Герои за занавесом

Шинджи всегда казалось, что вести личный дневник – дело глупое. Она была уверена, что никогда бы не стала заводить эту ненужную тетрадку, да и из всех ее знакомых никто бы не завел ее. Вряд ли бумага, впитав в себе чернила, способна впитать в себя и чувства, переживаемые хозяином. Она не способна забрать их себе или хотя бы отчасти отрезать эти переживания. Бумага не была способна понять, что такое бремя ответственности. Впрочем, Шинджи не умела писать и письма. И причина сего крылась вовсе не в скудном словарном запасе. Ей начинало казаться, что тело стало обременять ее душу, рвущуюся прочь из обители Песков. Шинджи не нравилось в Суне. Никому не нравится быть там, где ему не рады. В последнее время мысли некроманта стали все чаще возвращаться к Кумогакуре, к друзьям любимого брата, с которыми ее так нещадно разлучили. Ощущение скорой встречи не покидало ее вот уже несколько дней. - Ты так печальна в последнее время, Шинджи, - сзади послышался тихий спокойный голос Казекаге. Тот факт, что Гаара без стука оказался в ее покоях, не особо тревожил некроманта – в конце концов, он вошел через открытую балконную дверь. Песок зашуршал в комнате. - Когда-то давно один хороший человек сказал, что я слишком много думаю, - продолжая сидеть на кровати спиной к шиноби, ответила она. - Возможно, он был прав, - голос правителя стал несколько громче, и Шинджи поняла, что он подошел ближе. – Тебя беспокоит ответственность того, что я назначил тебя моим телохранителем? - Я думаю, это нормально. На подобном задании нельзя позволить себе облажаться. - Вряд ли я буду злиться на тебя, если меня вдруг убьют вражеские шиноби. - У Вас все-таки есть чувство юмора, Гаара-сама, - тембр Шинджи слегка изменился, и Каге понял, что некромант улыбается. - Я рад, что ты находишь мои слова забавными. Ретто резко забрала ноги на кровать, принимая сидячее положение, и развернулась лицом к Каге. Гаара слегка улыбался, практически незаметно, но все же эту невидимую улыбку Шинджи заметила. Черты лица юноши были мягки и расслаблены, и тень, падающая на лик, бледность которого была не свойственна жителям Песка, вкупе с загадочным бирюзовым цветом глаз и вечными темными кругами вокруг них делала образ Казекаге непривычно мистическим. Он присел на кровать, расположенную недалеко от входной двери. Сквозь открытую дверь в комнату проникал холодный свежий воздух ночной пустыни. Шии однажды сказал ей, что ночью люди думают о том, о чем никогда не подумали бы днем. - Вы не хотели бы выспаться перед собранием, Казекаге-сама? – спросила некромант. - Даже после извлечения Шукаку я не научился снова спать, - с небольшой грустью ответил Каге. Он присел на кровать. – Скажи мне, Шинджи: какого это – видеть сны? Я уже забыл, что это такое. Люди говорят, что сны прекрасны. - Люди то же самое говорят и о любви, хотя я считаю, что это слово является синонимом боли, - Ретто усмехнулась. – Не все сны прекрасны. Бывают сны страшнее любой войны. Впрочем, в народе бытует довольно реалистичное мнение, что они тренируют психику. - Ты часто видишь такие сны? – Гаара выразительно посмотрел на нее. - Даже слишком. Каге поднялся с кровати, распрямляя еще мальчишечью спину. - Тогда спи, Шинджи, - сказал он, - и пускай сегодня ты не увидишь плохого сна. С этими словами Гаара покинул ее комнату. Ночью Шинджи приснился Шии-сенпай. Он счастливо улыбался, согревал объятиями и заботливо целовал в макушку.