30 декабря 2019 года ***
Идея провести Новый год в Москве принадлежала, конечно, Даниэлю. Он загорелся ею как бенгальский огонь, и потом долго вонял по этому поводу, изводя Сашу. Бесконечные две недели до зимнего перерыва, пока Головин не улетел повидаться с родителями. Названивал по фейс-тайму, напоминал время прилета и просил встретить в аэропорте. Саша от перспектив был не в восторге, но позже, обдумав, решил, что не так все плохо. Если хочет морозить задницу — пожалуйста, он препятствовать не станет. Да и показать зимнюю Москву, запорошенную снегом и замерзающими москвичами, хотелось. Тридцатого Саша как заведенный бегал по городу в поисках подарков родным и друзьям. Что дарить Даниэлю он так и не придумал, пока не наткнулся в ювелирном магазине, куда забрел за заказом для мамы, на пару бриллиантовых сережек. Обычные гвоздики с камешками в два карата. Такие Дани носил, пока не посеял где-то одну. Они переливались всеми цветами радуги, сверкали звездочками внутри под искусственным софитным светом. Притягивали взгляд, завораживали своей калейдоскопной чехардой и напоминали две льдинки правильной формы. Казалось даже, что они точно так же холодят кожу, но камни были теплыми, нагревшимися от рук продавца-консультанта, пока он снимал с них бирки. На Сашу он поглядывал с интересом, словно бы узнал, но ни одного лишнего слова не произнес, за что Головин ему был благодарен. Две коробочки с бархатными крышками легли в два белых подарочных пакетика, большой и поменьше. Сентиментальное чувство встало поперек горла, когда он спрятал оба пакета во внутренний карман, и все то время, пока он стоял в предновогодних московских пробках, они жгли ему грудь через теплый свитер. За окнами буйствовала обычная русская метель. Она кружила в белых вихрях прохожих, утопающих в сугробах на тротуарах, которые коммунальные службы уже заколебались расчищать. Центр по обыкновению стоял намертво. Но даже эта неприятность не могла подавить настроения предновогодней радостной мишуры. Было в ней что-то волшебное, но настолько реальное, что, казалось, до нее можно было дотронуться. Завораживающее чувство бесконечной суеты, существующей в голове у каждого и снаружи, кружило не хуже метели. Гудели машины, медленно двигался поток. А Саша не мог перестать пялиться за стекло. Снег валил хлопьями. Красивыми, настоящими, мягкими как пух. И в снегу утопали все проблемы, исчезая под гнетом праздничной магии. Сзади посигналили, и Саша надавил на педаль газа. Пробка медленно рассасывалась.***
Даниэль увидел его издалека, безошибочно выловив взглядом в толпе встречающих. Он вез за собой небольшой чемоданчик и с интересом оглядывался. Из-под расстегнутой куртки торчала мятая темная толстовка. Капюшон сбился и топорщился поверх теплого шарфа, который Дани теребил на ходу. Он налетел на Головина и сгреб обеими руками. От куртки пахло чем-то хвойным и свежим, будто это не Саша только что ворвался с холодной улицы сюда, а Даниэль. — Привет, Саша, — сказал Даниэль, продолжая душить Головина. — Отпусти. Саша глупо улыбался и пытался отпихнуть соскучившегося Даниэля. Не хватало только зашмыгать носом от полноты чувств. — Как долетел? — спросил Головин, когда они пробирались по занесенной парковке. — Не думал, что мы сядем. Настоящая снежная буря, — отозвался Дани сзади. Он пытался тащить увязающий чемодан, но потом плюнул и взял его в руки. Головин чуть не расхохотался. — Это не буря. Это просто снег. Если бы самолеты не сажали в такую погоду, то половина России оказалась бы в изоляции месяцев на шесть. Вот вчера была метель, так что тебе повезло. Саша смахнул снег с лобового стекла и снял сигналку. Чемодан полетел в багажник. Внутри было прохладно, и пока машина прогревалась, Дани полез целоваться и норовил облапать Сашку ледяными ладонями. — Давай до дома, — хрипло попросил Саша, отрываясь от температурно-горячих губ Даниэля. — Давай, — согласился Дани, но рук