Огрызок

Однажды Островского уебала телега, поэтому вместо того чтобы поехать в Германию, он остался в глухой деревне на Волге из-за сломанной ноги. Наших героев уебал кризис, поэтому вместо Парижа — Углич. Но если Островский без этой случайности не написал бы свои волжские пьесы, то что такого могли сделать на Волге члены пассионе и пара майнкрафтеров — неясно, но очень интересно. — Какие виды! Какой простор! Река течёт, птички поют, Рохан молчит! Красота. — Джоске, это фальшфасад. Река дальше будет. И Рохан молчит, потому что мы его потеряли. И птичек нет, они на зиму улетели, — бунтовал Джорно. Лишь бы испортить всё! Ну потерялся Рохан, ну пусть сдохнет. — А кто поёт? — Это у меня электронный браслет пищит. Мы за границу выехали. Кто-нибудь знает, как его снять? — спросил Наранча. — А за что тебя на домашний арест посадили? — Украл жвачку по рублю… Бруно взял пилочку и поковырялся в браслете. Он отстегнулся. — Ого, Бруно, ты можешь отстегнуть всё что угодно! — Верно, Наранча. Поэтому на меня не работает пристёгивание ручек на почте и в банках, — Бруно показал свою коллекцию ручек, которые от оторвал от пружины и утащил с собой. Дошли до дома бабушки Буччеллати. Джоске пошёл дальше и наткнулся на Рохана. Он удивлённо смотрел вдаль и усиленно о чём-то думал. — Эй, Джоске. — Чё? — Ты не видишь ничего странного? — Рохан указал по направлению взгляда, вправо. Там стоял пункт сбора подписей. — А что? Вроде ничего необычного, выборы же скоро. — Что в пункте сбора подписей за независимых кандидатов делает портрет Путина? — Кто? Нет там никого такого. Просто пятно на стене. — Ты что, не видишь! Вот же… — Рохан снова взглянул на пункт, но там уже никого не было видно. — Нет там никого. Что тут может делать портрет Путина? «Неужели никто не видел? Он же висел прямо напротив окна!» — подумал Рохан. — Так ты мне не веришь, Хигашиката Джоске? — Ты смеёшься надо мной! Нет там ничего! — Ну и пошёл ты, тупой Джоске, я сам посмотрю. И проголосую! Тебе назло! — Скатертью дорожка! Тебе лишь бы позлить других людей! Ты — пятая колонна! — Джоске смотрел в спину уходящего Рохана и, встрепенувшись, крикнул. — У тебя же прописки в Угличе нет, придурок! Рохан уже не слушал его. Он подошёл к пункту сбора подписей. Дверь пункта зловеще захлопнулась за ним. Кто-то сзади подленько прошептал: — Молодой человек, ваша подпись недействительна. Мы вынуждены оштрафовать вас. — Но я… — Рохан почувствовал ужасную слабость. — Ещё даже ничего не подписал… — Какая разница? Платите штраф. — Но у меня нет денег! — Тогда мы заберём вашу жизненную силу. — Зачем?! — А чем, по-вашему, питается он? — А-а… Тут за дверями показался Джоске. Он ворчал и вертел документы в руках. «Поганый Джоске… Вечно у него слова расходятся с делом. Он хочет проголосовать против единой расеи?» — понял Рохан, чувствуя, что слабеет всё сильнее. — Молодой человек, вы можете с вашим другом пройти в отделение единой расеи и отдать ваш голос за верную партию. — Джоске маячил у окон, пытаясь посмотреть, что происходит внутри. А внутри исчезали подписи за независимых кандидатов. То, что говорило с Роханом, признавало их недействительными одну за другой. — Я… — Рохан вспомнил, что если будет агитировать Джоске против коммунизма, то схлопочет сильнее, чем от волонтёров партии единая расея. — Я отказываюсь! — Вот как… — Рохан! — позвал Джоске. — Безмозглая гомосятина, у тебя, залупы, прописки нет! Потом по телеку скажут, что Навальный незаконно подписи собрал у каких-то эмигрантов. Джоске прошёл вглубь помещения и увидел Рохана, свалившегося без сил на стул рядом с бланком для паспортных данных. — Я проголосую вместо тебя. Всё равно я в Угличе почти не живу, так что насрать. — Джоске! Беги! Они уничтожат твою подпись! — Успокойся, Рохан. Я думал, что ты решил так поиздеваться надо мной, в месть за дом. Но тут действительно… Действительно исчезают подписи и висит портрет Путина! Дайте мне бланк, я голосую за партию «хуяблоко»! Джоске поставил подпись. На следующий день его объявили мёртвым, а подпись — недействительной. И вообще в этот день камеры не работали.

