с открывшейся ей правдой, и этот поцелуй неуловимо отличается от того, как они целовались вначале. – Что скрывают бинты? – спрашивает Жасмин, стоит чародею вновь опуститься на кровать рядом с нею.       Мозенрат смотрит на неё искоса, хмыкнув и ухмыльнувшись. Неужели девчонке мало потрясений за одну ночь? Но покорно отвечает. – Следы скверны, – произносит он, отложив перчатку и щелчком костяных пальцев заставляя бинты лечь ровной стопочкой на тумбе у её кровати, а принцессу – вздрогнуть. – Они не причиняют мне боль... почти, – последнее слово всё же срывается с его губ, но он отвлекает себя, чертя пальцами левой руки неведомые символы на коже её бедра, скользя до тазовой косточки и наблюдая расползающиеся мурашки под полупрозрачной тканью шаровар.       Жасмин видит в слабых лунных отсветах, что правую сторону его шеи поглощают... чёрные расползающиеся словно щупальца витки, стремясь захватить темнотой, кажется, как можно больше кожи. Они ползут от его руки, где уже отсутствует плечевой сустав, как ей видится. Большего – не рассмотреть из-за отсутствия света, но того, что взгляду доступно, более чем достаточно, чтобы Жасмин знала: это видение будет преследовать её в ночных кошмарах. — Отпечатки тёмной магии, что с каждым днём расползаются всё сильнее. — объясняет Мозенрат тем временем, поднимая взгляд, и уголки его губ дёргаются. — Это... — Жасмин тревожно всматривается в его лицо и неосознанно кивает на знаки Смерти. — ...это коснётся не только руки?       Тёмный волшебник смотрит на неё хмурясь, и видимо уже собирается съязвить, но что-то в её взгляде останавливает его: принцесса не собирается злорадствовать, глаза её отражают лишь тревогу и желание хоть как-то помочь, облегчить его участь.       Мозенрат с горькой усмешкой думает, что это невозможно... должно быть. Всё происходящее, эта ночь просто выбила их из колеи, замела старую вражду песками пустыни, похоронила где-то далеко за рассветом. А сейчас пока луна высоко, они в её свете поменялись до неузнаваемости. — Это распространится... — взвешивая слова произносит некромант, боясь её отвращения и страха. — ... но не сразу.       Однако Жасмин храбрее, чем он полагает: прямо как тогда на кинжальной скале в её глазах полыхает отвага. — Рукой дело не ограничится? — твёрдо переспрашивает она, уточняя, и стальной тон её голоса непреклонен.       Мозенрат кивает, вглядываясь в её лицо и стремясь отыскать там хоть что-то похожее на радость при мысли о его скорой смерти. Но на лице Жасмин написана борьба: видно в полумраке, как принцесса склоняет голову, бегая глазами из стороны в сторону, в мыслях перебирая варианты спасти его, но она ничего не знает, не может знать, не в силах осознать...       "Не недооценивай меня, Мозенрат!" кричат её мысли, но Жасмин с неохотой признаётся сама себе в полном бессилии: если уж он, могущественнейший чародей Семи Пустынь, не смог найти решение, то кто она такая, чтобы пытаться?..       Однако внутри вспыхивает неугасаемое и неясное желание помочь ему: хоть бы и против всего мира! может просто назло всем бедам помочь ему спастись!.. и тогда... он просто не сможет не перемениться!.. — Принцесса, — почти мягко окликает её Мозенрат. — Это был мой выбор. Ты не в силах это изменить. Никто не в силах.       Колдун наклоняется к ней, прислоняясь лбом к её лбу, и прикрывает глаза. Она забавно трётся носом о его нос, тоже смежив веки. Затем следует поцелуй.       Жасмин скользит руками по его шее, стараясь заглушить внутри первый звоночек страха, который посылает сознание, когда она опускает ладони на поражённые участки кожи. Впервые она осознанно игнорирует разум. (Ну, после, конечно, своего нерационального чувства к воришке, да.)       Скверна, расписывающая молочную кожу Мозенрата, никак не ощущается: на ощупь кожа такая же, как и без неё. — Она не заразна, — словно читая её мысли, хрипло говорит некромант. Пальцы его левой руки нежно перебирают её длинные чёрные волосы и очерчивают лопатки, пока правая пугающая рука упирается в матрас за его спиной. — Тебе не больно? — шепчет с придыханием Жасмин, осмелев, и уже изучая пальцами грудь чародея. — Нет. — отвечает Мозенрат, и замолкает: дальнейшие разговоры кажутся им обоим бессмысленными.       Он притягивает к себе принцессу, усаживая на жилистые бёдра и позволяя ощутить выпирающие тазовые косточки и напряжённые мышцы.       Страхи Жасмин окончательно рассеиваются, когда его пальцы, ловко скользнув под ткань её воздушного сиреневого топа, выкручивают болезненно-топорщащийся сосок, посылая по телу разряд удовольствия.       Жасмин не узнаёт саму себя в эту ночь: она без лишней робости и сомнений тянет лиф вниз, расстёгивает, откидывает прочь, позволяя чародею умело ласкать её пышную грудь.       Закон запрещает женщине делить постель с мужчиной до свадьбы. Тем более, если этот мужчина — не её жених. И соблюдать этот закон ей надлежит, дабы сохранить свою честь.       Но Жасмин сквозь полуприкрытые веки наблюдает за чародеем и понимает, что искушение слишком велико. Да, и сколько раз она уже нарушала правила, просто потому что ей хотелось поступать... вольно? Свобода поступать как ей угодно и есть для неё честь.       Мозенрат — не Аладдин. Мозенрат — то, что она хочет получить, чем может завладеть, как думает принцесса. Аладдин же её возлюбленный, тот, кого она обожает всем своим сердцем. Его доверие к ней – обыденность, данность, непреложная истина; ей ничего не стоит завоевать его улыбку. Чтобы завоевать доверие Мозенрата нужно низвергнуть звёзды с небес и доказать ему, что это сделано именно для него, а улыбки... ни одной его улыбке Жасмин не верит.       Между тем, влажные губы чародея находят её сосок, и Мозенрат незамедлительно втягивает его в рот. Жасмин усилием воли подавляет оцепеняющую дрожь в руках, ладонями вновь опираясь на плечи колдуна, а затем скользит пальцами вдоль его шеи. Она поднимает его лицо, и их губы вновь встречаются в полыхающем желанием поцелуе. Внезапно Жасмин ощущает его твёрдую плоть меж своих сомкнутых бёдер и, поддавшись порыву, раздвигает ноги шире, ловя в поцелуе его нетерпеливый выдох, больше похожий на полустон. Отклонившись чтобы вдохнуть очередную порцию кислорода, Жасмин чувствует крепкую хватку на своём затылке и изящные пальцы, что оттягивают её волосы, вынуждая прогнуться и прижаться ближе к телу некроманта. Она чуть ёрзает на его бёдрах и непрерывно смотрит на него.       