Король для Азарики

«… Прибыли в град святого Ремигия, иначе называемый Реймс или Реми, первосвятители Франции и первовластители ее. Был съезд великолепный, блеск, подобного которому отчизна франков не видела со времен Людовика Благочестивого. И возложил корону Хлодвига на главу славного Эда, которого иначе называют Эвдус, Одо или Одон, не кто иной, как достопочтенный канцлер Фульк, архиепископ. И держал при этом боевой меч брат нового государя, отныне граф Парижский Роберт, а будущий тесть, герцог Трисский, держал на подушке государственное яблоко или державу» (отрывок хроники Фортуната из романа А.А. Говорова «Последние Каролинги» — прим. автора). Коронация — это удивительно помпезное, долгое, утомительное и (что уж тут спорить!) роскошное действо, наконец-то осталась позади. Реймс. Блеск и роскошь вельмож и высшего духовенства, высокопарные речи придворных, лесть. Все клялись в верности новому монарху. И король клялся тоже — таков старинный обычай — сохранить привилегии Церкви и защищать и поддерживать всех своих верных — как духовных, так и светских. Поздравления. Праздник. Подобострастие. Сказочная красавица, которая через несколько дней станет его королевой. Холодный блеск бриллиантов, которыми усыпана Аола. Холоднее льда — только ее улыбка. Холод короны на голове. Той самой короны, почти затмившей его разум. О которой он только и думал все последние месяцы. Он решил получить ее и получил. Компьень. Новая резиденция. Праздник. Блеск нарядов. Роскошный стол. Танцы. Вино — рекой. Похмелье. Ведро воды на голову. Брезгливо-недовольное личико Аолы. И другое лицо. Которое не забыть и не изгнать из воспоминаний. Это человека легко изгнать, чтобы он где-нибудь в другом месте жил… или умер. А память — она остается. Не прогонишь. Что же (или кто) тебя так растревожило, король, победитель норманнов, прекрасный Эд? — Что же ты не радуешься? — этот голос он услышал явственно, хотя знал, что один в своих покоях. Резко повернулся. В зеркале увидел лицо. Очень похожее на его собственное, только моложе. Глаза смотрят прямо и честно. Таким он был 7 лет назад, до норманнской неволи. — Я радуюсь, — глухо ответил он. — Хоть самому себе не ври. — Ну что ты можешь понимать?! — Многое. Например, то, что раньше ты был честнее. — А сейчас я стал бесчестным? — в ярости выкрикнул король. — Думай, что болтаешь! — Мне все можно болтать, ведь я — это ты. Да, раньше ты не вышвырнул бы ее вон. — Но я и сейчас… не вышвырнул! Я только… — Вот-вот. Подбери подходящее слово. Что, трудно? Ничего, подумай, в другой раз скажешь! Король на миг закрыл глаза, а когда открыл их снова, из зеркала на него смотрел он сам, Эд Робертин, король. И, конечно, изображение молчало. Иначе и быть не могло. Охота. Рев труб и рогов. Все величие и блеск королевства — вокруг короля. Восторженные вопли крестьян и горожан на обратном пути. Почти как тогда, после Монфокона. Но тогда он был так рад, счастлив, горд! И уверен, что ему все по плечу. А сейчас нет этого ослепительного блеска радости. — Что же ты не рад? — вновь тот же голос. Король знал ответ на этот вопрос. Он быстро шел по галерее дворца к своим покоям, когда внимание невольно привлек шум. Шум, доносившийся из небольшой комнаты, как раз рядом с его покоями. Вот уже больше месяца комната пустовала. А раньше в ней жил Озрик, верный оруженосец Эда, прозванный Оборотнем. Тот самый, которого однажды привезли во дворец полумертвым. Бедняга никому не давал осмотреть себя… пока был в сознании. Но, весь избитый и окровавленный, он все-таки впал в глубокий обморок. И тогда все выяснилось. — Я же говорю, боюсь прикасаться к вещам оборотня! — испуганно говорил один голос. — Вдруг этот богопротивный Озрик наложил какое-нибудь заклятье? — Говорят, он добрый был, — возразил второй голос. — А мы с тобой должны выполнить приказ госпожи. Выноси вещи, видишь, их совсем мало! Обе молодые служанки вскрикнули, увидев в дверях