thirty shots

      Раздобыть приличные ботинки в Скайриме сложновато, если ты не Довакин. Элин чертыхнулась и стянула с ещё тёплого бандита приличные сапоги. Воняли они порядком, но альтернатива отсутствовала, как таковая, так что пришлось смириться.       Судьба — та ещё шутница. Элин поморщилась. Она не была создана для довакинства и вечных вылазок в какие-то лагеря, склепы и гробницы. Элин не была воином или вором, а с магией вообще обращалась на уважительное "вы". Зато она любила готовить, возиться с курами и шить новые платья приютским сиротам. Когда она сказала об этом Лидии, та лишь покачала головой: тану, дескать, такое говорить не положено.       У бандита в глазах застыл немой ужас, а у Элин он был уже где-то глубоко в душе. Она боялась каждого шороха, а первое время на ходячие скелеты вообще смотреть не могла. Сейчас же она натягивала чёртовы железные ботинки, заляпанные кровью.       "Ты не можешь быть довакином, женщина," — сказал ей Фаркас, а она в ответ рассмеялась чуть ли не до слёз, а затем врезала ему по лицу. После этого он к ней не подходил несколько дней, а остальные смотрели как на умалишённую. Элин было глубоко плевать. Как и сейчас. Она, конечно, знает, что не годится в довакины, но никому не позволит об этом говорить. Пусть думают, но мысли свои держат при себе.       Цицерон поёт, Астрид злится, Элин молчит. В Тёмном Братстве быстро поняли, что у неё внутри на самом деле, быстро поняли, что она — не воин, не убийца, а всего лишь игрушка в лапках умелых богов, которые вовсю над ней посмеялись, а теперь бросили, выкинули, наслали неудачи. Она попалась на воровстве, на убийстве. Теперь ей больше нет места там, в её любимом Вайтране за вязанием платьиц. Теперь она — часть Братства. И Мать Ночи, в отличие от остальных, её не покинет. Никогда.       Теперь у неё уже нет отвращения к крови на ботинках. Теперь это факт, данность.       Цицерон поёт. Элин улыбается.