1672 год

Маркиз де Сеньеле* уютно устроился в кресле перед камином, ожидая, когда к нему присоединится его приятель маркиз де Лавальер. Сеньеле явился отужинать и проститься с ним, потому что завтра они разъедутся в разных направлениях: Сеньеле вместе с остальными придворными в Версаль, Лавальер – обратно в Утрехт, на войну*. Но беседы не получалось. Лавальера то и дело дёргали по разным мелочам. То слугам нужно было что-то уточнить, то его жене. Ведь Лавальер вернётся во Францию теперь нескоро, а если судьба окажется к нему неблагосклонной, то не вернётся вовсе. Сеньеле огорчился бы в этом случае. С Лавальером его связывали не только приятельские отношения, но и любовные. Это Лавальер на пару с маркизом де Марсийяком стал для Сеньеле проводником по саду содомских удовольствий. Их связь хоть и была периодической, но всё-таки приятной. Покачивая ногой, облачённой в алый чулок с золотой вышивкой, Сеньеле любовался своими кольцами. Он любил роскошь, к досаде своего великого отца, и готов был тратить на красивые вещи большие суммы. Потому что красивые вещи делали красивее его самого. Его семья богата, какой смысл жить скромно? - В сотый раз прошу меня извинить, - Лавальер вернулся в свой кабинет и устроился в кресле рядом с маркизом. – Полагаю, на сей раз улажены все вопросы. - Мне так жаль, что вам приходится возвращаться в Утрехт, - вздохнул Сеньеле. На его лице отразилась неподдельная печаль. - Однако сам я не жалею, - сказал Лавальер. – Мне здесь скучно. - А там весело? – Сеньеле вдруг вцепился в подлокотники кресла. – Каждую минуту вам грозит какая-нибудь опасность! - Это верно, - согласился Лавальер. – Но вы знаете мою ситуацию. Распоряжаться собой я могу не в полной мере*. - Ах, простите, - смутился Сеньеле и на его пухлых щеках расцвёл румянец. Лавальеру нравилось, как легко его приятель краснеет. В миг алым цветом заливалось не только его лицо, но и уши, и шея. А всё прочее тело оставалось белым, как нетронутый снег. Впрочем, этот 21-летний сибарит, который, казалось, мог вынести только самые нежные ласки, имел и другую сторону. Все о ней узнали недавно. Кольбер, обеспокоенный тем, что его сын тонет в разврате как в болоте, отправил его в Рошфор к своему брату, а затем в Прованс, а затем и вовсе за границу: в Провинции, Англию и Италию. Было объявлено, что Сеньеле едет постигать тонкости морского дела, чтобы стать отцу достойным преемником, но все поняли причину отъезда правильно: Сеньеле отправили подальше от содомитов из Пале-Рояля. Однако, попробовав запретный плод, Сеньеле не желал забывать его в вкус. Путешествуя, он набирался опыта не только в морском деле. А в Италии он наконец сблизился с графом де Марсаном, с которым до того долго переписывался. Любви между ними не случилось, но завязалась дружба. Кольбер мог бы иметь все причины для отчаяния, но его сын, посвящая ночи шалостям, дни проводил с толком. Он учился, наблюдал и запоминал. Величие Франции невозможно без современного флота, и Сеньеле, раз в будущем дела флота окажутся в его руках, хотел принести пользу. Наставники были им довольны. Отец был им доволен. И, как выяснилось, король тоже. И теперь никому не было дела, с кем он делит постель. Сеньеле доказал, что он юноша разумный и его можно оставить в покое. - В армии не так плохо, - сказал Лавальер. - Есть свои развлечения. Опасность меня не пугает. Надеюсь, вы не думаете, что я трясусь за свою шкуру. Но главное, только там у меня есть возможность проявить себя. Король любит храбрецов. Может, однажды он простит мне, что мы с Луизой вылезли из одной утробы. - Вы забыли упомянуть герцога де Люксембурга*, - улыбнулся Сеньеле. – Где он, туда и вас манит. Все прочие причины кажутся второстепенными. - Люксембург… - пробормотал Лавальер. – Да, пожалуй. Я скучаю по нему. Сеньеле кивнул. Он был доволен, что догадался верно. - Скажите… - начал он и тут же запнулся. Потом собрался с духом и продолжил: – Меня кое-что волнует. Я сомневаюсь… И помочь мне может только человек с опытом, который есть у вас. - Интересно, - Лавальер подался к нему. – Что за сомнения, мой дорогой? Сеньеле взглянул на красивое лицо приятеля. Его всегда зачаровывала нежная прелесть Лавальера. Контраст между ней и истинной сущностью маркиза поражал. Если его сестра стремилась к добродетели, то он стремился к пороку. Но порочная жизнь не оставила на нём следа. Голубые глаза оставались ясными, а кожа чистой. Как будто многочисленные любовники и пирушки случились с кем-то другим. Лавальер даже выглядел ровесником Сеньеле, хотя был на десять