Память нас никогда не отпустит

И. Мягко открылись двери поезда, и поток пассажиров хлынул из горделиво застывшего "Сапсана" на перрон Московского вокзала. Среди многообразия разноцветных шапок и пухлых курток по случаю морозов, что ударили в преддверии новогодних праздников, совершенно терялся высокий человек в черном пальто. Он, как и многие другие, нёс большую сумку и был словно одним из нескончаемых питерских гостей и туристов, что прибывали и ежеминутно исчезали со всех станций и вокзалов. И, ведомый толпой, он прошел через турникеты и оказался на привокзальной площади, не менее запруженной народом. Перед ним открывался искрящийся Невский проспект. Стоял декабрь, и давно стемнело. В пронзительном свете фонарей и вывесок небо чудилось каким-то грязно-коричневым, дымным, без единого намека на звёзды. В Москве он редко обращал внимание на такие мелочи, но вот теперь, приехав в Питер, отчего-то уставился вверх, застыв посреди прохода, да так, что напирающие сзади люди раздражённо пихали его в спину. Игорь очнулся и двинулся вперёд, к парковке, где среди крикливых частников его ожидало заботливо вызванное Лерой такси. Номер и машину она скинула ему ещё днём, когда он садился на поезд на Ленинградском вокзале. Через столько лет эта маленькая услуга была почти само собой разумеющимся, однако Солянникову становилось тепло от того, что хоть кому-то было дело до его возвращения в Петербург. А началось все совершенно внезапно. С произведения, которое так любил Игорь, и в котором с колоссальным успехом сыграл в Москве. Не далее, как несколько недель назад, ему позвонил один из продюсеров Театра Мюзикла и попросил взяться за роль Жана Вальжана в мартовском блоке "Отверженных". Обычно с ним говорили по-деловому спокойно, но, судя по дружелюбию, сквозившему в голосе старого знакомого, обстоятельства были исключительными. Уже позже, от Леры, он к изумлению своему узнал, что премьера питерской постановки встретила неприятие публики из-за состава. Взяв на роли молодых артистов, дирекция получила, едва ли впервые, катастрофу. После столицы и ее триумфа зритель стал притязательно относиться к типажам и голосам. И большинство сходилось на мнении, что питерцы пролетели почти по всем фронтам. Единственный, кто устраивал всех и кого безумно жалели, был Александр Метлицкий в роли инспектора Жавера. Этот неизменно срывал аплодисменты и комментарии в духе: "Иду только ради СанЕфимыча, как только ему подобрали такой пустой состав, ужас". Такое единение взволновало продюсеров, почувствовавших предстоящий удар по кассе. И к открытию нового блока, который был перенесен на март, требовалось заменить почти весь основной каст. Прекрасно зная о восторге, что вызывал Игорь в столице на подмостках театра Оперетты, и его отношениях с театром Мюзикла, первый взгляд продюсеры обратили на него самого. Они готовы были пойти на большие жертвы, если артист, получивший в прошлом году титул заслуженного, внезапно встал бы в позу. Но Солянников не был бы самим собой, если бы проявил хоть каплю высокомерия. Он любил свой первый дом, подаривший ему любовь зрителя и шанс, и отказать ему, тем более, в столь щекотливой ситуации, не мог и не хотел. Тем более встретиться хотя бы в одних стенах с давними знакомыми было для него радостью. Лере он написал почти сразу и встретился с взрывом счастья от предстоящего приезда и чуть позже с историей о том, что происходило в Петербурге со злосчастным хитом. "Отверженные", по ее словам, были главным бзиком Метлицкого, который после шумного успеха столицы сделал все, чтобы получить лицензию для Театра Мюзикла. И с самого начала что-то постоянно не ладилось в постановке - меняли ансамбль, меняли костюмы, теперь менялся и сам состав. "Саша дико злой", - отметила Лера по телефону, - " Если бы зрителю не понравился и он сам в роли Жавера, то не знаю, что могло бы быть. Пострадали бы все". И она залилась смехом. Игорь сдержанно усмехнулся в ответ тогда. О делах господина Метлицкого он слышал обрывками, из разговоров коллег, из случайных новостей в интернете, хотя особо не интересовался ими. Их тусовка, как ни крути, была достаточно маленькой, чтобы не знать друг о друге, кто где занят и будет ли номинирован на очередном Дне мюзикла. Но спектакль, такой прекрасный и глубокий, стоило спасти. Роль