высокую фигуру короля. — Что вы здесь делаете? — резко спросил он. — Как посмели войти сюда? Насмерть перепуганные девушки повалились к его ногам. — О ваше величество, — со слезами проговорила одна, — простите нас, мы лишь выполняли приказание вашей невесты… — Какое именно? — Государь, госпожа пожелала устроить здесь что-то вроде гардеробной. А все вещи, что в комнате, велела сжечь. — Убирайтесь. Голос короля был тих, но так страшен, что девушки в ту же секунду опрометью бросились в коридор, оттуда — на лестницу, и пришли в себя лишь во дворе. Если бы не слой пыли, которым была покрыта вся мебель, можно было подумать, что Озрик вышел лишь ненадолго. Сундук был уже открыт служанками, но вынуть из него вещи не успели. Странно, подумалось ему, почему она оставила вещи? Их и было-то не много. Вот несколько рубашек и штанов, туника — всего одна. На кровати — легкий плащ, который Озрик часто носил. Король поднял, сжал в руках оставленное одеяние. Оказалось, оно сохранило бесконечно милый аромат лесных цветов и трав. Ее аромат. На покрывале что-то блеснуло. Он вгляделся. Кошелек, а из него высыпались несколько золотых солидов. Этот кошелек он велел передать ей. Когда уезжал в тот самый поход… без нее. И знал, что, вернувшись, уже не увидит ее в Компьене. Его майордом был честен и выполнил приказ. Но почему кошелек здесь? И все ее вещи? О нет, это было сделано не напоказ. Он слишком хорошо знал ее. Она просто повиновалась ему, как обычно, но и была потрясена тем, что все произошло вот так, буднично и просто. И даже не подумала о том, чтобы собрать вещи. И никому не пришло в голову ей помочь. Ну конечно, все они выслуживались перед ним. Это хоть понятно. А он сам? Перед кем выслуживался блистательный граф Парижский, почти король, когда не пожелал потратить на прощание с нею несколько минут своего времени? Перед Фульком, перед Кривым Локтем? Перед Аолой и ее отцом? Он горько и язвительно засмеялся. Он просто не знал тогда, что ей сказать! Она поняла это? Или теперь считает его трусом? Она ведь не знает, что он сидел возле нее первые три ночи, самые тяжелые. И помогал ухаживать за нею, и сжимал ее ручку, и уговаривал потерпеть, хотя она постоянно бредила и не могла слышать его. А потом больше не приходил! Пришел бы — и уже не смог уйти от нее. А как же тогда корона? И Аола, невеста? И где она сейчас? Он знал, что по просьбе Азарики ее отвезли в Эриберт — единственное место, где ее любили и ждали всегда. Там живет старый Фортунат. Но возможно ли ей было остаться в мужском монастыре? Снова скрывается? — Ваше величество, — прозвучал у него за спиной женский голосок с металлическими властными нотками. Обернулся. Аола стояла в нескольких шагах от жениха, с легким недоумением подняв красивые черные брови. — Я узнала, что вы выставили за дверь моих прислужниц! Но почему, так и не поняла. Они выполняли мое указание. Мне нужна гардеробная, а эта комната подходит просто идеально. — Во дворце еще десятки таких комнат, — возразил король. — Возьмите любую из них. — Но мне нравится эта! И тут она разглядела, что это он так страстно и отчаянно прижимает к груди. — Отдали бы вы эти тряпки прислуге, Эд! Старые тряпки, говорят, годны хорошо вытирать пыль. Она была намерена оставить последнее слово за собой. Иначе не могло и быть. Ведь она вернулась к нему не как прощенная предательница, а как наследница могущественного рода, чью благосклонность мужчина обязан заслужить небывалыми подвигами. Оборона Парижа и победа над норманнами как раз подходили. Нельзя же сомневаться, что это он делал только ради нее, Аолы! Возвращаясь, прекрасная Аола поставила условие. Потребовала удаления оборотня. Условие было выполнено. И сейчас она считала себя вправе брезгливо морщить точеный носик и вот так с ним разговаривать. И должна была убедиться, что очень сильно ошибалась. — Сейчас ты попросишь прощения и уйдешь в свои покои, — сказал он. Черные глаза Аолы