Чёрные глаза, сейчас горящие, испепеляют её страстным и пленительным взглядом. Мозенрат ухмыляется довольно, вновь оглаживая её спину здоровой рукой; ласкает поочерёдно груди, сжимая и оттягивая соски дразнящими крутящими движениями, ловит с её губ тихие молящие о чём-то стенания, наконец ладонь его опускается на горячий напрягшийся животик принцессы. Ловкие пальцы скользят под ткань шаровар, пока чародей топит стон протеста, готовый сорваться с её губ, в очередном развязном соблазняющем поцелуе.       Едва его пальцы касаются заветной точки, пачкаясь в проступившей влаге, с лёгким нажимом совершая распаляющие круговые движения, как Жасмин изгибается в его руках от неизвестного ей доселе импульса удовольствия. Чтобы не упасть она тут же цепляется за его плечи и стонет, не узнавая собственный голос.       Неужели он может звучать так непристойно и… возбуждающе? Мозенрат хмыкает, приникая поцелуем к её шее, и не прекращает развратных движений. Он наслаждается тяжестью женщины на своих бёдрах и любуется стройным прекрасным телом принцессы, что сейчас выгибается в его руках, отдаётся ему полностью и стремится-жаждет получить эти капли запретного удовольствия.       Чародей думает, что уже длительное время воздерживался от подобных "ночных развлечений", а значит наверняка ему ещё понадобится время, чтобы вспомнить всё, благодаря чему женщины Чёрных Песков шептались о нём с алеющими щеками и полными желания глазами, в сплетнях разнося славу о нём, как о доставляющем невероятное наслаждение мужчине. Однако Жасмин с её неопытностью, ещё ничего не смыслящей в любовных утехах, ласки его очевидно приходятся по вкусу.       Мозенрат убирает руку на мгновение, и неспешно укладывает принцессу на простыни. Жасмин больше не протестует: прикрывает глаза, рассматривая из-под пышных ресниц, закусывает губу и мягко гладит его плечи и шею, наслаждаясь горячей сухой кожей под кончиками пальцев и чёрными мягкими локонами, которые в отсутствии чалмы, скользят по её запястьям. Пальцы чародея возвращаются обратно, проскальзывая дразняще меж половых губ и обводя с нежной неспешностью раскрывающийся вход. Влажные створки смыкаются на второй фаланге, и у Жасмин под краями закрытых век от остроты ощущений вспыхивают искры. Это так хорошо, что почти болезненно, и внутри всё будто скручивается до клубка оголённых пульсирующих нервов — отзывчивых, возбуждённых, требовательных и одновременно с этим… таких податливых. Жасмин кусает губу сильнее, ощущая прохладные влажные поцелуи на своей беззащитной шее: Мозенрат мог бы сдавить её, мог бы уничтожить в любой миг, но он ласкает её, изучает, сводит с ума. Его поцелуи остужают разгоревшийся пыл, но добавляют гамму новых импульсов, беспощадно терзают, но в то же время отказаться от них будет казаться смертью.       Мир словно замер и упал, став этой комнатой, за пределами которой — нет ничего. И Жасмин принимает это.       Мозенрат выбивает из-под её мыслей монолитные столпы, безупречные планы контроля расплавляются от огня страсти: ему и невдомёк, какие воздушные замки он крушит.       Жасмин почти заговорщицки улыбается, щёки полыхают румянцем, а губы ловят чужие губы напротив, когда Мозенрат чуть устало приподнимается и тянется к ней сам: его страшная правая рука скрежетающими костями упирается в простыни рядом с её плечом — не порвал бы тонкую ткань, а то ведь и объяснить это толком она не сумеет! (разве что шалостями разыгравшегося тигра)       То и дело Жасмин мажет пальцами и касается горячей бледной кожи и острых грудных косточек под ней. Шанс безвозмездно сделать нечто подобное выпадает раз в жизни, и расходовать его впустую – непростительная глупость.       Они оба прикрывают глаза, утонув в поцелуе, пока на исходе вдоха зубы принцессы не прихватывают нижнюю губу тёмного волшебника, отчего Мозенрат полуудовлетворённо-полунасмешливо фыркает. — А вот теперь попробуй не шуметь. — он чуть отодвигается от неё.       Изящные пальцы до сего момента медленно и плавно ласкавшие её лоно, изгибаются под каким-то совершенно неведомым углом, находя нужную точку, отчего Жасмин буквально подбрасывает на постели: глаза широко распахиваются неверяще глядя в лицо колдуна. У него губы очерчивают кривую линию – ему льстит её реакция. И Жасмин, будто бы в отместку, но на самом деле без задней мысли, облизывает свои губы. Она видит, как Мозенрат прослеживает её движение взглядом. Как зрачок заполняет радужку — взгляд становится тягучим, что расплавленный песок его родного царства. А затем он прикрывает глаза, вновь придвигаясь к ней вплотную и начиная свою виртуозную игру.       В комнате пахнет сандаловыми маслами, жаркими ветрами арабской пустыни и — совсем едва — свежим виноградом, который только вечером принесла служанка… Но что такое вечер? Был ли он? Или же есть лишь эта ночь? День прошедший, с его палящим солнцем и волшебными приключениями, кажется призраком, тусклее лунного света над Аграбой.       Мозенрат невольно хмыкает, глядя на принцессу из-под полуприкрытых век: нечего и думать — девственный цветок пустыни дерзким воришкой ещё не сорван. Мозенрат смотрит — ненавязчиво, но пытливо — а смотреть действительно есть на что.       Ей, неискушённой в любовных делах, хватает с лихвой и того, что он проворачивает одной лишь рукой и влажными губами. Жасмин стонет и выгибается под ним дугой — и пары движений тонких ловких пальцев в её теле хватает ей, чтобы прийти к разрядке — первой в её жизни и оттого оглушительно яркой. Кажется, что органы внутри сделали кульбит, а темнота ночной комнаты взорвалась множеством ослепительно-белых искр перед широко распахнутыми глазами.       Мозенрат помогает ей пальцами левой руки, правой опираясь на простыни, но, когда заканчивает, садится на её кровати, Жасмин понимает, что ему больно: вся его страшная правая рука – выбеленные кости, плечевой сустав практически отсутствует и поэтому, оставшиеся в нём кости, вытягивает, вырывает из плоти, если перенапрячь руку.       Наслаждение, пронёсшееся внутри всё сметающей вспышкой, медленными волнами отпускает её тело: кончики пальцев ещё покалывает и щёки ещё горят лихорадочным огнём, однако в остальном разум постепенно возвращается к ней. Жасмин садится рядом с чародеем, мягко опускает руку на плечо здоровой, левой руки, и, выждав миг, тянет злого волшебника на простыни.       