Ведьма

Алфи Соломонс ушёл в начале июня 1944 года, не дождавшись, пока сын вернётся с фронта. Он всё больше времени проводил во сне, потому что морфий забирал не только боль, но и его самого. Однажды Соломонс, будучи при не совсем светлой памяти, хватался за револьвер, чтобы укоротить себе возраст и прекратить мучения, но Розалия была рядом и успокоила мужчину максимально быстро. Тогда он впервые за годы их брака сказал ей: «Я больше не могу, родная. Я устал». Миссис Соломонс не умела жить без своего мужа и эгоистически держала его на этом свете. Однако не только для себя и сына, но и для маленькой Кейтлин — дочери Соломонсов, которая явилась на свет, когда звезда жизни Альфреда направилась к закату. Роза была уверена, что это запоздавший климакс, но поздняя беременность протекала сложно и дала о себе знать раньше, чем живот стал подрастать. Чудом или нет, молитвами Алфи к Яхве или с нужным уходом, но женщина выносила ребёнка и девочка родилась здоровой, став отцу и матери отрадой в то время, как Уильям сбежал на фронт, подделав документы и накинув себе пару лет сверху до совершеннолетия. Пока Розалия ругала негодяя мелкого в письмах и хваталась за сердце, когда долго не было ответа, Соломонс в сердцах гордился своим сыном, но беспокоился, что повзрослел малец слишком уж рано. Он был уверен, что пацан вернётся оттуда совершенно другим и выдержит всё дерьмо, которое приготовила ему война. Уильям должен был вернуться оттуда защитником и стать достойной заменой отцу. И Алфи старался дождаться, но за неделю до этого события Роза приняла самое сложное решение в своей жизни. Она помогла ему уйти тихо и без мучений, прибегнув к эвтаназии. Она сама сделала укол и провела у его тела ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы оно остыло, поглаживая по ссохшейся уже далеко не медвежьей ладони и приговаривая, что всё будет хорошо. Она бы и умерла внутри вместе с ним, но частицы его души, плоти и крови держали её в здравом рассудке. Кейтлин прижималась к маме, которая прятала их под широким чёрным зонтом и покрытые уже глубокими морщинами глаза Розы не выражали широкого спектра эмоций. На могиле под высокой ивой устанавливали гранитный памятник с эпитафией «Каждый день, как последний», когда маленький дождь заморосил, выплёскивая выплаканные слёзы миссис Соломонс с неба на землю. Позади, за спиной женщины, на примятую траву рухнул объёмный рюкзак. Высокий голубоглазый широкоплечий шатен с красивой фарфоровой куклой в руках, которую вёз для сестры, замер, наблюдая могилу отца, разбитую горем мать и девочку, что видел только младенцем в сороковом и позже на фото из писем, которые присылали родители. Розалия медленно повернулась к хмурому, как туча и так похожему на отца сыну, пока он медленно подходил и протягивал к ней руки для утешительных объятий. Больше женщина не сдерживала эмоций, рыдая на плече у Уильяма и сжимая тонкими кистями ворот его военной формы, пока слуга подгребал к себе маленькую мисс Соломонс, которая не успевала понимать происходящего, но заинтересовалась куклой. Обратившийся в мужчину юноша, у которого неподалёку виска виднелась седая прядь, отпустил прекратившую подрагивать мать и забрал на руки сестру, отдав ей привезённую игрушку. — Мы идём домой, Кейтлин. Теперь о вас с мамой буду заботиться я, — Соломонс младший посмотрел в изумрудные глаза девочки, которые только наливались цветом и, выдавив из себя тёплую улыбку, погладил её по волосам. — Ты знаешь кто я? Девочка только кивнула и опустила голову, грустно рассматривая наряженную в платье принцессы куклу с кудрями и большущими глазами. — Всё будет хорошо, я тебе обещаю. Кейтлин обняла брата, смотря в сторону, где устанавливали памятник, и положила голову ему на плечо, пока сам мужчина удалялся прочь с матерью, которая взяла его под руку и шла бездумно к автомобилю, припаркованному на въездной дорожке кладбища. Уильям оправдывал надежды отца одну за другой. Он полноценно взялся за семейный бизнес и взвесил на себя непростое бремя, принимая право на престол еврейского короля в Лондоне. Этот человек был смесью остроты ума матери, мудрости отца и его же бесстрашия. Изначально молодого парня незнающие