Вальжана Игорь знал назубок. И долго репетировать ему точно бы не потребовалось. Получив вслед за ролью приглашение на новогодний капустник театра, он, не задумываясь, заказал билет, нашел квартиру невдалеке от альма-матер и почувствовал, как спокойствие накрыло его. В этот почти спонтанном приключении Солянников почувствовал глоток свежего воздуха для себя. Так, тридцатого декабря, прибыв по месту назначения, он забросил сумку в арендованную квартиру и бодрыми шагами через весь центр направился на набережную Грибоедова, в ресторан, где вездесущая и любящая размах дирекция Театра Мюзикла организовала предновогоднюю вечеринку. Раньше, он хорошо помнил, общие сборы были прерогативой самих актеров, но с годами и успехом начальство само взяло на себя это. Стоило хотя бы выпить за его здоровье, как в старые-добрые. А. Из зала доносился грохот музыки и чей-то пронзительный, пьяный хохот. Хорошо, что в этом аду он был не один, поэтому, когда кто-то из курильщиков благоразумно прикрыл двери на балкон, стало холоднее, но спокойнее. Внизу в свете выглянувшей из-за туч луны серебрился скованный дыханием зимы канал Грибоедова. В доме напротив было ни одного темного окна, и в одном из них пошловато и с тем же изящно танцевала парочка. Лица их озаряли широкие, пьяные улыбки, какие и должны были быть в самый разгар веселья. Яркие, фонтанирующие обещаниями молодости, да еще и в преддверии Нового Года, когда казалось, что чудо уже на подходе. С Невского тянуло запахами корицы и свежей сдобы. У булочной Волчека на самом углу столпились студенты и весело гоготали. Александр Ефимович вытащил из пачки уже вторую сигарету и, зябко перебирая пальцами, прикурил. Тепло от зажигалки на мгновение облизало ладони, и мгновенно пропало. - Бррр, - протянул полузнакомый голос, - ну и холодина. Даже курить расхотелось. - Так бросай, - ответил ему другой. Спешно распахнулись балконные двери. - Ребята, - задохнулся новоприбывший, - там вспоминают лучшие моменты за ушедший год. Го быстрее! Актеры зашевелились, побросали свои окурки в услужливо расставленные на заиндевевших столиках пепельницы и затолкались ко входу в зал. Наконец-то, стало ещё тише. - Александр Ефимович? - робко раздалось за спиной. - Вы идете? Несомненно, это была Алина. Рыжая нимфа с добротным голосом, которому нечего было пылиться в ансамбле. Мнительность девушки не давала сделать шаг вперёд, забивая в безликую шеренгу танцующей и поющей массовки. Стоило сказать ей, кстати. Пусть хоть кому-то подарят нечто не бесполезное. - Нет, - демонстративно повернулся Саша к ней, - я и без дурацкого видео помню, чем был хорош этот год. А ты, - он видел, как постепенно розовели щеки девочки, - будь в новом году смелее. Чаще ходи на кастинги. Она стушевалась, и краска залила не только лицо, но и шею. - Спасибо, я хожу, но... - Алина беспомощно развела руками, - они предлагают место в ансамбле. - Значит, ты должна показать себя, как артистка, а не как часть задника, - немного раздражённо бросил Метлицкий. - Чаще смотри на Доманскую и Левинцову. Твое дело - создавать образ, а не размазывать себя по сцене. Девушка послушно закивала и вдруг сделала шаг вперед, запечатлев быстрый поцелуй на его щеке. В конце концов, краснеть уже было некуда. - Спасибо, - улыбнулась она неожиданно смело, смотря прямо в глаза. Собственно, хмыкнул про себя Саша, нечему было удивляться. Подобное проворство можно было встретить повсеместно. Старые знакомые относились к нему ровнее. А молодые участники труппы были в полном восторге и страхе. О нем много говорили, много спорили и восхищались. А ещё сплетничали - с кем он завел роман, почему носил обручальное кольцо, откуда, что, с кем и ещё десятки вопросов, оканчивающихся неловкой паузой. Мало, кто знал о Метлицком что-то. Если бы он хотел дать пищу для слухов, то непременно бы дал. Но он молчал, исправно приходил в театр, уезжал в одиночестве, смеялся на вечеринках, флиртовал с девушками, и слухов не становилось меньше. Они лишь становились беспочвенней. Александр был эталоном, он - лицо российского мюзикла, пусть уже постаревшее в сравнении с новым поколением, но тот самый мэтр и заслуженный артист, о котором говорили с придыханием. Безукоризненный, обаятельный, первый баритон Петербурга. Он был по-своему горд этим. Ведь такая