Мозенрат, в начале дёрнув было плечом, всё же позволяет уложить себя и с кривой усмешкой взирает на неё, будто всем своим видом желая показать своё превосходство над нею и не дать ей ни на мгновение усомниться в том, кто здесь победитель. И принцесса, глядя ему прямо в глаза думает о том, насколько же он кажется ей неожиданно ранимым.       Впрочем, мысль эта сразу пропадает, стоит ей протянуть руки к его поясу, где уже ощущается таинственная выпуклость. Под взглядом Мозенрата она развязывает багряную ткань пояса и в четыре руки они снимают его синие штаны, а затем и её шаровары. Оба остаются полностью обнажены.       В спальне почти темно, если бы не лунный свет, и Жасмин резво отводит глаза от пугающих и в то же время завлекающих её участков тела колдуна, неизученных ею ещё, и о которых служанки в дворцовых сплетнях рассказывали столько всего навыдуманного.       Усилием воли и азартом принцесса всё же вновь поворачивается в сторону Мозенрата: он выжидающе глядит, лежит и не двигается – а ведь и мог бы взять силой, если бы захотел… Даже в отсутствии перчатки – он сильнее её.       Жасмин медленно садится к нему на бёдра, чуть ли не сгорая от внутреннего жара; смотрит неотрывно, а затем опасливо протягивает руку к интересующей части тела. На ощупь – тепло, и под ладонью плоть твердеет если обхватить слегка увереннее; кожа совсем нежная, с едва выступающими синевато-зеленоватыми нитями вен, и немного влажноватая… На пальцы Жасмин, обхватывающие, опускается рука тёмного волшебника. Их взгляды пересекаются; и Мозенрат направляет принцессу, показывая, как надо двигаться… Под пристальным взглядом Жасмин, следящей за процессом, член встаёт полностью. Мозенрат сцепляет тонкие бледные губы, а после рукой перескальзывает на запястье принцессы – чтобы остановить и силой дёрнуть на себя. От неожиданности она почти вскрикивает, чудом не врезавшись в торс мага и успевая выставить ладони перед собой, чтобы ими упереться в его грудь. – Нам нужно прекратить. – Ты должно быть шутишь. Отвратительно.       Жасмин усмехается в изгиб его шеи, и Мозенрат и сам невольно улыбается, но после чувствует её руки на своих плечах и как она приподнимается, и пальцами наспех распределяет смазку вдоль всего ствола и остатки вокруг её почти мокрого нутра. Внезапно что-то будто нашёптывает ему, что надо бы… – Вначале ты почувствуешь напряжение, неприятное покалывание и возможно ты даже будешь ощущать болезненность. – зачем-то предупреждает Мозенрат, посмотрев принцессе в глаза.       Однако лицо его остаётся непроницаемым. Первый толчок преодолевает непроизвольно-сжавшиеся мышцы и отдаётся невероятной и резкой вспышкой боли внизу живота. Жасмин жмурится, терпит сцепив зубы, сипло выдыхает через нос, а её пальцы впиваются в спину замершего чародея. Мозенрат придвигает её ближе к себе, вынуждая сесть до основания, опуститься на его бёдра: он едва сдерживает себя от порыва толкнуться ей навстречу. Чтобы дать ей попривыкнуть, некромант поглаживает невесомо-мягко напрягшуюся спину принцессы одной рукой и изредка целует то её ключицы, то шею. Это видимо действует, так как через некоторое время окаменевшие плечи и ноги Жасмин расслабляются. Мозенрат воспринимает это за своеобразный знак и делает второй, более медленный и плавный толчок: Жасмин чувствует вначале облегчение от того, что он покидает её тело, но последующий толчок даёт ей понять, что это не конец, а лишь начало. Внутри у неё всё скользко от выступившей крови, перемешанной со смазкой. Мозенрат наполняет её тугое нутро, с поразительной терпеливостью растягивая. Он оставляет её руки на своих плечах, словно знаком показывая ей держаться, а сам касается клитора тонкими пальцами, робко массируя и стремясь хоть немного отвлечь её. Они оба тяжело дышат, и Мозенрат думает, что, наверное, ей нужно шептать что-то утешительное, что-то ласковое и нежное – что-то, на что он не способен, и поэтому они оба молчат, стиснув зубы: она – от боли, он – от оглушающе-мучительного возбуждения. Чародей также целует легонько покрытую испариной шею, размышляя, что вот сейчас принцесса сдастся. Жасмин, в свою очередь, чуть выгибается навстречу его прикосновениям и думает, что не так уж и больно ей – огненный клин не выжигает внутренности, лишь заставляет работать никогда ранее не растягиваемые мышцы, и будь она проклята ветрами Семи Пустынь если сейчас решит остановиться и сдаться на милость тёмному колдуну.       Третий толчок они делают уже вместе, Мозенрат двигается внутри значительно легче, а Жасмин ловит первые отголоски чего-то приятного: будто маленькие искры испытанного чуть ранее наслаждения вновь порхают мимолётно внизу её живота. Они целуются и берут общий ритм, и принцесса уже сама с охотой приподнимается и опускается на бёдра чародея. И спустя ещё несколько сильных фрикций, что-то вспыхивает в них двоих: осторожность отбрасывается, болезненность из-за непривычного чувства наполненности сменяется мягкими тёплыми волнами, приятно растекающимися по телу.       Пальцы Мозенрата неустанно теребят вновь ставшую чувствительной горошину клитора, а умелые губы то сдавливают влажным кольцом торчащий сосок, то ласкают сдержанными полуукусами шею, то ныряют в ложбинку между грудей буквально эфирными* касаниями. Толчки становятся чаще и мощнее. И Жасмин с удивлением и тихими вдохами ловит поднимающуюся внутри неё огромную волну – тело опускается в негу, будто в сладкий рахат-лукум… Пальцы мага, ласкающие её исчезают, зато теперь чужая ладонь твёрдо придерживает принцессу за талию, не давая пропустить ни капли накатывающегося наслаждения.       Жасмин коротко вскрикивает и вскидывается вверх, невидящим взглядом глядя в балдахиновую ткань над их головами, однако Мозенрат хрипло и тихо простонав что-то, силой насаживает её обратно, и острое удовольствие словно электрическими импульсами рассекает тело Жасмин, разбегаясь от места, где он врывался в неё, и от участка, где его горячая влажная ладонь держит её бок. Мышцы внутри хаотично и совершенно неконтролируемо сжимаются вокруг его твёрдой плоти, за что Жасмин почти стыдно – было бы, если бы не было так одуряюще, головокружительно хорошо. Отголоски волны бьются в её теле ещё несколько мгновений, прежде чем Мозенрат без предупреждения вновь начинает двигаться внутри её влагалища. Они остервенело целуются, чуть прикусывая губы друг друга и зарываясь пальцами в одинаково чёрные волосы, набирают быстрый бескомпромиссный темп, от которого у Жасмин внутри будто что-то срывает.       