31 декабря 2019 года 10.30 — 19.20
***
Утро началось с зубной пасты и мандаринов. Саша поморщился от колкого ощущения на лице и с трудом продрал глаза. За окном белел дневной полусвет, а над Сашей нависал Даниэль, старательно расцеловывающий его физиономию. Саша поймал его на моменте, когда колючая щетина Дани царапала его щеку, а в ухо противненько дули мятой с цитрусовым привкусом. — Проснулся, спящий красавец? — весело спросил Даниэль и звонко чмокнул его в нос. — Отвали, будь другом, — сердечно попросил Саша. Проблемы со сном давно приучили его спать пока спится. Сейчас хотелось снова закрыть глаза и исчезнуть еще на часочек. Ускользающий сон был приятно-воздушным, но быстро терял четкость. Единственным оформившимся желанием было поймать его и вернуться обратно. Но у Субашича были другие планы. Он тихонько пробрался мокрой лапой под одеяло и положил ладонь Саше на живот. Головин пискнул. — Вставай, Саша, вставай, мальчик. Ты обещал мне прогулку по Москве, глинтвейн в Парке Горького и куранты, — в самое ухо забубнил Даниэль. Губами он прихватывал мочку, и от этого становилось щекотно и неуютно в определенном смысле. — До курантов до хрена времени. — Я хочу покататься на коньках, — внезапно заявил Даниэль. Саша резко распахнул глаза и посмотрел на него, стараясь сдержать скептическую гримасу. Субашич некоторое время наблюдал за пляской его лицевых мышц и рассмеялся. — Не куксись. Поднимайся давай. Завтрак на столе. Саша вздохнул и с головой накрылся одеялом. Там было так тепло и тихо, что покидать этот кокон не хотелось от слова никогда. Но Саша знал Дани и догадывался, что если не подняться сейчас, то на него или выльют стакан воды, или прямо в одеяле утащат в ванную. — Цирк уехал, а клоуны всегда со мной, — сказал он по-русски. Дани где-то над головой хмыкнул, но ничего не сказал и, кажется, ушел. По кухне расползался кофейный запах. Две чашки размером с ведро заманчиво дымились. Даниэль, широко раскидав ноги под столом, копался в телефоне и, не отрываясь от своего занятия, придвинул к Саше тарелку с горячими тостами. Рядом стояла поллитровая банка шоколадной пасты с заботливо воткнутой в нее ложкой. — Каток работает весь день и всю ночь, — сказал он. — Там народу ебнешься, — ответил Саша. — Сейчас вся Москва просто переполнена, а на катках, наверное, треть приезжих тусуется. Особенно у Горького. Не протолкнуться. Даниэль фыркнул. — Ты просто не хочешь тащить свою жопу на улицу, признайся. — Да нет, пойдем. Только не на каток. Просто погуляем. А если хочешь экстрима, то можем спуститься в метро. Субашич заинтересованно поморгал. — И в чем экстрим? — спросил он. — Наглядно увидишь, какая ситуация на катке. Только там еще хуже. Если хочешь погибнуть смертью храбрых, то вперед. Я немного погрущу, но смирюсь, — сказал Саша, намазывая тост шоколадом. Кофе немного горчил, но молока в доме не водилось. Хотя и так получалось неплохо. — Гулять так гулять, — согласился Даниэль. — Доедай и собирайся. — Откуда ты такой бодрый взялся? — ворчливо спросил Саша в пространство. — Кто ты и куда дел Даниэля? — Что ты там бормочешь? — возмущенно раздалось из комнаты. — Говорю, что брошу тебя. — Я тебе брошу. Бросалка не выросла. Бросит он, бросатель. — Ну-ну, — хмыкнул Саша и понял, что лыбится в кофе и, наверное, пугает его своей счастливой рожей. — Дед нудный. Эйфория первых нежных часов встречи выветрилась, но вот такая атмосфера взаимных подъебок была привычнее и роднее, поэтому Саша быстро впихнул в себя тост, запил его горчащим кофе и пошел собираться.***
