31 декабря 2019 года 20.30 — 21.30 ***
В метро словно набилась половина Москвы. Даниэль уже даже не делал попыток отстраниться и позволил Саше висеть на его согнутом локте, хотя это было совершенно необязательно. Давка была такая, что любое понятие личного пространства пропадало напрочь. Саню вжало Даниэлю в подмышку, почти расплющило чужими телами. В носу чесалось и хлюпало, но дотянуться и вытереться не получалось, поэтому Саша старательно шмыгал. Булькало где-то над переносицей, а в носоглотке поселился сухой жар, царапающий и колючий. От духоты и запаха термоядерного перегара от соседа слева, от невозможности вздохнуть полной грудью и нормально высморкаться, Саню клонило куда-то в сторону, а в мозгах поселилась тупая монотонная боль. Даниэль подозрительно поглядывал на него сверху и хмурился. Он незаметно поддерживал его под лопатками, не давая заваливаться при торможении вместе со всеми, и все сильнее нервничал. Саша заметил, что уголок губ Дани подрагивает и тянется вниз, и это выдавало его с головой. Пришлось через силу выдавить улыбку и тихонько кивнуть, мол, порядок. Дани не поверил, но немного расслабился. Народ валил толпами. Вагон слегка похудел на остановке, но тут же снова раздулся под нарастающим внутренним давлением. Кто-то начал ругаться у правой крайней двери. Саша улавливал это утекающим сознанием, но сосредоточиться не мог. Ему в поясницу уперлось что-то острое, вроде уголка чемоданчика или дипломата, с такой силой и так внезапно, что он охнул. Синяк останется, подумалось ему. Дани над ухом шумно выдохнул медовым можжевельником и сместил руку на спине ниже. Сразу стало полегче. Почему-то даже дышать было проще, уткнувшись в куртку Даниэля. В голове прояснилось, и нараставшие гул и боль притупились, отползли, скуля, на задворки. Все еще очень хотелось чихнуть, и Саша чаще задышал ртом, переносицей вжимаясь твердое плечо перед собой. — Ты как? — спросил Даниэль по-русски. — Хорошо, — честно ответил Саша. Так, и правда, было хорошо. Он ощущал, как его слегка поглаживали по спине, взмокшей шеей ловил прохладное дыхание и, кажется, собирался заснуть. — «…ЦВЕТНОЙ БУЛЬВАР!..» — гриппозно проскрежетали динамики. Саша им искренне посочувствовал.***
Дворы резко отличались от того, что творилось на главных улицах. Они загадочно темнели переулками и тупиками, грохотали мусорными контейнерами, лаяли собачьими голосами на разные лады, разражались полупьяными выкриками своих обитателей, хлопали подъездными дверями, трещали сучьями деревьев на морозе и все никак не могли найти свою индивидуальность. Они были похожи друг на друга, любая топографическая ценность их падала в процентах, и казалось, что сливались они в один бесконечный ДВОР и празднично-развязно отказывались хранить молчание, заманивая маслянистыми пятнами света на белом снегу, и чего-то ждали. Саша, стараясь дышать не так шумно и болезненно, хватал воздух ртом. Глотка моментально замерзла, но зато душная дымка метро наконец окончательно выветрилась. Хотелось сделать какую-нибудь пакость рядом идущему Даниэлю, но получилось только громогласно чихнуть. Под ноги метнулась испуганной тенью кошка и пропала где-то в чахлых московских кустиках. Даниэль остановился и недовольно посмотрел на Сашу, мотающего на кулак сопли. — Допрыгался, воробушек? — спросил он строго. — Я тебя убью, ребенок. — Ой, да ладно, — невнятно произнес Саня, вытирая руки снегом. Интонации Даниэля напомнили угрожающие мамины, когда Сашка болел в детстве. В них содержалась ударная доза нежной обеспокоенности и реальная готовность утопить в горячей ванной, пока не поднялась температура. Головин вспомнил маму, с ожесточением сбивавшую с него веником налипший после улицы снег в коридоре, и это больше напоминало какой-то религиозный ритуал, вроде изгнания бесов. Видимо, так мама пыталась изгнать из