не убрал и продолжал наглаживать Сашкины ноги. Машина наконец прогрелась, они медленно выехали с парковки. Саша поглядывал на Субашича краем глаза. И он тоже выглядел немного мятым и не выспавшимся. Под глазами немного припухло, а возле рта четче обозначились морщинки. Он все время щурился и тер веки. — Поспи, — предложил Саша. — Ехать часа полтора. Даже противно стало от своего виноватого голоса, но Дани благодарно улыбнулся, угнездился на сидении, спрятал нос в меховой опушке капюшона и прикрыл глаза. Одна его ладонь осталась на Сашином бедре. Он медленно водил по нему пальцами, пока не задремал. Рука грела даже сквозь плотные джинсы, и тепло медленно поднималось вверх. Из динамиков тихо шуршала радиостанция. Ведущий вещал что-то бодрое и веселое, передавал приветы в прямом эфире, временами сменяясь новогодними песенками разной степени заезженности. Дани тихо сопел в такт помехам и потрескиваниям вещания. Саша косился на него изредка и улыбался краем губ. Все-таки идея была неплохая. Он, оказывается, тоже очень соскучился.***
Даниэль проснулся, когда они застряли в центре. До дома оставалось минут пять пешком или двадцать в забитом дорожном трафике. Субашич осоловело похлопал глазами, потянулся всем телом, неудобно завозившись под ремнем безопасности. Саша, глядя на него, захотел зевнуть и свернуться калачиком под теплым одеялом. — Мы еще не приехали? — А похоже на то, что мы уже приехали? — Мы стоим. Саша только глаза закатил. — Это Москва, детка, — сказал он снисходительно. Даниэль рассмеялся, и Саша почувствовал, что сердце ухнуло от неожиданности вниз, сделало кульбит и вернулось обратно, взбудораженное и аритмичное. Пальцы на руле вздрогнули. Резко стало душновато. Он даже опустил немного стеклоподъемник. В образовавшуюся щель тут же влетела горсть снежной крупы. Погода снова ухудшилась. Теплело, но снегопад усилился, превращаясь в острые льдинки, колко врезающиеся в кожу. Потянуло бензином и морозной свежестью. — Простудишься, ребенок, — заботливо сказал Даниэль и погладил его колено. Из динамиков зажурчала затертая до дыр «Let it snow». Голос Дина Мартина, мягче чем у Синатры, заполнил салон, и Даниэль принялся подпевать. Он не отворачивался от Саши, разглядывая его из-под ресниц. Его не заботила Москва, не заботила разыгравшаяся вьюга. Кажется, его ничего сейчас не могло оторвать от мечтательного созерцания скромной Сашкиной персоны. От такого внимания Головин, как и всегда, смутился. К ушам прилила кровь, окрашивая их в малиновый. Песня закончилась, тут же сменяясь детскими голосами с песней о снежинке, которая не растает, пока часы двенадцать бьют. Дани прислушивался, пытаясь разобрать знакомые русские слова, и, кажется, что-то понимал, потому что окончательно развеселился. Затор рассосался, светофор благодушно загорелся зеленой стрелкой, и Саша свернул с главной дороги. Замелькали дворы, из-под колес комьями летел прессованный грязный снег. Он дробно стучал по крыльям и днищу. Сашка собрал все лежачие полицейские, морщась на каждой кочке. Амортизаторы скрадывали ощущения сельской дороги, но не полностью. Даниэль ойкнул, стукнувшись головой о стекло, и осуждающе погрозил Саше кулаком. Последнее парковочное место перед обычной не самой новой панелькой словно специально осталось за ними. — Приехали, — сказал Саша, заглушая мотор. — И года не прошло, — отозвался Даниэль ворчливо, но поймал Сашу за руку и дернул на себя, целуя в висок. Горячо задышал в макушку. — Я правда очень соскучился. — Я тоже, — тихо ответил Саша, пряча лицо в мехе. — Пойдем уже. Они выбрались из машины, тут же набрав полные ботинки снега. Из крайнего подъезда выскочила девушка со злым бледным лицом. Она была в лыжной куртке желтого цвета, шортах и домашних тапочках на босу ногу. Матерясь и теребя кошелек, она нырнула в «Дикси» на первом этаже и пропала в желтом свете, слившись с ним. Даниэль удивленно проводил ее взглядом и повернулся