не слишком уж воспринимали всерьёз, но поддержка семьи Шелби и его собственные дела стремительно строили собственный авторитет рядом с именем Алфи. Уже за пару лет каждая собака в Англии знала, что между сыном и отцом разницы почти не осталось. Младший только трубку не дымил круглосуточно, как делал это отец. Собственно, парень вовсе не курил, уверенно защищая позицию, что ему это не нужно. Взрослела и Кейтлин. Шли годы, она из девочки медленно превращалась в привлекательную юную леди, за которой нужен был глаз да глаз. Сам Уильям вскоре женился на еврейской даме из хорошей семьи, но это не мешало ему отстреливать яйца смельчакам, которые помышляли, что могут быть достойными компании его сестры. Как же долго это продолжалось. Когда сама Кейтлин полюбила мужчину на десятилетие её старше да ещё и другой веры, в семье разгорелся скандал. Розалия скучающе перемещала фигуры на шахматной доске, пока знакомство возлюбленного со старшим братом проходило напряжённо и на повышенных тонах с угрозами увезти ухажёра по разным частям в разных бочках по всему миру. — Мама, ты, возможно, тоже желаешь высказаться, поучаствовать как-то? Твоё молчание не добавляет мне уверенности в этом любезном, который думает, что может себе позволить трахать твою дочь, сидеть в этом доме и столь самоуверенно заявлять о женитьбе. Это самое наглое из того, что я слышал за…всегда. — Я его одобряю, — не отвлекаясь от своего занятия, заявила женщина и нахмурила брови, касаясь подушечкой пальца ферзя. — Маман, простите мою прямоту, — Соломонс прищурил взгляд идентичных с родителем голубых глаз, — но Вы к преклонности лет совсем из ума выжили? Мы его впервые видим, откуда такое слепое доверие непонятно кому? — Ты говоришь точно так же, как говорил бы твой отец, Уильям. Просто не можешь смириться с тем, что у Кейтлин может быть своя жизнь, и она в состоянии ею распоряжаться, — Розали сняла очки, аккуратно складывая их в футляр, и приподняла подбородок, поправив два кольца на безымянном пальце, которые и дня не снимала. — Но посмотри на них. Перед тобой сидит интеллигентный человек, который не дрогнул, когда ты махал перед ним оружием, не отпустил её руку и предельно вежлив с тобой из уважения к семье избранницы, хотя я бы уже дала по шее за отвратительные манеры. — Ты меня поражаешь, — мужчина похрустел пальцами и пригладил бороду, поднимаясь с места и прохаживаясь по гостиной, затем достал два стакана и бутылку славного виски. — Ладно, сейчас выпьем и начнём разговор сначала. Я на трезвую голову благословений никаких сегодня давать не буду. Роза едва заметно подмигнула дочери и улыбнулась краями губ будущему зятю. Как же хорошо, что в своё время Альфреду не пришлось вести эту беседу с кем-то из её семьи. Это было бы знатное побоище. Она подумала о том, что он бы их всех сейчас передушил, если был рядом и напился бы с сыном, потому что это единственный человек, который остался бы на его стороне в таком ответственном вопросе. Тем не менее, Альфреда не было рядом и решение сыграть свадьбу было принято, пока Уильям накрывал ладонями лицо и просил у отца прощения за то, что слишком быстро сдался перед щенячим взглядом его дочери. Вскоре дети порадовали Розалию новым рассветом их семьи с пополнением в виде внуков. Сама же женщина уехала доживать свои годы в Маргейт, увозя с собой семейные портреты, которые развесила над своим камином, и целый кладезь впечатлений, воспоминаний и научных наработок, которые не бросала никогда. Она была так близка, чтобы найти лекарство от рака. Уильям и Кейтлин не позволяли своей старушке угасать в одиночестве, потому часто навещали её и привозили с собой внуков, чтобы в доме стало шумно от детских шалостей. Последней у неё была Кейтлин со своим сыном, который играл возле своей бабушки с любимыми игрушками, пока та в своём кресле-качалке рассказывала ему о человеке, который когда-то выстрогал во-о-он ту деревянную лошадку для его мамы. — Я встретила твоего дедушку в 1924 году, хорошее было время. От него всегда пахло ромом, табаком и войной. Когда-то он подарил мне надежду, — седовласая старушка передала голубоглазому мальчонке оберег Маген Давид и повернула к себе обрамлённое