него тупость. Не вышло. Даниэль придвинулся ближе и положил теплую ладонь ему на лицо, вытер большим пальцем под носом. — Зайдем в маркет? — вдруг спросил он буднично. — Зачем? — Шампанское. Ты говорил что-то про сжигание желаний. Саша хмыкнул. Он действительно как-то обмолвился про эту их новогоднюю забаву, но не стал уточнять, что дело это в принципе невыполнимое. Сколько раз приходилось давиться опаленной лишь по углам бумагой под бой курантов? Как-то у него даже шампанское пошло носом, потому что недосожженное желание застряло на полпути, а его самого разобрал такой истерический смех… В общем, пришлось переодеваться — вся рубашка была залита липким и отдающим кислятиной. — Ты не будешь пить то говно, которое толкает «Дикси», — уверенно сказал Саша, распихивая носками ботинок снег во все стороны. Почему они перлись через заметенную площадку, оставалось загадкой. — Дело не в качестве, а в традиции, — возразил Даниэль и тихо выругался, споткнувшись обо что-то. Потом продолжил: — А у тебя дома только кола. Лучше уж хреновое шампанское. — Тогда возьмем самое хреновое, по самой большой скидке. «Советское» там, или «Российское», — мстительно отозвался Головин, стараясь не думать, что, кажется, отморозил себе лодыжки, пока они ковыляли по сугробам. Даниэль хохотнул, но вряд ли от того, что понял, с чем столкнется. Хотя, кто его знает, чего он творил в своей бурной молодости. Саша вдруг опять ощутил холодок, прокатившийся вниз по хребту и осевший где-то в почках. Холодок был связан с сомнениями и метаниями, от которых он вроде как давно избавился. Саша судил о Даниэле со своей колокольни, складывал по кирпичику представление о нем с момента их первой нормальной встречи. Иногда докладывал в общую кучу что-то, почерпнутое из Интернета в праздном любопытстве. И все-то было стройным и основательным, пусть и не без изъянов. Дани все же был живым человеком, не без странностей и «плохих» дней. Но Саша привык к Даниэлю, который зарабатывает относительно большие деньги, живет на два дома Монако-Задар, с переменным успехом стоит в воротах, обожает своих котов (любых котов, если честно), и особо не парится по пустякам. Но иногда, через веселость и постоянно приподнятое настроение проступало что-то, если не пугающее, то настораживающее. Дани вскользь упоминал о детстве и юности, но никогда не останавливался на этой теме подробно, словно не хотел делиться. А Саша отчетливо понял, что Даниэля он знал постольку, поскольку тот о себе рассказывал. И выходило, что знал он только Даниэля нынешнего. Может, это было и не важно, но отчего-то стало немного печально. — Саша? Алекс? Алекс, да что с тобой? — донеслось через плотную пелену мыслей. Даниэль обхватил его ладонь и сжал, привычно заглядывая в лицо. — Ты точно заболел. Придем, получишь по заднице своей отмороженной. — Угу, — хрипло произнес Саша и неожиданно даже для себя обнял Даниэля, все крепче сжимая руки. А потом выпалил не в тему, поддавшись детсадовскому настроению: — Тогда еще шоколадку возьмем, ладно?***
Простуженные фонари подмигивали тусклыми лампами. Снег у входа в супермаркет вычистили, и теперь там сверкал голый асфальт. Идти стало легче. У автоматических дверей торчал мальчик лет пяти. Он выпрыгивал из темноты и несся на крейсерской скорости к стеклянным створкам. Видимо, проводил эксперимент. Двери открываться не успевали, и пацан тормозил об них всем собой. Изнутри орал охранник. Слышались крики продавцов за кассами, которые настойчиво просили «ненормальную мамашу» забрать ребенка. Саша старательно маскировал в кулаке кашель под смех. Мальчишка снова возник в озере желтого света, но в этот раз вонзился не в стекло, а в ногу Даниэля. Субашич ойкнул, поймал падающего ребенка за капюшон и подхватил на руки. Они разглядывали друг друга с явным интересом. Мальчик потер румяную щеку и пнул