***

С того дня Рохан и Джоске сблизились. Они оба потеряли подпись и жили не у себя дома. Это подтолкнуло их стать друзьями. Поэтому они решили вместе отмечать Новый год. — Ровнее вешай, сука криворукая! Это тебе не дом сжечь! — Та знаю я! Не ори, ты мне ориентир сбиваешь. — Глазомер, вообще-то. Тупорылая гнида. — Отсоси мой огромный чёрный хуй. — Твои слова снова расходятся с действительностью. Вешали гирлянду и колокольчики. Гнали самогон. Снаружи был чудесный вид: голубой лёд реки схоронил проседь трещин под налетом снега; где-то чернели родинки лунок; река, как вмиг постаревший человек, недовольно бурлила. Снег был такой мягкий, что даже чёрные убогие деревья под ним казались красавицами-березами с упругими ветками и нежной корой. И ругань смягчалась в этот день, тридцать первого января, и ничто не могло остановить странную традицию веселиться в, казалось бы, такое неудобное время, как зима. Но Джоске не обращал внимание на всю эту бурду. Ведь прямо перед ним маячила задница Рохана. В подозрительно знакомых трусах. — Рохан. — Джоске посмотрел ему в глаза, когда тот повернулся. — Ты что, взял в Углич трусы версаче за 50 евро и без ткани на заднице? — Джоске выдержал драматичную паузу. — Зимой. В Углич. Ты перед кем тут ими хвастать собрался? Тут в подштанники никто тебе заглядывать не будет — холодно. — Ты определил это, увидев только резинку? — Я смотрю модный приговор. — Что там со звездой, мамкин модник? Ты дотянешься? — Нет? Эта хреновина просто огромная. И я не про твоё эго. Уж не знаю можно ли сопоставить размер эго Рохана с хоть одной известной человечеству величиной, но вот размер ёлки можно. Очень большой. Рохан и Джоске жили в доме бати последнего — Джозефа. Он был с небольшой старческой придурью: гнал самогон, лапал девиц и увлекался авиацией. Все эти вещи объединял один эффект, который они оказывали на человека — улёт. Улёт ли из-за самогона или физический улёт из-за самолёта — без разницы. Старый постоянно пребывал в таком состоянии. Поэтому на Новый год он решил, что ёлка тоже должна упираться в небо и вызывать желание оторваться от земли. Ну, по крайней мере у того, кто хочет присобачить звезду на её вершину. (Кстати, Джозеф этого не знает, но городские власти проделали многоходовочку: они оценили размеры и помпезность его ёлки, поэтому вместо того, чтобы тратиться на установку своей на площади, они объявили, что городская ёлка стоит у старого.) — Ладно, кусок кретина, держи меня, а я нацеплю звезду, — Рохан решительно взял остроугольную звезду. На его бледных пальцах осталась позолота украшения и Джоске соврал бы, если бы сказал, что не потратит свои карманные деньги на какую-нибудь золотую цацку, чтобы украсить эти пальцы. — Меня мама в детстве учила, что нельзя брать каку в руки. — Тебя в детстве ебали? — Мем не смешной. — Да? Это потому что ты вырос ебливой собакой без ебли. — Полезай уже, хватит вонять на меня. Рохан полез на Джоске. Тот подставил руки ему под ногу и усадил на плечи. — Тупой Джоске, втяни свои волосы, они мне промежность колят. — Втяни промежность. Ебать надо было в детстве, а не полировать стояком мою шею сейчас. Звезду поставили. Рохан заодно закинул наверх дождик и гирлянду. Шары развесить было проще, а вот как бы с игрушечными Дедом Морозом и Снегурочкой решить было трудно. Под ёлкой их не видно, но ёлка занимала всё пространство комнаты. Кроме дверного проёма. — Рохан. Я гений. Я знаю, что нам делать.