слава - результат долгого труда. А работал он, не покладая рук, вызывая ещё больше восхищения. И Саша - только для близких друзей, а для подавляющего большинства Александр Ефимович. Строгий, но справедливый. И, глядя на Алину, что изо всех сил пыталась привлечь его внимание, он только аккуратно взял ее за плечи и подвел к дверям, откуда доносился гул массовки. - Иди, веселись, и не забывай о том, что я сказал. Будь смелее. Несомненно, детская обида, вспыхнувшая на лице девушки, была настоящей, но скандалить не было в ее манере, потому она сделала жалкую попытку улыбнуться вновь и скрылась. Саша вернулся к каменному парапету балкона и оставленной пачке сигарет. Он всегда появлялся на вечеринках, которые устраивал Театр Мюзикла. В конце концов, он его ведущий актер, и ссориться с дирекцией, особенно после… Метлицкий порывисто кинул окурок в сторону канала. Какое ему дело до вздохов девочек и мальчиков за кулисами, если все летело коту под хвост? Он бы никому и никогда не поверил, если бы ему сказали, что «Отверженные» получат такие отзывы. Он сам, лично участвовал в жюри на кастингах, он вместе с Эммой ставил и вылизывал каждую сцену этого проклятого спектакля. Чтобы получить на премьере деликатные хлопки и угрюмые лица на служебке? Уму непостижимо! Удивительно, как только сам он не утонул в этом проклятом болоте. Судя по реакциям критиков, его Жавер удался и был выдержан гораздо лучше, чем в Москве. Но на фоне остальных это сияние поблекло. Билеты раскупались не с обычной быстротой, и продюсеры выразили соображения о замене каста, так оскорбившего почтенную публику. Зритель, укрощенный голосами и историями зверь, пригревшийся на бархатных стульях и проливавший слезы, повел себя жестоко. Он не сожрал его самого, но…среди коллег поползли слухи. Сплетники обычно волновали Сашу меньше всего. Он оберегал свое личное пространство, как мог, и на протяжении многих лет ему с успехом удавалось. Но когда он краем уха зацепил сомнения в его организаторских способностях, покоробило больнее всего. Как артист Метлицкий состоялся, никто не смел оспорить это. И, имея связи и средства, он мог спокойно продвинуться в режиссуре, как давным-давно хотел. Провал, пусть не смертельный, но ощутимый, оглушил его. Теперь, стоя на промерзшем балконе ресторана в центре Питера, он чувствовал, как вся тяжесть мира падала на плечи, и давила, преступно давила, что тяжело было дышать. Александр затянулся и поежился от холода, вслушиваясь в мягкий шум редких машин, что проезжали по набережной канала. С января должны были начаться репетиции с новым кастом. И он искренне молил высшие силы, чтобы в этот раз все удалось. Иначе… иначе он даже не хотел думать. Не обернулся Саша, когда заскрипели двери, и кто-то снова вышел на балкон. Так можно было и шею свернуть, черт возьми. Зацокали каблуки, и затылок обожгло огнем. - Ты ебанутый, Метлицкий? – рявкнули в ухо. - Мадам, а вы часом адресом не ошиблись? - проворчал Саша. – Нахер мне сдалась эта тусовка с глупыми видео из Инстаграма и прочей галиматьей. Режиссер-постановщик, железная леди петербургского мюзикла, Эмма Иосифовна Кель смотрела на него через толстые стекла очередных модных очков. И смотрела совсем не добро. Всем служащим театра известно, что госпожа Кель была талантом в своём деле. Но, как и любой сверходаренный человек, Эмма была тяжела как на руку, так и на язык. Крик для нее являлся распространенным способом общения с артистами. И друзья были не исключением. - Причем здесь Инстаграм и тусовка. Если тебе плевать на себя, вспомни, что у тебя спектакль в феврале, и билеты продаются. А если ты подхватишь пневмонию, я придушу тебя собственными руками, - потрясла она худосочным кулачком перед лицом Саши. - Идиот ты последний, на улице холодрыга, а ты здесь яйцами бренчишь. Пошли обратно! - Эмма, - скривился он, будто заболел зуб, - что пристала как банный лист? - Докурился, хрипишь уже. Ладно, массовка курит, мы их меняем каждый год, а ты, прима-балерина, совсем охуел. Александр закатил глаза на очередной пассаж режиссера. - Я знаю, почему ты здесь прячешься… - начала Эмма. - Не неси чепухи. Мне незачем прятаться. - Это не конец, Саш, - смягчилась она. – После стольких лет успеха и дороги из роз ты зажрался и разучился отвечать на удары судьбы. А их бывает