Даниэля грязным ботинком в живот. Из магазина выбежала всклокоченная мать. — САША! — рявкнула она, застыв на пороге. — А? — слаженно откликнулись мальчик и Головин. Даниэль поспешно отпустил ребенка, и тот влетел уже в мать, едва устоявшую на ногах. Она обхватила его руками и, подозрительно зыркнув на душащегося смехом Сашу и обескураженного Даниэля, вернулась обратно. Пацан все время оборачивался, не слушая ее тихую ругань. Помахал им через стекло и сунул палец в нос. — Ты чего его схватил? — спросил Саня. — Рефлекс, — отозвался Даниэль, провожая эту парочку туманным взглядом. Внутри было тепло и празднично, но как-то уныло. Под потолком блекло поблескивала в электрическом свете мишура. Пластиковые панели были украшены самодельными снежинками, криво налепленными на скотч. Между стеллажами слонялись люди, таскавшие за собой корзины и тележки. Холодильник с мясной и сырной нарезкой заметно пустовал. Рядом с ним толкались, переругивались, возмущались. Женщина с усталым лицом постигала дзен, зависнув неподвижно перед банками с консервированными ананасами и персиками. Она вроде даже моргала в такт осточертевшей «Jingle bells» из колонок. Саша аккуратно обогнул ее и барским жестом указал Даниэлю на алкогольную секцию, также основательно поредевшую. Между бутылками зияли тревожные дыры. Субашич тоже подвис. Он недоуменно разглядывал желтый ценник с пятидесятипроцентной скидкой на и так не слишком дорогое «Советское». Наверное, прикидывал курс евро к рублю, и у него не сходилось. Где-то рвалась нить логики. — Шампанское не может стоить два с половиной евро, — сказал он. И обвиняюще посмотрел на Сашу. Головин только плечами пожал. Конечно, не может, только их не спрашивали. Больше выделывался, традиции ему важны, ага. — Возьми другое, — предложил Саша и оставил Даниэля решать этот вопрос в одиночестве. Он попетлял между стендами, сунулся за шоколадом, но там было людно, а светить рожей не хотелось. Нос продолжал течь, кожа над губой уже слегка воспалилась и побаливала. Горло чесалось и снаружи, и изнутри. Быстро согревшись, он почувствовал, что его опять начало развозить. Он торопливо цапнул пару шоколадок с краю и вернулся. Даниэль продолжал рассматривать бутылки и крутил то одну, то другую в руках. Вопрос никак не решался. Саша забрал у него ту, что была со знакомой этикеткой, и вытолкал его в проход. У лотков с фруктами остановился уже Головин и потянулся за пакетом. Дани запыхтел позади и оттеснил его в сторону. Он придирчиво выбирал мандарины, один за одним, и мешал подошедшему мужику, пытавшемуся его обойти. Они невзначай потолкались локтями, причем Саша услышал пару знакомых и ласковых из своего лексикона. Мужик вдруг покосился сначала на Сашку, а потом на Даниэля, и лицо его начало вытягиваться. Он выпучил глаза, а челюсть была готова свалиться на грудь. Головин сделал вид, что не заметил и поспешно отвернулся. Потом бочком сдвинулся к ничего не видящему Даниэлю. — Пошли, — прошипел он. — А? — Пошли, говорю. Только не оборачивайся. Не оборачивайся, блядь! Тихо охеревающий мужик остался стоять с пустым пакетиком в опустившейся руке, а Саша выталкивал Даниэля к кассам. — Чего ты? — не понимал Даниэль и пытался сбросить с себя больно сжимавшие предплечье пальцы. — Ничего. Да не вертись ты. — Нас узнали, что ли? — понял Дани. Саша не ответил и посильнее натянул шарф на лицо. Его вдруг разбила крупная дрожь. Веко дернулось, и он прижал его холодным пальцем. Адреналиновая волна накрыла его и схлынула, оставив сердце заполошно биться. Кровь прилила к лицу, и скулы обожгло горячим. Даниэль этого не рассмотрел, и Саша почувствовал, что пережил такой страх, какого давно не испытывал. Теперь он заметил, как много людей в магазине, и будто ловил на себе их тяжелые что-то знающие взгляды, и от них стало жарко и тревожно. «Температура. Это