Она стонет теперь совсем нескромно, но силится подавить звуки, однако некромант словно задаётся твёрдым намерением не дать ей ни секунды молчания. Жасмин неосознанно взмахивает руками, вцепляясь пальцами правой в его предплечье, а левой... проскальзывает мимо, над жуткими костями, и чуть не теряет равновесия, но вовремя опирается на грудь чародея и даже – не сбивается с ритма.       Она сжимает ноги плотнее, толкается навстречу, старается впустить его как можно глубже и тянется за поцелуем, однако Мозенрат целует линию её челюсти и подбородок, чуть прикусывает кожу, не задевая губы. Он хочет слышать стоны принцессы, и его совсем не интересует тот факт, что их может услышать кто-то ещё. А Жасмин стонет уже надсадно и жадно, совершенно не стесняясь дикого охватившего всё её тело пожара. Мир снова падает и сужается лишь до ускоряющихся фрикций его твёрдой плоти внутри неё. Ей не хватает совсем чуть-чуть, и она жалобно всхлипывает, когда не может поймать ту самую волну, которая должна вознести её на гребень, к яркому завершению: она бьётся на грани разрядки в тисках мучительного наслаждения, силясь пересечь невидимый барьер, и всё яростнее и жёстче двигаясь на члене Мозенрата. Тёмный маг, кажется, и сам смутно осознаёт это, потому что его пальцы торопливо ложатся на её лобок, растирая чувствительный к гиперстимуляции клитор, а сам он с облегчённым стоном, изгибается под нею. Мгновением позже, Жасмин запрокидывает голову, присоединяясь к чародею в удивительно-мощном оргазме, и её гортанный, полный удовлетворения стон сливается с его голосом, пока она двинувшись до конца, оседает на его бёдрах, сжимаясь и пульсируя вокруг ещё не потерявшего твёрдость члена.       Мозенрат устало тянет её здоровой рукой, и Жасмин хрипло вздохнув, соскальзывает с его плоти, обрушившись на простыни рядом, к нему под бок. Сердце под её головой всё ещё гулко стучит, и принцессе очень хочется посмотреть в глаза Мозенрату, чтобы убедиться, что это он – самый могущественный маг Семи Пустынь – действительно был её любовником. Однако антрацитовые глаза оказываются прикрыты веками, скрывая эмоции некроманта.       А Жасмин смотрит на мага перед собой и видит, словно насквозь две его сущности.       В одной, он – создание древней, неподдающейся человеческому осознанию, магии. Носитель артефакта, чьё могущество разрушает его тело и разум день за днём, приближая его к Смерти. Такова цена власти.       Но есть и вторая сторона, и её Жасмин в силах постичь. Он – одинокий, наполненный болью и горечью от утрат и разочарований, человек. Юноша.       Она чувствует приятную усталость в своём теле, жар обнимающей её руки и тела Мозенрата, ощущает мягкость простыней и недвижный чуть поостывший ночью воздух Аграбы в своих покоях. И глаза у неё слипаются, когда она утомлённо-доверчиво укладывает голову на плечо засыпающего чародея.       Наверняка наутро Мозенрат исчезнет; растворится как обманчивый мираж, едва первый луч солнца разорвёт темноту ночного неба над пустыней, и ничто не укажет ей на то, что произошедшее между ними было реальным. А несколько капель крови на простынях и царапина на плече будут указывать на то, что она всего лишь во сне задела острый угол прикроватной тумбочки. Но эта ночь была. И для них… необычайной, невероятной. И таких ночей у них будет множество, и каждая – как думает Жасмин – будет озарена для неё двумя агатовыми лунами его беззвёздных непроницаемых глаз.

***

– Беспокойство на твоём лице бесценно, принцесса, – насмешливый бархатистый голос настигает её ещё на балконе.       Жасмин чересчур торопливо оборачивается, чтобы увидеть Мозенрата, выходящего из теней тяжёлых тёмно-красных портьер. Чародей выглядит бледнее обычного, и в лунном свете ей кажется, что его кожа флюоресцирует потусторонним мёртвым светом. Однако на тонких губах всё также играет самоуверенная ухмылка. И это не даёт ей в ту же секунду бросится к нему и сказать, как она… рада, что он выбрался. – Неужто боялась, что меня убьют? – высокомерно спрашивает он, явно её провоцируя.       Жасмин горделиво вскидывает голову, ни на секунду не сомневаясь в собственной лжи. – Надеялась, что всё же получится, – отвечает она, подначивая его.       И ей почти удаётся насладиться проскользнувшей обидой в его взгляде. Удивительно, что теперь она довольно легко читает его эмоции. Или это он за несколько месяцев, проведённых вместе с нею, стал чуть более открытым?..       Впрочем, поразмыслить над этим как следует ей не удаётся. Неспокойная ночь грозит чернеющими облаками, что стремительно убегая по куполу неба закрывают собой луну. Свет гаснет, и в наступившей темноте две прохладные руки опускаются на стройную талию разгорячённой Жасмин, нежно, но неотвратимо притягивая принцессу в объятия Мозенрата.       Луна вновь прорывается, сквозь небесный сумрак, освещая поцелуй самого злого и могущественного волшебника Семи Пустынь и прекрасной принцессы Аграбы. – Если надеялась на мою смерть, то зачем ждала, Жасмин? – с лёгким придыханием шепчет он ей в губы, снимая судорожные полувздохи лёгкими касаниями. – Неужто решила, что вчерашнее твоё предательство было последним?.. Или твоё тело настолько сильно жаждет моего, что без колебаний предаёт хозяйку?.. Тебя так бесконтрольно влечёт ко мне?..       Жасмин нарочито морщится, демонстрируя, насколько ей якобы отвратительна эта мысль. И, насладившись полыхнувшей злостью в потемневших, как грозовое небо, глазах, выразительно приподнимает брови. А после придвигается вплотную к разгневанному тёмному колдуну и примирительно целует его.       Они оглаживают тела друг друга пока через одежду, разглаживая тяжёлые дорогие ткани, не торопятся, хотя стоило бы. Мозенрат глядит чуть устало, и лицо осунулось, как замечает Жасмин.       В его лихорадочно-блестящих глазах, на дне которых вспыхивает недобрый опасный огонёк, даже лунный свет теряет своё отражение. Но взгляд Жасмин уже скользит на его бледные губы, будто обескровленные его мёртвой магией. Она знает, что играть с ним – всё равно что купаться в чане со змеями; всё равно что сражаться с сирокко*, но отказаться от игры не может. Они оба стали зависимы от этого чувства – от странной привязанности, связавшей их под покровами вседозволяющих арабских ночей.       