гневно вспыхнули, но не выдержали взгляда серых, как сталь, глаз короля. Она повернулась к двери, все ещё надеясь гордо и молча уйти. — Остановись. Это единственное слово было сказано так, что она не посмела ослушаться. Но…просить у него прощения?! О, это неслыханно! И она ещё колебалась, когда ей передали маленький золотой кулон-сердечко. Нет, правильно она решила, что убьет его. И ради этого сейчас придётся стерпеть. — Простите, ваше величество, — прошептала она. — Теперь иди. Она вышла, кусая губы от ярости. Наверняка со своей замарашкой он был не в пример нежнее! Ну ничего, теперь ведьма далеко и больше не спасет его. Ведьма заплачет кровавыми слезами, когда узнает о смерти своего короля. Уже совсем скоро. Он остался стоять посреди комнаты, все еще сжимая в руках тонкую ткань. Слух о том, что король запретил трогать вещи Озрика, довел до слез невесту, заперся в комнате бывшего оруженосца и никого к себе не допускает, мгновенно разнёсся по дворцу. Несколько часов спустя, уже поздно вечером, над Компьенем разразилась гроза. Этого и следовало ожидать после стольких дней жары. Знатные гости и придворные, гулявшие в саду, а также прислуга, занятая по хозяйству вне стен дворца, все бросились под спасительную крышу. Но Эд спустился в сад и остановился под холодными потоками ливня. — Азарика! — крикнул он, и удар грома не мог заглушить его голоса. Во дворец он вернулся мокрым до нитки, но был спокойным, даже радостным, как человек, принявший для себя важное решение. Многоопытный пожилой майордом понял, что буря (не та, что на дворе, а в душе короля) миновала, и решился приблизиться. Помог снять насквозь мокрую одежду, растер короля полотенцем, заботливо подал мягкий шерстяной халат. Король не возражал, попросил лишь принести разогретого вина. — Спасибо, Теодеберт. Майордом низко поклонился, очень удивленный. Это слово он слышал очень редко. — Моему королю угодно что-нибудь ещё? — Нет, ты можешь идти. Сейчас ничего не нужно. А рано утром ты предупреди, чтобы оседлали моего коня и все подготовили в дорогу. Теодеберт удивился ещё больше. Король уезжает накануне своей свадьбы? Но, привыкнув за годы службы к любым причудам сильных мира сего, лишь опять молча поклонился. — Что ж, теперь ступай. Нет, погоди, скажи мне… Ты был когда-нибудь влюблен в девушку? — Бывало по молодости, ваше величество, и не раз, — старый слуга позволил себе слегка улыбнуться. — Да нет, я про настоящую любовь. — Один раз было, ваше величество. — И что же? Чем всё закончилось? — Почему закончилось? Та девушка стала моей женой. И вот уже двадцать лет мы живём вместе. — И что же, она сразу согласилась? Ну, когда ты делал предложение. — Конечно. Она ведь тоже была влюблена в меня. — Скажи мне еще… Ведь мой Озрик при тебе уезжал отсюда? Старик виновато заморгал. — Да, ваше величество. Моя вина, не доглядел, чтобы все честь по чести… В чем стоял, в том и уехал. Помочь бы надо было! — Мне тебя винить не приходится. Оставшись один, он распахнул окно, жадно вдохнул послегрозовой воздух. Ещё раз произнес: — Азарика! На этот раз — совсем тихо. Да, он знал, как ее зовут. Лалиевра всё-таки сказала тогда. Нехотя сказала, и он понимал, почему. Ведь труднее перенести даже потерю коня или пса, к которому привязался, когда знаешь его имя. А тут — человек, юная девушка, благородная и безмерно любящая. И любимая. — Азарика, ты только подожди меня! Я скоро! Утром Эд оделся как обычно, когда собирался в не ближний путь. К его отъезду все было подготовлено. Сопровождать короля, по его велению, должен был лишь небольшой отряд охраны. — Так значит, свадьбы не будет? — потихоньку спросил майордома его племянник, совсем недавно пристроенный на службу во дворец. — Ещё как будет! — заверил его дядя. — Но мне показалось, — юноша понизил голос и огляделся, и только тогда решился задать новый вопрос, — что его величество совсем не хочет жениться на госпоже Аоле! — Тебе не