резным деревом старое фото мужчины с собакой, что стояло на комоде. — Сохрани её. Скоро наши с ним оставленные на войне души встретятся в долгожданном мире под тёплыми лучами солнца над Маргейтом. Уже совсем скоро, Альфред, совсем скоро... Ребёнок с интересом взял звезду, рассматривая её в солнечных лучах, щурился и звонко смеялся, когда металл и камни переливались, отбрасывая солнечных зайчиков в его маленькие глазки. На фоне тихо играла любимая пластинка Розы, а Кейтлин стояла за её спиной и со слезами в глазах смотрела, как мама нежно гладит не пощадившими временем пальцами образ в рамке. Женщина понимала, что ей в самом деле оставалось не так долго, потому что сердце уже было слабеньким, а время беспощадным, и это было больно. Она помнила отца совсем смутно, зато хорошо знала их с матерью историю и то, как сложно им пришлось. Слышала не раз с первых уст и всё равно переспрашивала множество раз, выуживая из Розы всё новые и новые детали. Она любила слушать о том, насколько сильно они друг друга любили и насколько сильно мама любит его до этих пор. Ранним утром следующего дня Розалия села в то же кресло, чтобы дочитать книгу, но уснула снова и уронила её из рук на пол. Кейтлин улыбнулась, поднимая какой-то заурядный по её мнению женский роман, в котором мама мысленно заменяла главных героев на их с папой, и убрала её на стол. Она задержалась взглядом на спящей матери и улыбка её погасла, потому что грудь старушки не вздымалась. Женщина немедленно бросилась нащупывать пульс, но отклика сердца так и не услышала. Дочь уткнулась лбом в колени матери, тихо роняя слёзы и сжимая её безжизненную руку. Мама наконец-то обрела покой, которого так желала, а в семью незаметно подкрался траур. Миссис Соломонс проснулась в своём кресле, когда яркое солнце нещадно светило в глаза. Она вспомнила, что уснула за чтением и приподняла руку, чтобы укрыть глаза от ослепительного света, но заметила, что её рука выглядит молодо, а чувствует она себя легко и непривычно бодро. Женщина оглянулась, прислушиваясь к звукам в доме, и подумала, что это просто один из тех редких, но приятных снов, в которых она видит своего мужа и может провести с ним время. Пусть это и была игра её подсознания, как объясняла свои сны сама Роза, он был всегда настолько реальным, что она с нетерпением жаждала этих встреч, как Хануки. Женщина преступила Лету и прошла на балкон, с которого открывался вид едва ли не на весь мир. Неподалёку виднелась небольшая лодочная пристань, на которой сидел с удочкой он и рыбачил, прямо как в тот день, когда она сказала ему своё имя. Босыми ногами миссис Соломонс, не спеша, прошлась по горячему белому песку в сторону Алфи, что сидел с пустым ведром для рыбы и лениво развалившейся рядом собакой. Он выглядел таким, каким она его запомнила при первой их встрече в пекарне, когда она только приехала в Лондон и занялась своим делом. Его лицо не было изуродовано ожогами и шрамом, он был молод и свеж, а короткая борода неаккуратно торчала в разные стороны, формируя на правой щеке своеобразный пробор. — Ведьма, — еврей потянул ухмылку и едва закусил нижнюю губу, доставая крючок из воды, — наколдуй мне рыбы. Роза тихо хохотнула, присаживаясь рядом и опуская ступни в тёплую морскую воду. Она сразу обняла одну его руку и ощутила тепло его тела, а затем нежный поцелуй в макушку и танец трёх запахов, которые ни с чем не спутает. — Я так скучала, дорогой. Так скучала… — Я знаю, Розочка, я знаю, я был рядом всё это время. Сработала твоя теория, видишь? — Он потрепал по холке Капитана и убрал удочку в сторону, положив руку с обручальным кольцом на пальце на обнажённое колено Розы, приподняв немного юбку её лёгкого цветочного платья. — У меня было достаточно времени, чтобы понять, как именно это работает, да-да. — О чём ты, Альфред? — Реинкарнация, ага. Частицы наших душ стали частью атмосферы и встретились в Маргейте, как я предполагал, — он абсолютно спокойно кивнул, затем его взгляд поменялся на задумчивый, а руки стали жестикулировать. — А так как атомы имеют в себе частицы сохраняющейся информации в пространстве, где оборачиваются хаотично протоны, нейтроны и… — Подожди, — женщина перебила его