Снег и не думал прекращаться. У кого-то наверху порвался мешок со снежной начинкой, и она безостановочно валила с неба, растворяя в молочной белизне все вокруг. Голые ветки деревьев укутались в пушистые белые муфты инея и обрастали новыми слоями с каждым часом. Дорожки замело, но деятельные суетливые москвичи как кроты прокапывали ходы в сугробах, двигались гуськом, и вся Москва окончательно превратилась в громадный муравейник с узкими лазами-проходами. Дороги встали окончательно. Снегоуборочная техника вязла, дворники бродили с бешеными глазами и даже не пытались больше сгребать снег к обочинам. Все вокруг покрылось толстым ледяным покрывалом. Дети, отпущенные на каникулы, то и дело сновали по занесенным детским площадкам и творили что-то похожее на артобстрел. Гогот и писк стоял аховый. Во дворе за утро выросло несколько снежных иглу и три кривых снеговика. У одного вместо морковки-носа был воткнут картонный конус-колпак. Этот снеговик разбавлял скучную агломерацию своим нетипичным видом и вносил какое-то разнообразие в экспозицию. Саша шмыгнул и вытер нос рукавом. Даниэль упорно шагал впереди, прорубая путь как атомный ледокол «Ленин». Куда шел, он не знал, а Саша все ждал, когда он спросит. Но Суба погрузился в задачу первопроходца и шел просто потому, что душа требовала. «Движение — жизнь» — кричал весь его вид. Наверное, ему казалось, что он, если и не арктический исследователь, то уж точно коренной эскимос. Из полуавтоматического состояния его вывел только предательский снежок из вражеского окопа, в котором тут же заорали дурным голосом и шумно завозились. Даниэль встрепенулся и обернулся. Окоп затих и присмирел. — Куда мы идем, Алекс? — спросил Даниэль, потирая плечо. — Не знаю. Это ты куда-то шел. Не хотел тебя отвлекать. — Это жестоко, мой юный друг. Даниэль развернулся и точной подсечкой уронил Сашу в сугроб. Головин сразу почувствовал, как под куртку набился снег и принялся таять прямо в штаны. Над головой белело небо, и Саша подумал, что, наверное, что-то подобное испытывал Болконский, разглядывая небо над Аустерлицем. Хотя, откуда ему знать. «Войну и мир» он изучал только по мемам из «Вконтакте». Небо исчезло, зато возникла голова Даниэля в мохнатом капюшоне, на который налип снег, превращая его в седую гриву. — О чем думаешь, ребенок? — спросил Даниэль ехидно. — О сухих трусах. Было бы охуенно, если бы ты меня больше не ронял. — Глубокие мысли. Дани помог Саше подняться и даже отряхнул. Пару раз Саша чуть не выплюнул позвоночник, но сохранил на лице нейтральное выражение. Дворы закончились, и они тихим ходом дошли до широкой улицы. По тротуарам, видя цель и не замечая препятствий, волоклись люди. У всех в глазах отражалась взъерошенная предновогодняя суета. Все спешили докупить недокупленное, тащили задорно позванивающие пакеты с бутылками зеленого и белого стекла, заговорщицки перемигивались и выуживали друг друга из сугробов, поздравляли с наступающим, обменивались приветственными кивками и улыбками. Две девочки лет тринадцати шагали за ручку и в полный голос пели «Jingle bells» и хохотали, когда кто-то фальшивил. — Полный джингл беллс, — пробубнил Саша. Даниэль, как завороженный, наблюдал за всем этим. Головин внутренне посмеивался, хотя и сам чувствовал волшебство момента. Единственный день в году, когда здесь возможно что-то подобное. Еще и погодные условия сближали как никогда. — Тут всегда так? — спросил Дани, подхватывая оступившегося Сашу на лету. — Да нет. С чего бы? Праздник просто. — Всегда думал, что вы не такие. — Во-первых, кто это — мы? А во-вторых, какие не такие? — Ну, русские. Хмуритесь все