гораздо больше. Состав сменили. Пробные показы получили восторженные отзывы. Нечего играть в обиженного недотрогу. Иначе люди начнут тебя искать. - Я хочу нажраться, - сказал Метлицкий без обиняков. - Бар в твоем распоряжении, - ухмыльнулась Эмма. - Сойдет, - фыркнул он в ответ. С этими словами они вернулись в залу, где уже заканчивался официоз, и наступало время для настоящего веселья. И. Эмму он узнал ещё издалека. Она будто и не собиралась стареть, а законсервировалась в своем извечном облике. Только очки менялись время от времени. Сейчас они были круглые, в тонкой проволочной оправе. Сидела она за столиком рядом со своим мужем, Егором Черняком, который, судя по воспоминаниям, был главным звукорежиссёром театра. У них с Эммой существовала удивительная гармония в понятии прекрасного, и никогда и никто не видел, чтобы они расходились во мнениях на тот или иной спектакль и его постановку. Так и сейчас режиссер говорила, а Егор, этот повелитель каждой ноты и шороха, молчал, медленно потягивая виски из бокала. Собеседником Эммы был плотный, темно-русый мужчина в синем костюме. Лицезря лишь коротко стриженный затылок, Игорь сомневался, знал ли его вообще. Чьи-то руки крепко обхватили за плечи и сжали. - Игорёк, сколько лет, сколько зим! - воскликнул знакомый голос. - Лёнька! - засмеялся Солянников, обнимая друга в ответ. - Почему я вас не видел на дне мюзикла в этом году? - Потому что мы укатили на внезапные гастроли, - гаркнул Рудко. - "Алые паруса" настолько нравятся всем, что мы сорвались буквально за месяц. Обидно, что пропустили событие, но сорвали аншлаг. Рига и Таллин рукоплескали, - отвесил он шутовской поклон. – А ты заслуженный, мы все слышали. - Ну, глупости это, - замешкался Игорь. - Лучше бы денег дали. Леонид ответил смешком, но тут же стал серьезным. - Деньги тратятся. А любовь зрителя остается. Пожинай завоеванные плоды. Они достаются самым скромным. В это время за столиком что-то изменилось, и, кивнув Эмме, человек поднялся. Солянников вздрогнул. Последний раз он видел Сашу года четыре назад, на пресловутом Дне мюзикла. Он тогда получил лучшего артиста в глазах зрителей и заметно стушевался. Игорь помнил, что этот маловажный факт согрел сердце тем, что при всей своей значимости для театральной среды обоих городов Метлицкий не выглядел чрезвычайно гордым. Он был по-своему смущён. Сейчас же он, заметно погрузневший и какой-то усталый, окинул зал с ледяным спокойствием и прошагал к бару. Леня проследил за его взглядом. - Сашка постоянно на ногах, где-то играет, что-то режиссирует. По нему видно, что на последнем издыхании. Но терпит же, вертится. Он ко мне на Новый год, за городом едет. Ты, кстати, как? Какие планы? Присоединишься к нам? Игорь помрачнел. Планы... Их у него точно не было. После отъезда старшего сына в Новую Зеландию младшенький буквально взбесился, и вместо примерной учебы в МГИМО наплевал на университет так, что встал вопрос об отчислении. Разговоры по душам, праведные угрозы и слезы Жени не помогали. Она винила Игоря в вечном отсутствии дома, в том, что из-за него сын поставил под угрозу годы стараний. Поначалу он пытался объяснить и говорить, но, встретив глухую оборону со всех сторон, стал проводить в театре дни и ночи. И когда позвонили из Петербурга, Солянников сорвался мгновенно. В Новый год же старший сын не собирался тратить сутки, чтобы прилететь в Москву, младший ошивался по друзьям и знакомым, а Женя, истерзанная событиями, улетела с подругами в Прагу до конца зимних каникул. Так что праздник, если он и собирался встречать, то в гордом одиночестве. И кому вообще он нужен в этом чужом городе? - Да никаких, - пожал Солянников плечами. - Тогда приезжай! - воскликнул обрадованный Леня. - Сбор к девяти завтра. Сейчас я тебе локацию скину в ватсап. С собой любимый алкоголь и что-нибудь к чаю. Как раньше. И, зная, что означал чай и «раньше», оба тотчас засмеялись. Игорь поблагодарил Леню и снова заметил Санину спину в синем пиджаке на фоне рядов блестящих бутылок бара. - Как у него дела вообще? Женился? - кивнул он на Метлицкого. - Кого там, - отмахнулся Рудко. - Я не знаю, что за баба должна быть, чтобы Саша на ней женился. Да ему и некогда особо. Для семьи нужно время. У него и на себя лишнего часа нет. Тем более ты, наверное, слышал - Лес Мисы