на том, что знала сама, — с каких пор в моих снах ты стал доктором физических наук? — Ты не спишь, Розочка. Ты больше не спишь, родная моя. Не спишь совсем, не-а. — Что? — Она с недоумением взглянула на еврея и стала строить логическую цепочку из предположений. — Я… — Ты… — Я просто… — Не бойся произнести это. Смерть не так страшна, как её малюют. Видишь? — Алфи поднял лицо к солнцу и прикрыл глаза, улыбаясь. — Здесь хорошо. — Я умерла, господи, — сержант прикрыла ладонью рот, раскрыв широко глаза от удивления и посмотрела в никуда. — Господа здесь нет, как оказалось, но оно и к лучшему. Зачем нам лишние свидетели вечности, да? — Ты настоящий? — Этот вопрос то ли оскорбил Соломонса, то ли удивил, но он отвлёкся от солнечных ванн и повернул голову к жене, приподымая одну бровь. — Ты там без меня совсем рехнулась, бедняжка, да? — На вопрос отвечай, умник. — Такой же настоящий, как и ты, как и это море, как это солнце, как эта блядская рыба, которая щекочет мне пятки, но ловиться не хочет нихера, — мужчина всколыхнул воду раздражённо, затем снова расслабился. — Это невозможно. Соломонс резко притянул жену к себе и сладко поцеловал, отвлекая от немедленно выстраивающихся в её слишком умной головушке физических законов, в которые она сама не верила до конца. Она пыталась освободиться из хватки и задать кучу вопросов, но Алфи только хрипло и задорно смеялся и продолжал её затыкать, пока она сама не сдалась и сквозь слёзы облегчения не стала отвечать на каждый поцелуй с таким голодом, которого не испытывала никогда. Когда лицевые мышцы уже устали от близости, они соприкоснулись лбами. Альфред понимал, что ей столько всего нужно познать, что для неё это стресс. Она умерла буквально только что и ей нужна помощь, чтобы продолжить оттуда, куда их привёл Космос. Это будет нелёгкий путь, но они вместе способны на всё на свете и за его пределами. — Мы сейчас вернёмся в дом и попытаемся во всём разобраться, ладно? Не хватайся за всё сразу, загробную жизнь нужно познавать постепенно. Последнее, что я здесь понял, так это то, что время — это наш друг, а не враг. Знаешь, а я так его ненавидел и проклинал, обвинял в том, что оно нас ограничивает. — Что это? — Розалия пропустила мимо ушей его слова и стала осматриваться, чтобы заметить хоть что-то необычное, странное, необъяснимое, кроме, конечно, её мёртвого мужа утверждающего, что они оба сейчас живее, чем когда либо — Где мы? — Мы повсюду. Из таких, как мы, состоит этот мир. Мы с тобой — просто энергия, Розочка. — Которая не появляется ниоткуда… — …и не исчезает бесследно, а только переходит из одного состояния в другое. Она заворожено посмотрела на Соломонса и ощутила себя такой беззащитной в месте, которое не понимает, что воспринимала сейчас своего мужа, как какое-то божество, которое собирается вести её к вратам Рая. Он столько понимал чего-то за гранью человеческого восприятия, что иначе смотреть на него просто не получалось. — Мне сейчас нужно знать только одно, потому что всё остальное второстепенно, — Роза крепко сжала его ладонь. — Я хочу, чтобы ты сказал, что мы не потеряем друг друга здесь. Никогда. Если нам придётся делать это снова, то это Ад, который только выглядит как Маргейт. Нет, мы, конечно, заслужили, но… — Здесь нет Рая или Ада. Здесь есть только души, моя любимая, — Соломонс поднёс женские пальчики к своим губам и коротко поцеловал, затем стал подниматься на ноги и собирать свои вещи. Пёс сразу же оживился вслед за хозяином. — А души бессмертны, понимаешь, да? Давай же, идём, я должен тебе ещё столько всего показать. Мне бы только найти свои часы. Со временем нужно дружить, ага. Куда же я их дел… Золотые часы на цепочке выпали из кармана мужчины, когда он поднимался и увлёчённый разговором вовсе не заметил, как вещь всё глубже погружалась на морское дно. И пока Соломонс щупал свои карманы, ворчал на свою невнимательность, затем ругая собаку за то, что та не умеет разговаривать и не может подсказать куда хозяин подевал свою любимую безделушку, Розалия подняла глаза к небу и с невероятным облегчением улыбнулась, ментально благодаря Космос за то, что он не предусмотрел конец для их грешных и потерянных на войне душ.