время, что-то бубните. — Это повседневный вариант. В Новый год все забывают, что Россия, вообще-то, для грустных, — выдохнул Саша и потер замерзшие уши. Зря он не надел шапку. Теперь бы не свалиться с простудой или чем похуже. Даниэль изучающе поглядел на него, порылся в кармане и нахлобучил ему на макушку свою. Саша испытал нежную признательность и невзначай сжал его ладонь, отмечая про себя, что от Даниэля пыхало как от печки. Вот где горячая кровь. Они медленно двигались к метро. Павильон «Цветного бульвара» уже маячил в сотне метров впереди. Там образовалось какое-то столпотворение, слышался сдавленный мат и женские ахи-охи. Через просвечивающие спины окруживших место действия угадывалась драка. Кто-то кого-то валял по расчищенной, но не до конца, плитке. Даниэль округлил глаза и даже привстал на цыпочки. В толпу ворвались трое росгвардейцев, вежливо предлагая пройти дуэлянтам с ними. Потасовка расширилась до пяти человек. Замелькали дубинки. Саша поспешно потянул Даниэля ко входу, мимо масок-шоу и взбудораженной массовки. Звуки борьбы стихали вместе с нарастающим гулом метро. Даниэль шокировано молчал и переваривал увиденное. А Саша решал, что они, наверное, начнут с Красной площади, а уж оттуда можно центробежно разойтись во все стороны. Даже до Крымского вала пешочком всего километра три-четыре. Прогулка на час времени. А ведь можно обойти всякие ЦУМы и ГУМы, потолкаться в Охотном ряду, или через Манежку, и дальше по Тверской. Москва всегда давала выбор гулять до упора и во все стороны. Это не Монако, где все прогулки заканчивались, практически так и не начавшись. Они нырнули вниз по эскалатору. Пахнуло подземкой. Саше метро не нравилось. Точнее, ему не нравились люди, но и собственно метро вселяло некоторые опасения. Тревожный резиновый запах и глубина заставляли немного нервничать. Опять же, их легко могли узнать. Саша пониже натянул шапку и спрятал нос в воротнике куртки. Даниэль тоже занавесился шарфом. Он вертел головой, позабыл про драку и залип на цветном витражном стекле. Народу оказалось не так много, как боялся Саша, но все равно достаточно. Они втолкнулись в вагон, прилипнув друг к другу, и Даниэль поганенько осклабился и подвигал бровями. Саша отвернулся, но незаметно сунул руку ему в карман, где ее тут же нашла рука Дани. Они стояли будто каждый сам по себе и по чистой случайности оказавшиеся так близко. Даниэль мягко поглаживал большим пальцем тыльную сторону Сашиной ладони, повиснув на поручне и колыхаясь вместе с вагоном и остальными пассажирами. На «Тверской» народ схлынул и снова набился. Саша сдавленно вздохнул, потому что дышать становилось тяжеловато. Затылок взмок, спина тоже покрылась потом. Дани сдвинул шарф вниз и легонько подул ему на лицо. Криво улыбнувшись, Саша чуть отклонился, крепче сжимая его руку в кармане. — Двери не закрываются, — сказал Дани. — Зато к ним не будут прислоняться, — невпопад отозвался Саня и прикрыл глаза. Подозрительно чесался нос, а в горле завелся режущий комок. Хотелось прокашляться.***
Погода присмирела. Только кружилась поземка, да поддувал не самый приятный ветерок. Сквозь белые плотные облака вдруг начало проглядывать солнце, изредка вспыхивая лучами и искрами на снежных наносах и заиндевевших стеклах. Толпы курсировали по заметенному Александровскому саду туда-сюда, у Исторического музея и вовсе было не протолкнуться. Даниэль, видимо, узнал место и потянул Сашу на Никольскую. — Там так же красиво? — И так же людно, — проворчал Саша и снова шмыгнул носом. — Мерзнешь? — вдруг спросил Даниэль подозрительно и подцепил Сашу