температура. Надо найти аспирин или парацетамол. Господи, это всего лишь температура», — билась пронзительная мысль у него в голове. — Пакет нужен? — Затюканный и изнуренный работой в праздники голос вывел его из панического состояния своей обыденностью. — Да, — четко ответил Даниэль и улыбнулся девушке за кассой самой широкой улыбкой. — С Новым годом! — И вас. — Кассирша радости Субашича не разделяла и немного дергано пробивала их покупки пикающим сканером. Под глазами у нее размазалась тушь, но она продолжала тереть там пальцами. — Это все? Саша, очнувшийся от своего ступора, встряхнул головой и не глядя бухнул на ленту пару сникерсов, которые, оказывается, сжимал вспотевшими ладонями. Даниэль снова тревожно посмотрел на него, а девушка закатила глаза, пробивая второй чек. — Спасибо за покупку, — сказала она на прощание таким тоном, словно упрекала их во всех человеческих грехах. На улице Саша спешно расстегнул ворот куртки и распустил шарф, подставляя пылающее лицо и шею холодному ветру. Даниэль, немного задержавшийся в дверях, оттащил его от порога чуть в сторону. — Плохо, маленький? — Странно усилившийся резковатый акцент исковеркал его французский, но Саша все равно его понял. Покачал головой и запрокинул ее назад, ловя ртом снежинки. Морозный воздух слишком неспешно возвращал спокойствие. — Саша? — Да нормально все, — огрызнулся Головин, ощутив прилив раздражения. — Жарко. Хотелось умыться колким снегом, чтобы окончательно согнать это отвратительное чувство. Беспокойство Даниэля было почти осязаемым, и от этого становилось тошно. Под ногами вдруг что-то завозилось. Саша вздрогнул и опустил взгляд. Об его джинсы терлась небольшая кошечка и просительно и тонко мяукала. В ее глазках-фарах отражался свет, как в диафрагме. Саша поспешно присел на корточки и почесал ее за ухом. — Есть чем покормить? — спросил он у Даниэля, уже шуршащего пакетом. Кошка ластилась к ладоням и запястьям, вставала передними лапками на колени и норовила потереться усами о Сашин подбородок. Острые коготки цеплялись за плотную ткань, а Саша цеплялся за возможность не смотреть на Даниэля прямо сейчас. Его захлестнуло жарким стыдом. Они были спрятаны в темноте за выступающим фасадом супермаркета, у подвала, дышащего затхлой теплотой. Под подошвой поскрипывал снег, а над головой Даниэль терзал упаковку с колбасной нарезкой. Разделавшись с ней, он тоже присел рядом, протягивая кошке угощение. Та с урчанием набросилась на сервелат. — Успокоился? — спросил Даниэль и принялся колбасными руками заматывать шарф на Саше обратно. — Ага, — буркнул Головин и погладил утробно заворчавшую кошку. — Слушай, даже если нас и узнали, то кто поверит, а? — Дани, как всегда, глядел в самую суть. Поразительная способность вытряхивать скелеты из шкафов. Он положил перед кошкой еще один кусочек, а Саша бездумно проследил за его движением. — Вечно находишь проблемы там, где их нет. А знаешь, в чем настоящая проблема? — В чем? — В том, что ты сейчас окончательно промерзнешь, а у нас самолет завтра вечером и игра через три дня. Саша невольно рассмеялся и чуть не прикусил язык, когда сбоку громыхнуло. Со свистом взвилась желтая искорка в низкое темное небо и бабахнула там, раскрываясь сияющим зонтом. Ей визгом вторили сработавшие сигнализации на припорошенных снегом машинах. На детской площадке собрался народ, что-то шумно обсуждающий и взрывающийся смехом на каждый залп салюта. Эхо сотрясало воздух, а отсветы озаряли все вокруг на короткие мгновения-всполохи. Кошка сбежала, скрывшись в подвале, а Саша ощущал, что с каждым «ба-бах» он возвращал себе былое спокойствие. Они поднялись на ноги. Даниэль высился сбоку и с благостным выражением смотрел вверх, сияя вместе с фейерверком. А Саша смотрел на него. — Колбаску будешь? — спросил Даниэль, не глядя протягивая ему вскрытую упаковку.