Луна проглядывает в сумраке перин влажных ночных облаков, белея чудесной жемчужиной на сизо-сером покрове вечного неба. – Ты предаёшь своих друзей, принцесса, – обличает её мысли вслух Мозенрат, и в его глазах вдруг вспыхивает какая-то доселе незнакомая ей грусть. – Ты предаёшь своего отца. Ты предаёшь свой народ и всех людей, тебе доверяющих. – Жасмин колет сознание от того, что он возможно озвучивает и свои мысли тоже. – И ты предаёшь своего… – он всё-таки запинается, но виду не показывает, что ему больно. – … возлюбленного. Каждый раз, встречаясь со мной. – Я знаю это не хуже тебя, Мозенрат. – нахмурившись отвечает Жасмин. – Зачем ты говоришь мне это? Хочешь образумить от свиданий с тобой? – Лишний раз поиздеваться хочу. Напомнить и сделать больно. – криво усмехается Мозенрат, но в его едкой ухмылке и словах нет и половины той язвительности, что он демонстрирует обычно в бою с Аладдином. – Я же всё-таки злой маг.       Мозенрат отходит к балюстраде её балкона и опирается локтями на белый ещё тёплый мрамор. Жасмин подходит, вставая рядом. – У меня ни перед кем нет обязательств, принцесса, – негромко разрушает воцарившуюся меж ними тишину тёмный волшебник и знойный сухой ветер играется с несколькими чёрными локонами, выбившимися из-под его чалмы. – Встречаясь с тобой я никого не предаю и поэтому меня не мучит совесть. У меня и нет её. – Ты лжёшь, – спокойно опровергает его слова Жасмин, отводя взгляд от красивого профиля Мозенрата и глазами устремляясь на улочки прекрасной ночной Аграбы. – Ты умеешь держать слово, а значит у тебя есть и совесть. Встречаясь со мной, целуя меня, обнимая и лаская, даже едва касаясь или просто взгляд на меня бросая – ты предаёшь себя, Мозенрат. – она пристально и уверенно смотрит в его непроницаемые глаза. – А разве есть что-то хуже такого предательства?       И в его взгляде открывается ей чернильное небо. Мозенрат вдруг улыбается – неестественно-мягко (для него), горько и отчего-то очень печально. И сердце Жасмин предательски замирает, впитывая, вбирая в себя эту крохотную едва заметную перемену в нём и хороня чудесное воспоминание где-то на дне сладких несбыточных грёз, о которых никогда никому рассказано не будет.       Его улыбка – сладкая ложь, и Жасмин прекрасно помнит об этом. И поэтому принцесса отворачивается, никак не отвечая ему.       Луна вновь скрывается за облаками, и воздух вокруг чуть холодеет. На полу балкона вспыхивают знакомые чёрно-синие язычки колдовского пламени Мозенрата: Жасмин вздрагивает, прежде чем увидеть, как он с помощью перчатки создаёт чёрный ковёр, украшенный синими узорами-ромбами по краям. Помедлив она садится рядом с тёмным магом, по-турецки складывая ноги. – В пески.       Мозенрат чуть кивает, и воздух вокруг них со свистом взмывает вверх огромным синим торнадо, чтобы через один лишь взмах ресниц Жасмин открыла глаза в пустыне с чёрным, отливающим серебром лунного света в ночи, песком.       Без накидки она замерзает от прохладного ветра пустынь, что создаёт слишком резкий контраст с горячим воздухом Аграбы, и жмётся к боку колдуна, который на поверку оказывается холодным, как любое из его холодных мёртвых творений.       Они оба знают, что не эта ночь поменяла всё в их жизнях, перевернув с ног на голову привычный уклад дел.       Всё изменил тот самый, первый и единственный взгляд его антрацитовых глаз. Мозенрат поворачивает голову, и прежде поцеловать его, принцесса кидает взгляд, почти любуясь точёными скулами, очерченными синеватыми тенями. Они соприкасаются лбами.       У него глаза как две беззвёздные ночи, и Жасмин смотрит в них и тонет, тонет, тонет... И знает ведь заранее, что – вот, опустись чуть глубже – и она уже никогда не всплывёт... *** Жасмин дожидается его стоя в тени занавесей с отчётливым осознанием того, что колдун, запертый сейчас в темницах под королевским дворцом, к утру оттуда непременно исчезнет, но перед этим… бывший пленник совершенно точно навестит её. Однако Мозенрат не был бы Мозенратом, если бы после каждого торжественного побега из подземных тюрем Аграбы, не появлялся на её балконе – будто это его личный Джабаль ан-Нур*, а он здесь – неповторимый Мухаммед, готовый получить первое откровение... И он его получает, едва появляется в поле её зрения, материализуясь чёрной тенью у входа в комнату. Мозенрат даже не успевает ступить с плиток балкона в покои принцессы, как уже оказывается атакован. – Ты обратил меня в статую! – возмущённо вскрикивает Жасмин, толкая чародея в покатые плечи.       Мозенрат, не ожидавший такого от принцессы, лишь отступает на шаг назад и устало хмурится, прикладывая левую руку ко лбу, словно она может чем-то облегчить его мигрень. – В статую? Ну, да, превратил! – огрызается спустя секунду некромант. – Но я же не навредил тебе, верно?       И что-то в его голосе ломает гнев и кипящую обиду на тёмного мага: Жасмин смотрит внимательнее и замечает, что Мозенрат измучен и изнурён. Видимо его громкие бравады о собственном всемогуществе слегка… привираемы им.       Жасмин почти жалеет о своей просьбе – сражаться, не причиняя вреда её друзьям. Ведь даже с магическими силами Мозенрату тяжело обороняться от трёх-четырёх атак (одну, из которых обеспечивает Джинни!) и при этом не ранить никого из сторонников принцессы.       Словно фантомным видением в голове проносится воспоминание о случившемся: как она ударила торжествующего и потерявшего бдительность колдуна в спину, как он посмотрел на неё дерзко, находясь внизу, у её ног, и как будоражащим эхом разнеслось чувство его рук на хрупких лодыжках принцессы. Быть может от того, что Жасмин помнила ещё, как Мозенрат исцеловывал её голени и выпирающие над бабушами* тонкие косточки, почти обожествляя принцессу Аграбы… – Я не стану трепетать у твоих маленьких ножек, принцесса. – особенно-низким гипнотическим голосом проговаривает он, и зловещая ухмылка чародея не сулит ей ничего хорошего.       Мозенрат делает широкий шаг к ней, подступая, и Жасмин жарко встречает его губы на полпути от поцелуя, впиваясь зубами в нижнюю и заставляя тёмного волшебника простонать на выдохе. Он резко дёргается, хватая её за плечи и буквально впечатывает в стену спальни, скрывая их сплетённые силуэты тенью занавесей.       