за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Зачем-то потрогал нос и заключил: — Мерзнешь. Глаза блестят. — Да не, нормально, — отмахнулся Саша, снова пряча лицо в воротнике. — Ты меня особо не лапай тут, ладно? — Конечно, — легко согласился Даниэль и обнял его за плечи, увлекая за собой. — Так сойдет? — Тебе бесполезно говорить, да? — Вроде того. Саша мученически покряхтел и толкнул Даниэля локтем под ребра. — Ты румяный, прям как Дед Мороз, — сказал он, рассматривая покрасневший кончик носа Субашича. — Хо-хо-хо, с Новым годом, — пробасил Дани. — Расскажешь стишок? — Иди ты. — Неплохие ролевые игры, да? Когда вернемся домой, можем развлечься. Я надену халат, а ты сядешь мне на коленки. Я буду угощать тебя конфетами и говорить, что ты был плохим мальчиком в этом году. У тебя есть халат, Саша? Головин заметил, что идущая впереди пожилая пара, до этого мирно беседовавшая на английском, притихла и с интересом прислушивается. Женщина в клетчатом шарфе обернулась и даже приоткрыла рот, а ее спутник сконфуженно моргал и дергал ее за рукав. Даниэль поймал взгляд Саши и посмотрел на них. — Не задерживайте, идите, идите, — сказал он и улыбнулся во весь керамический завод. — Хотя, если хотите присоединиться, то это, конечно, другой разговор. Мы можем обсудить… Саша с силой пихнул его в живот и зашипел, и Даниэль осекся. Пара ускорила шаг и поспешно сгинула где-то в скопище народа. — Шуток не понимаешь, — грустно закончил Даниэль и дернул шапку на Саше, натягивая ее до подбородка. — И не надо на меня так смотреть, — предложил он. Красная площадь и все примыкающее к ней не менялись из года в год, но каждый раз казалось, что все абсолютно по-другому. Те же елки и карусели, только по-разному украшенные. Даниэль засмотрелся на полутораметровые игрушки-ракеты возле ЦУМа. У него с головы свалился капюшон, и Саша набросил его обратно. Шумели туристы, дети что-то громко выпрашивали. Гирлянды пока были выключены, и вечернего великолепия оставалось ждать еще несколько часов, но Дани впечатлился и так. Повсюду были развешены елочные веночки, но Саше они почему-то напоминали похоронные и вгоняли в тоску. Или холодало сильнее, или ему становилось все неуютнее, но Саша почувствовал, какой дубак на улице. Все-таки под толстовку надо было надеть майку или выбрать менее удобный, но теплый свитер. Они быстро обошли все кругом, и Саша потащил Даниэля в ближайший «Старбакс», потому что и правда замерз и хотел чего-нибудь горячего. Да и количество людей удручало, и делать там было нечего. Даниэль остался снаружи, и Головин искоса поглядывал за ним через обмерзшие стеклянные витрины, пока ждал заказ. Все казалось немного странным. Он привык к Даниэлю в обстановке лазурного берега, вечно немного взвинченного и резковатого, а тут он словно застрял в каком-то сугробе и все никак не мог очухаться. И теперь Сашка таскал его по незнакомому ему городу, выступая в роли немного пришибленного гида. Дани, слегка притихший и расфокусированный, был ему внове. Это чувство оказалось приятнее, чем он представлял. Правильно говорят, что в разных условиях люди меняются. Это, по крайней мере, было интересно. Саша всучил Даниэлю его имбирный латте с корицей и взбитыми сливками, поморщившись от количества сахара в нем, а сам тут же сунул нос в свой стакан с обычным капучино. Понемногу снова начинался снег. Повалил хлопьями, налипал на ресницы и таял от дыхания. — Красивая зима, — сказал Даниэль. Он держал свой стакан и грел об него руки, так ни разу пока и не притронувшись к кофе. С интересом неофита он наблюдал, как две суровые женщины в