***

«Свидетельство о смерти будет выдано умершему сразу после Нового года. Хигашиката Джоске категорически отрицает свою смерть, несмотря на заключение экспертов. Напомним, что его подпись признали недействительной в связи со смертью владельца, поэтому партия хуяблоко, выбивавшаяся в лидеры, потерпела крах…» — Ого, а мы сегодня в майнкрафт играли… Он был из тех кто просто любил жизнь… Миста всплакнул, выключил телек и пошёл поливать рассаду. Пассионе занималось выращиванием огурца сразу после приезда в Углич. Джорно изучал биологию, поэтому дело пошло быстро. Он руководил процессом и вскоре под его твёрдой рукой парни вырастили отличные кусты бешеного огурца. — Минуточку, — Миста напрягся. Капли воды игриво блестели на огромных блядь шипах растения. «Джорно действительно посадил сраные бешеные огурцы, никому не сказав. А я-то думал, почему он с таким энтузиазмом их выращивал… Да-а-а, Леоне выбрал не того врага», — думал Миста. Джорно заставлял Фуго и Наранчу пичкать землю навозом и сам покупал семена огурцов. Не зря он ходил на спецкурсы по биологии, учитесь ребят! Он прекрасно знал, что у бешеного огурца огромные шипы и никого не пускал в теплицу. Только сегодня попросил Мисту полить, потому что скрывать больше нечего — вырастить другие не успеют да и вставлять же не он будет. — Ай да Джорно! Ай да сукин сын! — Миста гордо рассмеялся. Сам-то он был слишком простым парнем, чтобы придумать такую изощрённую месть за незаконный арест. Закончив полив, Миста пошёл на кухню. Там трудился Бруно. Три ведра оливье, какие-то оранжево-фиолетовые салаты, картошечка с укропом и куча всякой всячины. Бруно нарезал колбаску и раскладывал по тарелкам. — Бруно, там в теплице… Миста осёкся. Бруно повернулся к нему: его лицо было слегка испачкано свеклой и сахарной пудрой, а добрые глаза выжидательно смотрели на Мисту. Как можно сказать ему, что огурец имеет ужасные побочные эффекты?! Это разобьёт ему сердце. — Да так… Ничего. Тебе помочь с тарелками? — Да, расставь их пожалуйста. С колбасой в середине, с оливье по краям… Миста носился с тарелками и лихорадочно думал, как исправить ситуацию. «Точно! Я попрошу Деда Мороза! Так, мне нужно написать письмо…» Миста закончил с тарелками и кинулся искать бумагу. Сел за стол и размашистым почерком написал: «Многоуважаемый Дед Мороза! Пожалуйста, пусть Леоне выздоровеет и помирится с Джорно! И пусть они с Бруно будут вместе! А себе хочу купон в винлаб. Гвидо Миста.» Миста спустился и положил письмо в почтовый ящик. Навстречу ему вышли Наранча и Фуго. Они закончили с ёлкой. Бруно тоже вышел к ним. Джорно вернулся из магазина с одноразовыми вилками. — Так, дети, собрались! Можете поставить подарки под ёлку. Тот кто будет подсматривать, что в коробках, не получит торт! Сколько времени? — Почти десять вечера. — Отлично. Ешьте оливье и пойдём смотреть салют у городской ёлки. Все расселись за столом. Бруно разрешил тяпнуть пива. Джорно пришёл с ящиком холодненькой балтики. — Ба! Джорно! Что это? — Балтика 4. — Что? Ты что, не знаешь что 4 — плохое число? Джорно пожал плечами. — Наранча покупал. — Ах ты мелкий гадёныш! Миста отвесил оплеуху Наранче, который подло хихикал и вставлял трубочку в банку пива. — Миста, можешь выпить моё вино, — предложил Бруно. Миста согласился. Все начали жевать оливье и вскоре одно ведро опустело. Наранча с забитым ртом тарахтел о своих школьных приключениях, Фуго подкладывал ему оливье из своей тарелки, Бруно с улыбкой слушал Наранчу, Джорно спокойно смотрел на всех, беззаботно покачивая ногой, а Миста хуярил вино нон стопом. Леоне слушал их со своего ложа. Они бы и его за стол усадили, но Леоне не гнулся — он был предназначен для койки плацкарта. Но страж закона и так не сел бы за один стол с Джорно, так что все были довольны. Снаружи раздался свист и грохот. — Ой, мы на салют опаздываем! Все ринулись к выходу. Наранча раскраснелся, пытаясь завязать шнурки, Фуго и Бруно помогли ему. Миста и Джорно ждали снаружи. — Ну, пошли! — сказал Бруно.