не задались. А Саня многое для них сделал, в том числе, как сорежиссер. По нему это больно ударило. - Значит, нужно его на Новый год развеселить. - Без проблем, Игорь. Займёмся с тобой этим. Поболтав еще немного и встретив других знакомых, обрадованных его внезапным появлением, он направился в сторону бара. Чем ближе он подходил, тем сильнее волнение охватывало его. Они давно не общались. Слишком давно. Но раз Саша был напрямую связан с мюзиклом, стоило хотя бы подбодрить его и внушить немного оптимизма. - Привет, - опустился Игорь на барный стул. - А, вечер добрый, - после заметной паузы протянул руку Метлицкий. – Надо же, кто появился на скромном собрании! Столичная штучка. Давно приехал? - Да вот, недавно с поезда. - И как, - Саша неопределенно обвел окружающее их пространство, - тебе? Третий год этот балаган. - Очень мило, - кивнул Солянников. - Когда первый, кстати, спектакль? - Ты про что? - прищурился артист. - Какой из? - Отверженные. - А, - дошло до Саши, когда он опрокинул в себя очередную стопку, - десятого марта. До него надо дожить. Все-таки у Лёньки пьянка завтра. - Да, он пригласил меня тоже, - промолвил Игорь. Саша сделал знак бармену повторить. - Давай только не петь вместе по просьбам страждущих, - поморщился он. - Ведь попросят же. - Отчего? - не понял Солянников. - Как в старые-добрые… - Послушай, - бросил на коллегу непроницаемый взгляд Саша, - тебе охота отдохнуть или показать, кто там заслуженный артист Российской Федерации? Игорь прекрасно различал любые перемены в голосе бывшего друга, и по тому, как он выделил последние слова, понял, что Саша весьма аккуратно попытался поддеть его. - Когда начнутся репетиции перед спектаклем? - попытался увести он разговор прочь. - Наверное, после Рождества, - хмыкнул Саша. – Надо сыграться с новыми ребятами. На плечо Игоря легла маленькая ладонь, и он тотчас поднял голову. - Здравствуй, рада, что доехал, - улыбнулась ему Эмма. - Вижу, что вы, - кивнула она на него и Сашу, - снова вместе. Метлицкий хлопнул очередную стопку. - Ага, общаемся, делимся, так сказать, опытом, - сказал он, смотря куда-то в недра бара. - Для этого у вас будет целый январь, - безапелляционно ответила режиссер. - Восьмого в десять, - как бы между прочим обронила она для Игоря. - Адрес ты, надеюсь, помнишь. - Что? Игорь вздрогнул. Саша медленно развернулся к Эмме и посмотрел на нее долгим, тяжёлым взглядом. - Что? - в тон ему ответила режиссер. - Ты первый раз слышишь, что Игорь будет Вальжаном в мартовском блоке? - Да, я первый раз слышу, - холодно отозвался Метлицкий, явно начиная звереть. - Может, стоило уведомить хотя бы своего сорежиссера или состав? - Что-то поменялось? - смерила его раздраженным взглядом Эмма. Игорь же чувствовал все возрастающую неловкость. - Может, стоит оставить штатных исполнителей? Мне есть, чем заняться, если это вызовет резонанс... - начал он, но режиссер с недюжинной силой хлопнула по барной стойке, заставив их обоих замолчать. - Хватит, - рявкнула она. – Что за херня-то! Где ты был, - сощурилась она на Александра, - когда дирекция говорила о том, что Вальжан ключевая роль, и его должен будет сыграть человек, имеющий с ней связь. - Иваненко до последнего должен был играть. - Он будет играть. Но в перерывах от Игоря. - Вы там ебнулись, что ли? – отчеканил Метлицкий. - Хотите обвалить кассу внезапными заменами?! - На Игоря за эти за четыре года сходило несколько миллионов человек. Он поднимет кассу, как только будет объявлено, что он будет играть. - Когда будет-то? – аккуратно влез Солянников, и получил как пощечину взгляд от Саши. Эмма же эту перебранку не заметила. - Завтра выложат посты в соцсетях и на сайте театра. Афиши готовы. Ты проснешься знаменитым, - улыбнулась Кель. – Условились. Никаких истерик, прима… - тут же она осеклась, видя, каким взглядом ответил Метлицкий на ее шуточку. – Восьмого в десять. Не опаздывать. С этими словами она удалилась прочь, и звук ее каблуков почти сразу потонул в гремящей музыке. Саша застыл, серые глаза его уставились куда-то в пустоту. Рука, лежащая на стойке, заметно дрожала. - Не надо, - сказал он, предчувствуя, что Солянников хотел открыть рот. И тот сейчас же напрягся, настолько угрожающим и злым был голос коллеги. - Не кипишуй. Сработаемся, - продолжил он уже более