к Саше за разъяснениями. — Наверное, что-то купить забыли, — усмехнулся Головин, захлопывая багажник. Даниэль промолчал. Увязая в сугробах, они добрались до дома. Запищал домофон. Саша пропустил вперед Дани. Сзади послышался оклик. Придержав дверь, Саша пропустил еще и девушку, которая тащила в руках огромную пачку майонеза и банку консервированной кукурузы. Лицо у нее стало еще бледнее и злее, чем было. Пока ждали лифт, она рассматривала Даниэля. С пытливым любопытством, словно препарировала под микроскопом, точно так же покосилась на Головина. А потом робко улыбнулась обоим и стала вдруг вполне симпатичной. — С наступающим, — сказал Саша. — И вас, — поспешно ответила она. — Не холодно? — немного ломано спросил Даниэль, все еще с тайным ужасом поглядывающий на ее голые ноги в стоптанных тапках. Саша хмыкнул. — Да нет, я же быстро, — бойко сказала она. Даниэль вопросительно вскинул брови, не поняв ее стрекотню. Саша терпеливо перевел на английский. Дани покивал и улыбнулся еще больше заинтересовавшейся девушке. Лифт распахнул створ. Зеркало, заляпанное и залапанное, немного исказило их своей мутью. Саша чувствовал, как в ботинках медленно тает и хлюпает. На четвертом девушка вышла, еще раз поздравив с наступающим Новым годом. Дани дружелюбно помахал ей вслед. — Сумасшедшие русские, — сказал он почти восторженно, когда они остались одни. — Нормальная ситуация. Саша и правда не видел трагедии в тапках в минусовую температуру. И не такое выкидывал. Наверное, не стоит шокировать Даниэля рассказами про ныряние в снег после бани. Вероятность нанести душевную травму стремилась к абсолютному значению. По крайней мере, не сейчас, подумал Саша, но, может быть, позже.***
Дома после улицы пахло мандаринами и чем-то съедобным. Мандарины были объяснимы: Сашка невзначай сожрал килограмма три, разбрасывая кожуру по углам, и теперь она оглушительно благоухала своими эфирными маслами. А вот съедобному взяться было неоткуда. Дани топтался на пороге, пытаясь сбить снег с ботинок и снять куртку одновременно. В тесной прихожей было не развернуться, и он все время задевал локтями то вешалку, то Сашу. Загадка съедобных ароматов раскрылась быстро. Стол оказался заставлен тарелками и кастрюлями, замотанными пищевой пленкой. На столешнице оставили записку, написанную маминой рукой. Видимо, родители совсем забеспокоились, опасаясь голодной смерти дорогого чада, и привезли еды на неделю, потому что иначе тазик оливье Саша объяснить не мог. С другой стороны, решалась проблема с готовкой. Головин планировал позвонить в доставку и кое-как разрешить этот вопрос, но удачно сорвавшиеся вместе с ним на праздники в Москву родители сделали все за него. Оставалось благодарить чудо, что они разминулись с Даниэлем, а то серьезного разговора было бы не избежать. Даниэль неслышно подошел сзади и обнял Сашу за плечи. Он тоже с недоумением рассматривал гастрономический восторг, бастионом громоздящийся на столе. — Это ты пчелка, или у тебя есть фея-крестная, маленький принц? — У меня есть фея-мама, — ответил Саша и потерся затылком о плечо Дани. — Исполняет не озвученные желания. — Волшебное место твоя Россия, ребенок, — ласково пробубнил Даниэль Саше на ухо. Влажное теплое дыхание мурашками оседало на коже. Саша поежился и обхватил сцепленные на его груди в замок руки Дани ладонями. - А русалки и домовые имеются? Саша скривился и поерзал в теплом кольце рук. — Ты устал? Спать, или погуляем? - спросил он. — В такую погоду? — Лучше не будет. — Я бы посидел дома, если ты не возражаешь. — Тогда вали в душ. Я пока срач разгребу. Субашич усмехнулся и щекотно фыркнул Саше в затылок. — Никогда не меняйся, Саша, — сказал он иронично и пошел потрошить чемодан.***