***

— Рохан… Я давно хотел сказать… — М? — Прости, что сжёг твой дом… Помянем. У них не было мамы Бруно, которая контролировала оборот алкоголя в этот вечер, но зато был самогон. Парни сидели в коридоре, потому что всё было занято ёлкой, и пытались играть в майнкрафт. — Тупой Джоске… А! Мы же не включили гирлянду! Рохан попытался подняться. Не получилось, он пополз на четвереньках. Джоске пополз за ним. Гирлянду включили. — Бля! — крикнул Рохан, которого на миг ослепило светом. — Чувак, ты в порядке? От самогона деда можно и ослепнуть. — Всё чикибомбони. Знаешь, Джоске… — Чё? — Пупа и Лупа пошли за зарплатой… «Господи, он совсем в дрова… Не знал, что самогон так в голову ему вдарит…» — подумал Джоске, засматриваясь на трусы версаче. Рохан пьяно смеялся, громко похрюкивая и повторяя слова «за Лупу». Джоске удивлённо смотрел на него, замечая, как раскраснелись губы Рохана, как глаза помутнели от алкоголя и блуждали по его лицу в поисках ответной улыбки. Джоске искренне рассмеялся. — Ты слишком милый, чтобы пить самогон, — сделал комплимент Джоске. Он-то прекрасно знал, что завтра Рохану будет стыдно за себя. — Да? Так тебе всё-таки понравились мои трусы? — Ради твоих трусов я готов убить дракона в майнкрафте, — шутливо отозвался Джоске. Рохан неожиданно поцеловал его. Но поскольку он был пьян, то поцелуй вышел смазанным и мокрым. — Ты чего, Рохан? — Ты совсем тупой? По-твоему я бы поехал в сраный Углич, когда могу позволить себе купить новый дом? — Рохан, ты чертовски пьян… — Я ведь знаю, что ты спишь на полу в ванной, потому что отдал мне свою комнату. — Конечно, я же виноват… — Я бы впустил тебя домой… Если бы не пошёл в ашан, — прервал его Рохан. — Почему? — Потому что только такой тупой и добрый человек может искренне верить в коммунизм. — Ну спасибо. — С Новым годом. — С Новым годом, алкаш. Они лежали у входа в комнату, пока входная дверь не открылась и оттуда не послышались голоса. — А где ёлка? Бедненько тут… — А почему Дед Мороз со Снегурочкой повесились? Над входной дверью висели игрушки, которые Джоске присобачил на верёвку, обмотав её вокруг шей. На них пялилось население города Углич, с мокрыми от растаявшего снега лицами. Джоске с Роханом вскочили. Громыхнул салют. — Вот тебе и коммунизм… Теперь твоя ёлка — общая. — Иди ты, — без злобы сказал Джоске. Он с Роханом вышел на улицу. Вместе с салютом в небе трещал лёд на реке. Тёмная зимняя ночь зашумела, загуляла и засверкала бенгальскими огнями, а салюты, словно звёзды на вершине ёлки, раскинулись вверху огненными линиями. — Чёрт бы тебя побрал Рохан. Ты был бы гораздо красивее без трусов, — сказал обомлевший Джоске, смотрящий, как Рохан радостно смотрит на салют. — Дурак, — сказал Рохан таким голосом, будто поощрял это. Подошло пассионе. Они тащили застывшего в одной позе Леоне. — О, Джоске, так ты не умер! Крутяк. Поздравили друг друга с Новым годом. — Эх, жаль, что Леоне говорить не может… — Бруно, всё будет заебумба. — Почему, Миста? — Я написал письмо Деду Морозу. Он что-нибудь сделает. Как только он это сказал, за их спинами появилась фигура в красных одеждах. Под шапочкой торчали уши, свёрнутые трубочкой, а зелёное лицо широко улыбалось. — Не может быть, Дед Мороз?! Так ты на самом деле… — Шрек! — крикнул Наранча. Шрек развёл руки и засмеялся тем смехом, который мы слышим в новогодней рекламе. — Нет, я Серёжа, аниматор, пришёл на детский праздник. — А. — чётко произнёс разочарованный Миста. — Но я вам помогу. Есть у меня кое-что. Вынес из этого дома, — он кивнул на дом Джозефа и достал бутылку самогона. — Эй, мужик, какого хрена, это же мой самогон! — Не пойман — не вор. Бруно всё понял. Он взял бутылку и влил всё в рот Леоне. Тот сначала не шевелился, а потом моргнул, вздохнул и дал пощёчину Джорно. — Как я рад, Леоне! С Новым годом! — С Новым годом, пидоры! Вот так с полицейским из города Тычодуракблядции произошло новогоднее чудо. Кто знает, может это случилось из-за письма Мисты?