спокойно. - Хорошего вечера. И, опрокинув в себя очередную, потерявшую нумерацию стопку, направился к выходу. А. Путь до дома прошел как в тумане. Квартира как всегда встретила звенящей тишиной. Да и кого он ожидал здесь увидеть? Ноги подвели, и он осел на пол прямо у входной двери. А в пачке оказалась последняя сигарета. Так, сидя на полу, Метлицкий закурил, стараясь вообще ни о чем не думать. Пепел упал на лацкан пиджака, и он не попытался стряхнуть его прочь. Год заканчивался паршиво. А главное дерьмо начнется с первым спектаклем. Главное, отыграть. Главное, пережить, сжать зубы. Саша не для этого столько лет тянул себя из омута, чтобы рухнуть вновь. Окурок он кинул и, опершись об косяк, грузно поднялся на ноги. Он помнил, как кто-то из бывших говорил ему завести хотя бы рыбок в аквариуме, чтобы жизни в доме стало чуточку больше. Какая, к черту, жизнь, если он сам бывал здесь от силы пару недель в месяц? Театр был его домом. Ведь сколько он ночевал в своей гримерке, на узком диване, совершенно измотанный после постановок, но счастливый. А что квартира? Здесь не было ничего хорошего. Звякнул телефон, оповещая о новом сообщении. Саша привычно скрипнул зубами, но, увидев, знакомое имя отправителя и "Добрый вечер, Александр Ефимович", сменил гнев на милость. С очередным, милым кареглазым созданием он познакомился пару месяцев назад в одном из баров. Мальчик был скучный, хотя и внешне приятный, потому его можно было бездумно трахать и ни о чем не жалеть. И, находясь в полнейшем раздрае, ответил он одно. "Приезжай". В ответ пришла подмигивающая рожица. Метлицкий не терпел эти глупости, но сейчас он знал, что мальчик сделает, как он просил. И имело ли значение хоть что-то, если через полчаса прозвучит звонок в домофон, и после него на пороге квартиры возникнет само спасение от одиночества. А пока оно было в пути, можно было продолжить надираться дальше. Благо, бутылка текилы стояла в кухонном шкафу, а на подоконнике лежал заботливо припасенный блок любимых сигарет. Идя за ними, он кинул случайный взгляд в зеркало, что висело в коридоре. В глубине отразился невысокий, плотно сбитый мужчина. Выражение его лица, пусть и пьяного, было таким потерянным, что, будь он другим человеком, то непременно спросил бы, все ли в порядке. Но это был он сам. И спрашивать было без толку. Александр и так все знал. Потому губы его сжались в тонкую дрожащую линию, и он отвёл взгляд прочь. А найденный алкоголь немного успокоил нервы и дал передышку. Метлицкий высосал уже почти треть бутылки, когда трель оповестила о прибытии гостя. Пацан был одет в нелепую жёлтую куртку и полосатую шапку с косичками. Наружность у него была почти невинной и какой-то детской. Даже стало на мгновение жалко его трогать. - Заходи, - потянул его Саша внутрь, закрывая дверь. - Ну и видок у тебя, - отметил он с усмешкой. - В каком ты классе, деточка? Парень заломил бровь и избавился от дурацкой шапки. - Что на это скажете? Иногда показная наглость мальчика неимоверно раздражала. - Мне лучше, когда на тебе ничего нет, - передразнивая интонацию, протянул Метлицкий. - Раздевайся, шуруй в зал. И, не дожидаясь ответа, вернулся обратно к бутылке и недокуренной сигарете. Мальчик ещё некоторое время шуршал в коридоре, брякал дверями в ванную, и, наконец, соизволил возникнуть на пороге комнаты. - Что с вами? - спросил он сразу, игриво глядя на Александра. Тот сделал затяжку и с любопытством посмотрел на своего визави. - А на что похоже? - Вы какой-то... – ухмыльнулся парень, - напряжённый… - Я бухой, нелепое ты существо, - фыркнул актёр. - Потому ты идёшь сюда и делаешь всё своими скромными силами. - Может…вы хотите поговорить? – с отвратительной участливостью предложил гость. – Я знаю, что… Александр хлопнул ладонью по подлокотнику. - Во-первых, ты ничего не знаешь, - с еле сдерживаемым гневом сказал он. - Во-вторых, заткнись и не еби мне мозг. Приехал трахаться. Давай трахаться. - Но я думал… - Мне от тебя кроме секса ничего не нужно. Ты мне никто, - рявкнул он. - Так что пошевеливайся, либо убирайся. Лицо парня приняло нейтральное выражение. Все-таки они действительно собирались лишь для одного. Какое кому дело до чужих проблем? - Как скажете, Александр Ефимович. - Не слышу, как твои пальчики расстёгивают ремень. Теряешь время. - Что, - усмехнулся