Из душа Даниэль выпорхнул, словно заново родившись. Хлестнул мокрым полотенцем Саню по заднице и завалился на разобранный диван прямо поверх вороха одеял. Всем своим видом он демонстрировал, что вставать в ближайшие часы не намерен, и протянул вперед руки, стараясь поймать маячащего сверху Сашку. Тот ужом вывернулся из захвата и кинул Даниэлю подушку на лицо, не сильно придавив ее рукой. Даниэль конвульсивно задергался и сделал вид, что повержен. Из-под подушки послышалось сдавленное хихиканье. Саша аккуратно приподнял подушку. Даниэль вывалил язык и закатил глаза. Для мертвого он выглядел слишком жизнерадостно. — Не верю, — сказал Саша и снова накрыл его лицо. — Ну и не надо, — глухо произнес Дани через синтепоновый слой. — Падай рядом. Хочу обниматься и больше ничего не хочу. — С кем котов оставил? — спросил Саша, присаживаясь на краешек. Даниэль обнял его за талию и уткнулся носом в бедро. Саша тут же запустил руку ему в волосы, растрепывая влажные жесткие кудряшки. — Камилю вручил. Пусть развлекается. Дети в восторге. Мамме тоже. А вот Винни недоволен. — Я бы тоже был недоволен, — сказал Саша. — Ками иногда и про детей забывает, котам там вообще нечего ловить. — А что делать, ребенок? — риторически вопросил Дани и засопел с удвоенной силой, кажется, совсем не собираясь отпускать Сашу. В темной комнате рядом с теплым Дани стало совсем уютно. Можно было бы завалиться и просто лежать. Спать не хотелось, но просто полежать немного — очень. Но нужно было убрать еду в холодильник, разобрать стирку, загрузить посудомойку, тоже заглянуть в душ. День длился бесконечно и все никак не желал заканчиваться, только-только дав слабину. Присутствие Даниэля расхолаживало, делало все чуть менее значимым и таким неважным, что руки опускались. Но встать все же пришлось. Даниэль вроде как заснул. Легко отпустил Сашу, подгреб под себя подушку и замотался по самые брови в одеяло. Саша поплелся на кухню и занялся делами, стараясь не шуметь. Он все продолжал думать про их отношения с Даниэлем. В последнее время все чаще. Раньше как-то было не до раздумий, завертелось-закружилось, а сейчас все больше мыслей возникало по этому поводу. Он никак не мог их охарактеризовать. Иногда происходила сущая ерунда, когда им хотелось вцепиться друг другу в кадык и приложить о стену со всей дури, а иногда идиллия, сквозившая между ними, превращала все вокруг в сахарные реки и кисельные берега. Или наоборот? Это было, в целом, не важно. Они совершенно точно дружили. Между ними возникло что-то похожее на интеллектуальную близость с оттенком разврата и оттянутых боевых действий. Они могли не видеться неделями, и ничего ужасного не происходило, хотя в такие моменты Саша задумывался о тщетности бытия чаще обычного. Но бывало, что и два дня друг без друга тянулись бесконечно долго. Сейчас наступил период, когда они зависли где-то посредине. Прекрасно существовали друг без друга, но стоило оказаться в радиусе доступа, то расставание становилось смерти подобно. Никаких эмоциональных метаний, просто вдвоем было чуточку лучше, чем по-отдельности. Было в этом что-то будничное, спокойное. Правильное, подобрал Саша слово. Когда последний выстиранный носок повис на сушилке, а посудомойка тихо зашумела, Головин вернулся в комнату. В углу темнела елка. Бликовала выключенная гирлянда в уличном фонарном свете, снежная крупа била в стекла. Слышно было умиротворенное дыхание Даниэля, который скатился к краю и свесил руку вниз. Саша включил гирлянду, и по стенам тут же запрыгали разноцветные пятна, а комната погрузилась в уютный теплый полумрак. Мигнул телевизор и беззвучно стал транслировать какую-то новогоднюю чушь по федеральному каналу. Саша перелез через Даниэля, не без усилий вытянул из-под него край одеяла и подкатился Субашичу под бок. Дани заворочался во сне, обнял Сашу и снова затих. Головин подумал, что немного полежит, а потом, может быть, поиграет или еще как-нибудь убьет время до ночи. Но заснул. Снились ему коты, щекотавшие ему нос хвостами, и там, где-то на периферии спящего сознания, звучал голос Даниэля, перебиваемый едва различимым шумом посудомойки.