тулупах и оранжевых жилетах коммунальной службы яростно размахивают лопатами, сгребая снег. Воинственный и непокорный вид их вопил о непоколебимом рвении к работе. Будь Саша на месте снега, он бы зарекся гадить собой им под ноги. Хотя бы из чувства уважения. — Пока да. Ветер поднялся, скоро потеплеет. И все это превратится в грязь. — Саша пнул снежок, прилетевший ему под ноги. — Ночью похолодает, но дня через два все начнет таять. — Здорово, что хотя бы так. Здесь вообще красиво. Этому месту идет зима. — Наверное. Даниэль помолчал, посмотрел на шмыгающего растаявшим носом Сашку и мягко погладил по разрумянившейся щеке. — Твой Калтан, там так же? — спросил он. Саша улыбнулся. — Нет. Москва — это не вся Россия. У нас больше снега, сильнее морозы, и зима длится на пару месяцев дольше и не кончается до середины апреля. Но там нет всего этого. — Он обвел рукой вокруг себя, намекая на развешенные на деревьях и домах игрушки и ленты пока спящих огоньков. — Все скучнее, мрачнее и, на самом деле, почти везде так. — Ну-ну, загрустил, — хмыкнул Даниэль и потрепал его по затылку. — Пойдем, у нас еще программа. Саша тяжко вздохнул, еще раз хлюпнул носом и, подцепив двумя пальцами рукав Субашича, потянул его вперед.***
Чувствовалось что-то такое, что Саша привык называть чудесами. На языке оно оседало гвоздичной пряностью, забивалось в глотку апельсином. Он мог бы свалить это на вездесущие палатки, где продавали глинтвейн и прочую чепуху, но предпочитал думать, что ему все это только кажется. Кроме как чудесами то, что Даниэль прямо сейчас шел по правую руку и что-то впаривал про квартиру в Москве, Саша не мог назвать. Кажется, Суба строил какие-то далеко идущие планы, расписывал жизнь на ближайшие лет десять-двадцать, в которых Сашка неизменно фигурировал. Несмотря на поднявшийся ветер и щиплющий кожу морозец, от этого становилось тепло и радостно, хотя, возможно, это его медленно настигала простуда. Они посидели на заледеневших качелях у памятника Маяковскому, спустились к Патриаршим. Кофе осталось на донышке, и он совсем остыл. Саша выбросил стакан в урну, прислушавшись к глухому стуку. Они постояли под заметенными голыми липами, глядя в окна домов напротив. Дани дышал в воздух, выпуская клубы пара, и щурился на тусклый свет, пробивающийся через плотную завесь облаков. — Читал «Мастера и Маргариту»? — спросил Саша, ткнув пальцем в заметенный знак, предостерегающий от общения с незнакомцами. — Слышал, — ответил Даниэль. — Хорошая? — Не знаю, я тоже не читал. Мимо прошел мужик, старательно уговаривающий кого-то на том конце пустить его на праздники домой. Он эмоционально размахивал руками, временами останавливался и принимался раскачиваться взад-вперед, а потом снова шел. Говорил он громко и отчетливо, хотя было заметно что он пьян и от его перегара разве что снег не таял. — … Люба, я тебе говорю, нормально все будет. У тебя хата свободна, а ты одна как сиротка там чахнешь. Я приеду. Нет, сама иди, а я приеду. Если не впустишь, буду сидеть на коврике перед твоей дверью и выть на весь подъезд. Делай, что хочешь. Хоть ментов, хоть дурку. Буду дышать в замочную скважину и наблюдать твое одиночество. Любка! В окно полезу. Я помню, что шестой… Мужик удалился, продолжая уламывать загадочную Любку. Саша перевел прислушивающемуся Даниэлю. Они похихикали, как малолетки, и пошли обратно. Внутри образовался полный штиль. Медленно темнело, высотки казались отлитыми из дымчатого матового стекла. Загорались фонари, запускали дрессированных светящихся тараканов по проводам, улицы расцветали, наполнились