показалось, — ответил Теодеберт. — Но это же не значит, что он не хочет жениться вообще! — Но Аола так прекрасна! — Что ж, значит, есть девушка, которая еще прекраснее в глазах его величества. И многозначительно добавил: — Девушка обязательно согласится, она ведь тоже его любит! Эд в это время думал, как хорошо было бы выехать прямо на рассвете, но сначала ему надо завершить здесь одно важное дело. Не сделав этого, он не посмеет поднять глаза на нее. Аола была чуть бледнее, нежели обычно, когда Эд вошёл к ней. Но держалась, как всегда, царственно. Ах, так все-таки пришел просить прощения за вчерашнее? Ну, начинай же. — Итак, Аола, нам необходимо поговорить. — Говорите, сир, — она горделиво кивнула прелестной головкой, увенчанной золотым обручем. — Я не буду долго ходить вокруг да около. Видишь ли, Аола, делая тебе предложение, я думал, что мы сможем полюбить и сделать счастливыми друг друга. Простишь ли ты меня, если я скажу, что теперь так не считаю? Наша помолвка была ошибкой. — Ошибкой? — от неожиданности она растерялась и произнесла это слово не как гордая королева, а как маленькая девочка. — Я не люблю тебя, как и ты — меня. У нас не будет свадьбы, Аола. Я люблю другую. — И вы вот так просто… усылаете меня? Вы меня бросаете? — Можешь всем говорить, что сама меня бросила. Я никого разубеждать не стану. — И вы думаете, что без меня, без моего отца вы сможете…править? Остаться у власти? В этих словах была она вся, и Эд как-то сразу перестал жалеть ее. — Без тебя — очень даже просто. Без твоего отца будет чуть труднее, но я справлюсь. — Подонок, негодяй! — зарычала она и, подскочив к нему, не помня себя от ярости, отвесила королю пощечину. И только тогда поняла, что он может убить ее. Мертвенно-белая от ужаса, она осела на пол возле его ног, ожидая смерти. Но Эд лишь наклонился и резко рванул ее вверх за ворот платья. Что-то слегка хрустнуло. — Да что тут происходит? — это был голос Роберта. Оказывается, он тоже здесь. — Эд, ты что, с ума сошел?! Не смей! Роберт ударил брата. Впервые в жизни. И, будь ответный удар короля в полную силу, все могло кончиться очень скверно. Но Эд все еще владел собой, и даже помог Роберту подняться с пола. Тот вытирал кровь рукавом, но заговорить не решался. — Через три дня тебя и твоей свиты здесь не должно быть, — сказал король своей бывшей невесте, направляясь к выходу. - Вот твое кольцо, и верни мое тоже. Роберт, а ты сегодня же едешь в свое новое владение — Париж. На днях туда прибудет граф Вермандуа, и ты должен принять его надлежащим образом. - Но почему я? - решился спросить Роберт. - Братья Вермандуа скорее твои друзья, чем мои... - Будут и твоими тоже. Ибо ты скоро вступишь в брак с Беатрисой, их сестрой. - Но я не желаю этого! - Это не обсуждается, Роберт. Я просто поставил тебя в известность. Эд остановился и скрестил руки на груди. - Я вижу, ты не все понял, Роберт. Принимая под свою руку Париж, ты получил не только титул графа и все связанные с ним выгоды, но и обязанности, главная из которых - быть покорным воле короля, твоего сюзерена. Надеюсь, ты не станешь делать глупости. Верные и опытные люди тебе помогут, чтобы этого не произошло. Король ушел. Роберт бросился к Аоле, все еще сидевшей на полу. О, она все равно убьет его! Не сейчас, так позже. Она… Она поднесла руку к шее и похолодела. Цепочки, той самой, с золотым сердечком, не было! Она принялась искать, шаря руками по полу, будто слепая. Но нашла только мелкое золотое крошево, почти как пыль, и маленький обрывок цепочки, каким-то чудом оказавшийся не раздавленным. Это было все, что осталось от грозного оружия — Дара Локусты! Проклятый бастард, видимо, разорвал цепочку, поднимая герцогскую дочь с пола за шиворот. А потом или он, или Роберт, просто раздавили злополучный кулон. — Все погибло, — прошептала она посеревшими губами. А Эд уже мчался в сторону затерянного в лесах близ Анжера монастыря. О, только бы она была там!