Влажная игра языков раззадоривает их обоих, пока не… – Жасмин!       Жасмин в руках Мозенрата вздрагивает, широко распахивая глаза, и судорожно пытается оттолкнуть некроманта от себя. – Жасмин! Ты здесь?       Мозенрат целует глубоко, заставляя плотно-сжатые бёдра забиться под ним, а хрупкие ладошки забарабанить отчаянно по его плечам. – Я здесь, Аладдин! – чуть громче чем нужно отвечает жениху Жасмин, ощущая предательскую отдышку и лёгкую хрипотцу во всегда мелодичном голосе.       Босые ступни её жениха опускаются на плитку балкона, и сердце в бешеном испуге у принцессы бьётся подстреленной птицей.       Как объяснить присутствие Мозенрата в её покоях? А себя в его объятьях? Нет такого объяснения! – Тогда я вхожу! – бодро и с задоринкой оповещает принцессу Аладдин, и по звуку его шагов Жасмин понимает, что возлюбленный вот-вот зайдёт в её спальню и обнаружит их! – Нет!!! – срывается с её губ отчаянный крик, раньше, чем она успевает подумать. Но шаги на балконе замирают.       Жасмин оборачивается на Мозенрата с неприкрытой мольбой уйти, но тёмный волшебник лишь издевательски ухмыляясь качает отрицательно головой, и талию её из рук не выпускает. – Нет? Что-то случилось, Жасмин? – обеспокоенно спрашивает Аладдин, однако послушавшись и в комнату любимой не заходя, силится разглядеть хоть что-то в чёрном проёме, полускрытом тяжёлыми занавесями плотной дорогой парчи. – Нет-нет-нет, что ты… – восклицает торопливо Жасмин ему в ответ, пытаясь отцепить пальцы чародея от своего тела. – Всё в порядке! – соприкосновение с грудью Мозенрата, к которой она прижата спиной, почему-то заставляет колени слабеть и подкашиваться.       Аладдин застенчиво молчит, не зная, что ещё спросить, но с едва заметной грустью робко обращается к ней: – Ты… не рада видеть меня? – Что?! – в этот раз возмущение выходит достаточно естественным, потому что настоящее, и Жасмин тут же опровергает слова жениха: – Нет, нет, ни в коем случае! Аладдин, ну, как ты мог подумать, что я не рада видеть тебя? Я просто… ну… мне нужно было переодеться... – смущённо оканчивает она свою ложь. – О! – Аладдин, кажется, смущается не меньше неё, и Жасмин почти видит, как он, неловко вскинув руку, ворошит волосы у себя на затылке – что он всегда делает в неловких ситуациях, и что, по её мнению, выглядит невероятно забавно. – Тогда… сегодня ты не согласишься полетать со мной? – с надеждой спрашивает бывший воришка. – Я бы мог показать тебе вересковые поля – они сиреневее чем сумерки в Аграбе, а ночное небо над ними темнее чёрных песков!       Мозенрат над ухом принцессы возмущённо фыркает и недовольно хмурится, бормоча что-то вроде "да, как он посмел сравнить…". И боковым взглядом замечая, как чародей морщит нос, Жасмин чудом сдерживается, что не прыснуть со смеху.       В это мгновение он так похож на простого юношу… Но нужно взять себя в руки, и Жасмин плавно отвечает возлюбленному, стараясь одним голосом показать насколько она устала. – Ох, Аладдин, я бы с радостью полетала с тобой… – пальцы на её талии предупреждающе сжимаются, и Жасмин улавливает обиду в непреклонности взгляда Мозенрата. – И я… – ловкие пальцы больно ущипывают её за сосок, заставляя вскрикнуть. – Жасмин! – Аладдин бросается было к входу в покои принцессы, но в нерешительности замирает. – Я просто уронила острую заколку и в темноте наступила на неё. – Жасмин силится вырваться из занемевших в отчаянной муке объятий Мозенрата, сама не осознавая того, каким испугом отдаёт её голос. – Жасмин, – всё ещё чуть сомневаясь спрашивает её Аладдин озадаченно. – Ты точно в порядке? – Да! В полном. – бодро отвечает жениху Жасмин, улыбаясь широко и ясно, забывая, что он не может видеть её. – Я… просто сегодня очень устала, Аладдин. Мне нужно отдохнуть. – О, ну тогда… Ладно. Спокойной ночи, любимая. – через несколько секунд откликается бывший воришка. – Спокойной ночи, любимый. – слово слетает с губ быстрее, чем она успевает подумать.       Осознание озаряет страшной вспышкой: Жасмин судорожно оборачивается, чтобы посмотреть в глаза колдуна, держащего её в руках. Однако лицо Мозенрата будто каменеет, становясь безжизненной маской: он отрешённо выпускает её из своих объятий, кидает безразличный взгляд в её сторону.       Он так её ненавидит. Так, что даже имя слышать не хочет. – Постой, постой! Погоди! – восклицает Жасмин, когда они отходят друг от друга на шаг, и… замолкает.       Принцесса не знает, что сказать ему: она ведь не должна оправдываться перед ним. Тем более в своих чувствах. – Только не начинай… – ворчит Мозенрат глухо, оборачиваясь к ней: на его лице хмурое раздражение, которое помогает справиться с возникшей неловкостью.       И Жасмин чуть расслабляется: для них обоих будет лучше, если они просто выкинут сей инцидент из памяти. – Ты уходишь? – учтиво; подчёркнуто-безэмоционально; спрашивает она. – Да. – отвечает также бесцветно-вежливо тёмный чародей, и разворачиваясь на пятках, оглядывает её вскользь.       И прежде раствориться в лунном свете, упавшем в покои принцессы, Мозенрат успевает многозначительно сверкнуть антрацитовыми глазами – будто обещая ей новую встречу. И Жасмин замечает это. *** – О, страсти востока… – не скрывая скуки в голосе тянет Мозенрат, когда Жасмин заканчивает пересказывать недавнее происшествие, случившееся с её отцом: как султан, чуть не женился на ведьме, которая не только приворожила его и чуть не убила, но и почти умудрилась захватить всю Аграбу с помощью своих обольщающих чар.       Приятные рубиново-золотистые лучи закатного солнца освещают их двоих, развалившихся на коврах в её спальне и переговаривающихся между собой.       Мозенрат задевает её своим деланным равнодушием и ядовитыми репликами, но и Жасмин не остаётся у него в долгу: она знает, конечно, как завести его с пол-оборота. Набирающая обороты перепалка, нахмуренные сведённые на переносице брови тёмного чародея, возмущённый тон принцессы, вспыхивает и затухает довольно скоро.       А Мозенрат наставительно и совершенно серьёзным тоном произносит: – Тебе нужен зоркий глаз, принцесса, и пытливый ум. Иначе – Аграбе не выстоять.       Жасмин неожиданно улыбается, наблюдая за продолжающим рассуждать чародеем: как ни удивительно, но Мозенрат похоже ещё не ловит себя на мысли, что он – один из злейших врагов Аграбы – только что дал ей совет, как сберечь благополучие страны.       