гуляющими, старающимися отхватить последний кусок уходящего года. Лица людей были словно вылеплены из вездесущего снега и тоже отражали сияние огоньков. Поодаль кто-то хором завел «Ох, мороз, мороз». Рядом компания молодежи бабахнула хлопушкой, рассыпавшейся разноцветным конфетти. На них тут же заворчала мимо проходившая бабка, погрозила кулаком в объемной вязаной варежке, но с тщательно скрываемой улыбкой на морщинистом старушечьем лице. Молодые люди извинились и вручили ей бутылку шампанского. Все чаще встречались люди навеселе. Атмосфера праздника понемногу становилась нестерпимо острой. Канун Нового года набирал обороты. До парка Горького они добрались совсем затемно. Саша, если честно, даже подустал. Одно дело кроссы бегом и налегке, другое — долгие прогулки пешком по заснеженным дорогам. Даниэль, наоборот, казался бодрым и удивленным всему. Он несколько раз, заглядевшись, налетал на прохожих и на его «эскьюзи-муа» терпеливо улыбались и по-русски отвечали «да ничо, братан». Даниэль хохотал, а Саша не мог справиться с чувством легкого стыда непонятно за кого. В ботинки опять забился снег. Носки промокли, один к тому же еще и сполз с пятки. Саша откровенно заебался. Хотелось домой, но Даниэль пер вперед и тащил его за собой, как на буксире. У палаток одуряюще пахло специями, медом, горячим сливочным маслом и какой-то выпечкой. Породистый нос Даниэля вел его по какому-то только ему известному маршруту. — Что это? — спросил он, пытаясь вчитаться в прайс и одновременно глубоко вдыхая. У ларька, возле которого они остановились, толпился народ, но будто расступился перед Даниэлем, как вода перед Моисеем. Сашу начинало потряхивать от легкого озноба. Перемерз, подумал он неуверенно и ответил: — Что именно? — Медом пахнет. — Медовуха, наверное. Дани выразительно покивал и подергал его за рукав. Саша хмыкнул и полез за кошельком. Они отпочковались от очередей, пристроились в темном закутке под рыжей гирляндой и деревянными балками. Отсюда был виден каток, но люди вокруг их почти не замечали. От стакана Дани пахло смесью непонятных трав и просто оглушительно медом. Саша ограничился облепиховым чаем. Дани смешно морщился и пытался не обжечься, а Головин втягивал голову в плечи и из-под полуопущенных тяжелых век наблюдал за ним. — Ну, как? — Вкусно. Странный привкус, вроде как елкой закусил, и очень сладко. Алкоголя почти не чувствую, но оно жжется. — С можжевельником. Я подумал, тебе понравится. — Очень нравится. Спасибо. Суба немного пошарил глазами за Сашкиной спиной и притянул его к себе, обнимая за плечи и целуя в лоб. За ограждениями катались люди. Каток был битком. Кто-то падал, не умея нормально стоять на коньках, кто-то выделывался, представляя себя то ли Плющенко, то ли Туктамышевой. Летели вверх шапки, снежками перебрасывались даже здесь. Звенели лезвия об испещренный бороздами лед. Саша спиной чувствовал этот гомон и с силой зарылся лицом в куртку Дани, ощутив, как тот прижимает его крепче к себе. — Саша? — М-м? — Спасибо. — Ты уже говорил. — Еще раз скажу. — Пожалуйста. — Саша? — Чего? Повисла странная пауза. — Да нет, ничего. Саша улыбнулся и потерся щекой о твердое плечо. Что он там думал про интеллектуальную близость? Приятно, когда слова не особо нужны. Даниэль тихо рассмеялся и поцеловал его в ухо, чуть приподняв шапку. Его губы обожгли кожу кипятком, и Саша только сейчас понял, как сильно замерз и устал. — Ты совсем ледяной. Саша вдохнул-выдохнул, почесал уже отваливающийся нос одеревеневшим пальцем и отступил на шаг. Поднял голову вверх, ловя снежинки лицом. Пора было возвращаться домой.