пацан в ответ, - не терпится? - Это тебе не терпится, раз стал писать мне в полночь. А я покорно склоняюсь перед судьбой, - пророкотал Саша. - Хотел бы я посмотреть на вас действительно покорного, - проворные пальцы расправились с пряжкой. - Наверное, возбуждающее зрелище. - Не отвлекайся, - стиснул Метлицкий густые темные волосы и притянул мальчишку к себе. Он потерял себя в ощущениях, в одномерном ритме происходящего, в его горячечном хаосе, который захватил его и заставил забыть обо всем, что было. Лишь единожды внутри шевельнулось воспоминание о длинных темных волосах и их шелковистой мягкости, которую он когда-то узнал и не смог забыть. Но волосы мальчика были совсем не такие. Они не могли напомнить о человеке, который будто из небытия восстал и появился спустя столько лет. Не бледной, случайной тенью, как бывало в треклятой Москве, а самим собой, постаревшим и повидавшим слишком многое, чтобы оно не оставило свой отпечаток в его чертах. Потому что Саша и никогда не забывал его. Но усталость брала свое, и, с раздражением вырвав все, что ему причиталось, он оттолкнул парня прочь, блаженно откинувшись на спинку дивана. Дремота наполняла сознание. Не было ни воспоминаний о вечере, о злосчастной встрече, о спектакле. Ничего не было. Он не помнил, как ушел мальчик, как захлопнулась входная дверь. Лишь проснувшись утром с раскалывающейся головой и лютым голодом, Метлицкий еле припомнил вечеринку и то, что у Лени в честь Нового года намечалась ещё одна. Как же было неловко нажираться вновь. Но куда было деваться. И. Игорь приехал, как и было условлено, в девять по указанному адресу. Вокруг был обычный коттеджный поселок, истыканный елками и кокетливо украшенный светящимися гирляндами. В городе такого камерного уюта недоставало, несмотря на то, что улицы еще с начала декабря оделись в праздничное убранство. Он зашел во двор и, пройдя по расчищенной дорожке, словно двадцатилетний, легко вспрыгнул на крыльцо кирпичного особняка. На входной двери висел пухлый венок, сплетенный из еловых веток. Его, несомненно, сделала жена Лени, Юля, бывшая его студентка, занимавшаяся на досуге изготовлением всяких милых безделушек и с успехом продававшая их в интернете. Выглядело весьма мило. Приглушенно доносилась музыка. Во всех окнах горел свет. В ответ на звонок затрещали замки, и дверь распахнулась, являя ярко освещенный коридор и молодую девушку в черном платье, соблазнительно облегающем фигуру. При виде Игоря глаза ее округлились, и она хлопнула в ладоши. - Игорь Геннадьевич! – радостно воскликнула она. - Здравствуйте! Я Юлия, жена Леонида Ильича. Проходите, пожалуйста. Поцеловав ей руку, он снял пальто и, отдав пакет с припасами Юле, пошел на звуки блюза. Людей в зале собралось уже достаточно. Человек двадцать, наверное. Стоило ему появиться на пороге, как Леня, окруженный давними знакомыми из театра, сорвался с места и потянул Солянникова в толпу. Следующие пару часов он медленно напивался, вспоминал былые деньки, рассказывал про Московскую Оперетту и воскрешал старые связи. Среди уже хорошо известных ему актеров мелькали и совсем юные, едва закончившие университет создания. Это были, как рассказал Рудко, бывшие однокурсники Юлии, с которой он познакомился несколько лет назад на отделении музыкального театра, куда его позвали преподавать. Любовь вспыхнула мгновенно и не угасла. За Леню можно было только порадоваться. Игорь то и дело вытаскивал телефон и заглядывал в сообщения. Если до этого Женя снисходила до сухих «да/нет/не объявлялся ли Андрей?», подразумевая младшего сына, то теперь замолчала совсем. Обновлялись истории, демонстрируя всем красоту европейской столице, улыбались подруги с бокалами чешского пива. «Как готовитесь к встрече Нового года? Как Прага?» - написал он в надежде, что она все-таки ответит. Отношения между ними переживали самый тяжелый и затянувшийся кризис. Тоска и предчувствие сосали сердце. Что если им не удастся выплыть из этой передряги? И тут среди этого великолепия после десяти вечера, как джин из бутылки, возник Александр Метлицкий. Лицо его уже не носило на себе отпечатка усталости, очередной костюм прекрасно сидел, и улыбнулся Саша всем друзьям так открыто и искреннее, что вызвал судорожную дискуссию позади Игоря. - Боже, вы это видите?! Какой