Это не может не поражать. И не может не волновать её. Жасмин любуется изящным профилем, тонкими рисующими что-то в воздухе покачивающимися пальцами, и не может не признавать правоты Мозенрата: султан должен быть проницательным, мудрым и принимающим взвешенные решения; предприимчивым, и в равной степени, благодетельным и жестоким.       Это всё – обыкновенная, известная ей и до того, истина, но отчего-то смотреть на тёмного волшебника становится сложнее.       Жасмин невольно сравнивает себя и Аладдина с будущим правителем Аграбы и пытается понять – хватит ли им двоим тех самых черт? – Я знаю гораздо больше, Мозенрат. И не собираюсь стоять в стороне. Мы будем править. – Жасмин смотрит в глаза тёмного колдуна и даже не догадывается, как сверкающ её взгляд и сколько же в нём уверенности полыхает в то мгновение.       Мозенрат рассматривает её несколько секунд, отмечая, что она держится куда более хладнокровно и говорит постановительно, с утверждением и сталью, которой ещё семь месяцев назад — во время их первых встреч — не было.       А после он всё же размыкает губы: — Ты можешь строить из себя "особенную" и "необыкновенную" сколько угодно, Жасмин. Однако под всем этим ты остаёшься всего-навсего избалованной инфантильным отцом-султаном принцессой. — её глаза блистают ненавистью. — С раннего детства ты жила в золотом мире, лишённом всякого страдания и жестокости: тебе дарили всё, что ты пожелаешь, тебя оберегали и лелеяли, роскошь и богатство — неотъемлемая часть твоей жизни. Да, сейчас, общаясь со своим крысёнышем и его компанией, ты уже имеешь представление о том, что есть люди, существующие в низах, в бедности и страхе. – поясняет Мозенрат, глядя принцессе в глаза не моргая. — Однако ты понятия не имеешь, что чувствуют люди, родившиеся и выросшие там. И никогда не поймёшь. — во взгляде злого чародея прорезается что-то болезненное (будто бы он, сам, знает, о чём говорит). — Ручной тигр или побег в город без стражи — максимум того, как ты показываешь свой бунтарский дух. Для тебя приключения – добрые путешествия, наполненные отвагой, храбростью и постоянным успехом. Что ж... — заключает Мозенрат с горьким полусмешком, устремляя взор куда-то в сторону её зеркала. — …возможно с джинном это действительно так. Но в остальном все твои бравые авантюры — такие же как твоё представление об этом мире и твоя жизнь во дворце — шелуха; пустая звенящая скорлупа, без трудностей, неудач и их последствий.       "Как он может так оскорблять меня? Как может так резко разбрасываться этой колюще-обжигающей нутро правдой?.." — думает Жасмин с ужасом.       Никто никогда не делал ей больнее, чем он, никто не обижал так сильно, не изничтожал ментально, но… как так выходит, что лишь он один способен оглушать её наслаждением до самого рассвета? — Давай отправимся в хранилище мироздания, принцесса?       Он спрашивает её, но ощущение будто просто информирует о своих последующих действиях. – Я не хочу, чтобы нам помешали сейчас. – низким густым голосом, горячо отдающимся где-то внизу живота, цедит он. – А шансы у них есть. Твой крысёныш – несмотря на поздний час, ах! – намерен посетить твои покои в ближайшие… – Перенеси. – обрывает чародея Жасмин на полуслове, укладывая голову ему на плечо. – Перенеси нас туда. – принцесса смеживает глаза.       Мозенрат приобнимает её левой здоровой рукой, правой доставая до перчатки. Пара мгновений, – и они вдвоём оказываются на ворсистом тёплом ковре посредь песчаных дюн пустыни, укрытые лишь тонким пледом. – Ты ведь знаешь какого это. Страдать? Быть мучимым и… не иметь ничего?       Жасмин открывает глаза и глядит на Мозенрата, который созерцает небо над их головами. Синяя бесконечность томных ночей скрывает в своём лоне тысячи сверкающих осколков. Созвездия горят одинокими замысловатыми фигурами на полотне ночного неба, и во мраке создаётся впечатление, будто им – смертным – можно наблюдать бессчётные поля звёзд... – Почему ты так жаждешь моих ответов? – словно всерьёз интересуясь, спрашивает Мозенрат, продолжая задумчивым взглядом изучать небо, полное звёзд, что простирается высоко над ними. – Потому что они возможно очень нужны мне. "Возможно даже нужнее твоих прикосновений" думает она про себя.       Жасмин смотрит на него из-под ресниц, любуясь спокойным выражением лица чародея, на котором наконец не проступают ни тревога, ни злость, ни презрение.       Луч рассвета в царстве ночного неба будит её в собственной постели, где вторая половина пустует, лишь намекая о чьём-то ночном визите смятыми белоснежными простынями. *** Этим вечером он приходит к ней значительно позже: когда она уже почти отчаивается и думает оставить свою затею.       Мозенрат ловит её лицо в свои ладони, едва ступает с балкона в её покои, и тут же находит её губы своими. Жасмин отвечает ему жадно, и податливо открывает рот, позволяя искусному языку ласкать нёбо в знакомой властной манере. Они торопливо приближаются к постели, и Мозенрат уже не так поспешно, оглаживает фигуру принцессы, силясь забраться под её одежды. Изгибы льнут к рукам, мир растворяется в подступающем удовольствии. Жасмин поддерживает его игру некоторое время, но в эту ночь у неё другие планы, и спустя минуту сладостных поцелуев она кладёт руки на покатые плечи, скрытые чёрной мантией, и несильно толкает его, вынуждая присесть на её кровать.       Колдун непонимающе смотрит на принцессу несколько мгновений, пока Жасмин отходит от него, не позволяя себе улыбнуться.       Она останавливается в центре комнаты, освещаемая лишь лунным светом, что льётся сквозь прозрачные занавеси балкона, и кладёт одну руку на брошь, что скрепляет всё это время её плащ.       Ткань с лёгким шорохом, отчётливо различимым в ночной тишине, ложится на пол у её босых ног, и теперь Мозенрат может рассмотреть её наряд. И по его лицу Жасмин понимает, что колдун доволен открывшимся зрелищем.       Этот костюм, состоящий из чёрного лифа и того же цвета шаровар, стоило немалых трудов достать ей: Жасмин хотела, чтобы никто не узнал о нём и о том, что после события с Джафаром она впервые решилась надеть столь... откровенный наряд.       