он… - Надо к нему подойти. - Вы в курсе, он женат? - Не знаю, но у него обручальное на пальце. Значит, занят. Но кому это мешало? - Девочки, … Как он поет... У Солянникова едва дрогнули уголки рта от пробивающейся улыбки. Как же они были милы и наивны, эти девушки. Поклонницы, одним словом. Своих он безмерно уважал и ценил. Букеты, автографы, слова поддержки – каждый маленький поклон в сторону Игоря после спектакля расценивался как нечто особенное. Эти люди тратили деньги, время, летели из других городов и областей, чтобы увидеть их на сцене. Разве это не было чудом? Саша тем временем, заручившись бокалом чего-то несомненно крепкого, обошел всех знакомых, рассказал пару шуток, судя по взрыву хохота, то и дело прорывающемуся сквозь плавные звуки пианино и голоса очередной певицы. Вечер шел своим чередом. Игорь как раз разговаривал с Леней и Костей Иваненко, с которым им предстояло играть одну роль. С Константином они были хорошо знакомы по столичной Оперетте, где оба начинали играть в «Бале Вампиров», но после артист, соблазненный питерскими постановками, уехал, и не первый сезон блистал здесь. Было приятно вспомнить былые подвиги и тридцать отыгранных спектаклей за первые два блока премьеры. Внезапно из-за плеча Кости вынырнула уложенная шевелюра Метлицкого, и он сам крепко обнял артиста, положив голову на плечо. На лице застыла хитрая улыбка. - О милостивый Бог, это же мой грозный преследователь! – воскликнул с притворным испугом Костя, принимая игру. – Инспектор, вы поймали меня! - Ты не скроешься, Жан Вальжан, - со сталью в голове отозвался Саша. После чего принялся зубоскалить с Леней, которого уже видел сегодня, и лишь потом повернулся к Солянникову, протянув руку. - Привет, - коротко бросил он и тотчас прошел к дамской компании. - Чего это он? – удивился Иваненко. – Вы же с ним не разлей вода были! - Сколько лет назад это было, - пожал плечами Игорь. – Мы с моего переезда в Москву перестали общаться. - Фиг поймешь Саню. Надо быть осторожным, а то еще из труппы выгонит, - расхохотался Костя и направился в сторону кухни. Лене захотелось курить, и они вместе с Игорем вышли на застекленную террасу, с которой открывался вид на запорошенный снегом голый сад. - Саша интересовался, за каким, как он выразился, хреном я тебя пригласил, - внезапно сказал Рудко. Солянников помрачнел. - И что ты сказал? Что отказывать уже поздно? - Чтобы он засунул свое плохое настроение в свою отожравшуюся задницу. - Ну, спасибо, - хмыкнул Игорь в ответ. – Интересно, почему я его так раздражаю? Леня лишь растерянно развел руками. - Я не знаю, Геннадьич. Я за эти десять лет так и не понял, почему Сашка перестал с тобой общаться. Черт его знает. Он же вечно себе на уме. Может, приревновал тебя к твоей прелестной супруге. - К Жене? – изумленно переспросил Солянников. – Он… был к ней неравнодушен? - Не знаю, Игорь, - ответил Рудко. – Я, будучи его другом, не знаком ни с одной его бабой за эти двадцать лет. А кого он тайно или явно любил – тем более не в курсе. Просто помню, как Саня мялся на премьере «Петра Первого», когда ты привел ее впервые за кулисы. Вы счастливые были такие, а он весь подобравшийся, напряженный. Я и спросил его тогда, в чем дело. Он отшутился. Так что не бери в голову. Налей себе рома, сделай коктейль, пригласи одну из однокурсниц Юли на танец. Не порти себя вечер воспоминаниями. Солянников покивал на все бесхитростные предложения и, кинув окурок в пепельницу, ушел с террасы в дом. В холле он, наконец, натолкнулся на Леру, которая только что приехала. Доманская, ставшая по мужу Оффенбах, но не сменившая сценического имени, была прекрасна - скромное голубое коктейльное платье мягко облегало ее ничуть не подурневшую фигуру. В ушах и на шее в серебряных оправах мягко мерцали бриллианты. Игорь невольно залюбовался ею. - Ты чудо, - поцеловал он маленькую ладонь. - Спасибо, - улыбнулась Лера. - Как дела? - Нормально. Грузить Доманскую очередной порцией разговоров о Саше не хотелось. Он и так делал это первые два года после отъезда в Москву. Нечего заводить старую, заезженную пластинку. - Потанцуем? - спросила Лера. - А твой муж не будет против? - Его здесь нет, - рассмеялась она. – Пойдем. Я ужасно соскучилась, и мне есть что рассказать. С этими словами Доманская утянула его обратно в зал.