Полосы синего атласа разбавляют мрачную однотонность, окаймляя шаровары у талии, подобно двум сложенным крест-накрест поясам. Над плоским обнажённым животиком у чёрного лифа также имеется подобие её обычных "рукавов", однако сшитых из полупрозрачной синеватой ткани. В центре, прямо над её грудью, синие полоски соединяются под кроваво-красным рубином, заточённым в золотую ромбическую оправу. Жасмин очень гордится тем, что сама нарисовала эскиз к этому наряду, и хоть он и получился роскошным, никто его не увидит и не должен видеть.       Кроме него. Она не один день вспоминала детали его богатых одеяний, чтобы повторить до мельчайших деталей готический стиль плаща и тканевых вставок, расшитых неведомыми узорами и витиеватыми мастерски-выполненными элементами.       Мозенрату почти удаётся сохранить бесстрастность на лице, но едва Жасмин встречается с взглядом антрацитовых глаз, что словно вобрали в себя черноту арабской ночи, как её собственное спокойствие улетучивается в неизвестные дали.       Жасмин делает шаг и вспоминает мелодию, которую слышала давным-давно, и что запала в душу пленительным необычным мотивом и достаточно приятными переливами. Если бы она могла станцевать под неё, и он бы услышал эти соблазнительные ноты.       В голове шумит кровь, сердце восстанавливает ритм, и Жасмин медленно поднимает руки, разворачивая запястья, чтобы показать тонкие золотые браслеты: она покачивает бёдрами, делает шаг, кружится. Останавливается на мгновение, чтобы бросить пытливый взгляд вбок, и убедиться, что он всё также недвижим и очарован ею.       Музыка в голове звучит томной серенадой, песнью любви и страсти, и Жасмин даже на мгновение думается, что маг тоже может слышать её: так явственно чудятся дивные ноты в злой ночной тишине.       Замысел прост. Босые ноги сами переступают, с гулким звуком опускаясь на мраморные плиты её покоев. Жасмин вновь вскидывает руки. На этот раз резко, скоро поднимает их над головой. Выгибается кошкой, покачивает бёдрами, исступленно быстро поворачивается, заставляя чёрную косу колыхнуться и упасть ей на грудь. Изящно ведёт плечом, покручивая кисть и отводя её в сторону: взмахивает рукой хищно глядя в горящие глаза тёмного мага.       Она медленно кружится, покачиваясь, пламенно то прогибаясь, то отклоняясь назад. Она поднимает обе руки над головой, соединяя их словно в цветок или корону. Мозенрат молчит, но по его лицу принцесса уже научилась определять, что некромант чувствует.       Жасмин танцующе приближается к нему, покачивая изящно соблазнительными бёдрами, и останавливается в шаге от него, как можно быстрее кружась и заставляя невидимые колокольчики в воображении звенеть часто-часто. Они звучат словно барабанная дробь перед кульминацией. И Жасмин резко замирает, позволяя разглядывать её профиль с мучительно-прикрытыми глазами: тело её изгибается в стройной талии, рука с тонкими золотыми браслетами ложится на самую границу ткани шаровар и обнажённой кожи, скрытая от его глаз, а кисть второй руки оказывается приложена ко лбу.       Его поза в ту самую первую ночь. Внезапно обессилев, она опускается на пол перед ним, падая на колени. Мозенрат с несвойственной ему поспешностью обхватывает руками её лицо, наклоняется и накрывает её губы мягким, но настойчивым, долгим поцелуем. И Жасмин чувствует в этом поцелуе всю признательность, на которую он способен.       Темнота накрывает её от его губ, которые дарят ей невозможную таинственную сладость, и принцесса кладёт руки на предплечья некроманта, чуть поглаживая и ласково требуя продолжения.       Мозенрат поднимает её за плечи, тянет на себя и укладывает на шёлковых простынях. Он нависает над ней с торжествующей ухмылкой, разглядывая застывшую под его глазами, тёмными, жадными, её.       Раздеваются методично и почти одновременно. Напряжение, висящее между ними в воздухе, чуть ли не ножом можно резать. Дерзкая усмешка превращается в покровительственный оскал, когда Мозенрат прижимается плотнее и наклоняется ниже. Жасмин чудится, что её личное пространство исчезает, а дышит она не воздухом, но им – настолько близко он к ней сейчас находится. В грудной клетке сердцу внезапно становится слишком тесно. А Жасмин так и подмывает мысль попробовать, какая же на вкус эта его надменная улыбка? Тёмный волшебник прищуривается – хитро, и многообещающе подмигивает ей. Смешок. Чужие губы накрывают сосок. И Жасмин ахнув, выгибается дугой, приобнимая чародея за шею и зарываясь пальцами в волнистые иссиня-чёрные пряди.       Мозенрат скользит языком вокруг ореола отвердевшего соска, наслаждается сжимающейся внутри пружиной пронизывающего возбуждения: манящее тепло её тела, осязаемое им сполна на столь незначительном расстоянии, сводит с ума и дурманит. – Всё ещё думаешь переиграть меня, принцесса? – знойно шепчет он ей на ухо.       Жасмин с трудом подняв веки, облизывается с коварством и чуть шире раздвигает бёдра, позволяя его плоти скользнуть вдоль её влажного входа. Мозенрат охает и тут же смыкает зубы: они сталкиваются прищуренными взглядами и одаривают оппонента торжествующими ухмылками.       Жасмин толкает некроманта в грудь, чтобы оказаться сверху, на его бёдрах, и окольцевать своими ногами. Она скрещивает лодыжки за его спиной и вновь обнимая за шею, властно и глубоко целует.       Мозенрат ухмыляется, прикрывая веки и думая, что девчонка и правда многому у него научилась. Плавный ритм скоро кончается, и Жасмин запрокинув голову шелестяще стонет, после торопливо закусывая костяшку указательного пальца. Но это напрасно – звуки выходит лишь чуть-чуть приглушить.       Мозенрат скользит изящными пальцами вдоль её шеи, чтобы крепче схватить, слегка перекрыв доступ к кислороду и вбивается в неё быстрыми беспорядочными толчками, бросая её за грань немыслимого удовольствия, а его скабрёзная ухмылка и румянец на вечно белых острых скулах уничтожают даже больше чем беспринципно умелые пальцы, беспорядочно двигающиеся внизу, там, где их тела сливаются в одно… ***       Жасмин любит Аладдина. Она любит их приключения, весёлые авантюры и потасовки. Сражения со злодеями и преодоление трудностей, защита родной Аграбы и встречи с множеством опасностей — всё это сближает их.       И Жасмин любит Аладдина. Правда. Но в длинных тенях и покачиваниях балконных занавесей от несуществующего ветра чудится ей высокий худой силуэт злого колдуна в одеждах полночи и со взглядом антрацитово-чёрным.       И она не в силах прогнать этот образ.