лет старше. - Маршал де Креки* стал оказывать мне знаки внимания, - признался Сеньеле, снова краснея в тон своих чулок. – Однако... я не уверен, стоит ли мне… Возможно, лучше сделать вид, что я не замечаю. - Креки вам не нравится? – Лавальер представил себе сурового маршала, который поёт серенады под окном маркиза и с трудом удержался от улыбки. - Не знаю, - признался Сеньеле. – Ему сорок семь. Так много! - Если вас это смущает, выкиньте его из головы. Креки не сможет вам досаждать долго. Ему скоро возвращаться в армию. - Скоро? – всполошился Сеньеле. Значит, не осталось времени для раздумий. - Он практически поедет по моим следам, - кивнул Лавальер. - Тогда, Жан, прошу, скажите, мужчина его лет способен удовлетворить молодого мужчину? Лавальер захохотал. Ну, разумеется. У кого ещё Сеньеле искать ответа? Ведь Лавальер спит с герцогом де Люксембургом, который почти одного возраста с Креки. - Я могу говорить только за господина де Люксембурга, - отсмеявшись сказал Лавальер. – Часто он будит меня по ночам, чтобы повторить то, что мы делали вечером. Его член крепок, я не могу жаловаться. Однако… - Однако? – навострил уши Сеньеле. - Понятия не имею, в каком состоянии орудие Креки. Может, оно уже заржавело и ни на что не годно. Поручите кому-нибудь поспрашивать об этом. - Но времени почти нет! – вскричал Сеньеле. – Сами сказали! - Тогда решайтесь! - Ах, вы правы! – Сеньеле вскочил на ноги и стал расхаживать по кабинету. – Мне нравится, как он говорит со мной. Как говорит обо мне. Он говорит, что не встречал такого разумного и талантливого юношу. Говорит, что мой ум не уступает моей прелести. Что все победы он будет посвящать мне. Что я живу в его сердце. Что прежде он никого не любил так. Он говорит, что ему достаточно смотреть на меня. Что моя кожа, словно сливки. И что он – кот, который желает лизать… Сеньеле вдруг смутился, представив, как Креки опускается перед ним на колени. - Последует ли продолжение? – спросил Лавальер. – Не ожидал, что маршал де Креки – поэт. - Он говорит, что Амур своей стрелой повредил ему голову и теперь там одни оды мне, - почти прошептал Сеньеле. - Главное, чтобы Креки не взялся публиковать их, - заметил Лавальер, а затем добавил, видя недоумение юноши: - Я же вижу, вы всё для себя решили. Ступайте к нему, удовлетворите своё любопытство. Если ошибётесь, нестрашно. Молодость – время для ошибок. Я в ваши годы ошибался столько раз, что страшно делается. - Вы правы, - сказал Сеньеле. – Вы правы! Прощайте, Жан! Ах, нет, не прощайте! До встречи! Сеньеле быстро наклонился к Лавальеру, чмокнул его в щёку, а затем попрощался как полагается: взмахнул шляпой, отвесил поклон. Оставшись один, Лавальер обратил взор к огню. Он вспомнил дни своей молодости. Тогда король любил его сестру, а с ним желали общаться все вокруг. Дамы делали ему намёки, что примут его с благосклонностью. Кавалеры платили за его выпивку и смеялись над его шутками. Брат фаворитки короля – это ведь ужасно важная персона. Именно успех Луизы помог ему попасть в Пале-Рояль. И теперь Луиза винит себя за это. Думает, что не окажись она у подножья трона, Жан не попал бы в круг друзей Месье и не стал бы содомитом. Какая наивность. Однако Луиза права в том, что благодаря ей знатные содомиты обратили на него внимание. Хотели через него влиять на неё. Как будто на неё можно влиять! Она как скала в море. Не сдвинется даже под ударами стихии. Но Лавальер позволял своим поклонникам заблуждаться. Они делали ему подарки, одалживали большие суммы денег, а в ответ ждали, что он замолвит за них слово перед Луизой, а она – перед королём. Знали бы они, какое вызывают у неё отвращение. Герцог де Люксембург тоже был в их числе. Выделялся он только своим уродством: невысокий, горбатый, значительно старше. Лавальер не мог понять, на что Люксембург вообще рассчитывает. Игнорировал его. Люксембург воспринимал это спокойно, будто знал, что пройдёт немного времени и Лавальер сдастся. Однажды, когда Лавальер кутил в компании Маникана, Марсийяка, Вильруа и Кавуа*, в таверну зашёл Люксембург. Лавальер не замечал его, пока тот не подошёл к их столу. Лавальер, будучи порядком пьяным, закатил глаза и хотел сказать Люксембургу колкость, но не успел и рта раскрыть, как вокруг герцога поднялась суета. Маникан усадил его на своё место и прилип к нему взглядом. Остальные кавалеры тоже позабыли обо всём, кроме Люксембурга. - Господа, - сказал герцог, а в его глазах плясали чёртики, - я кажется, ошибся таверной. Где-то меня ждут друзья, но, учитывая тёплый приём, уходить от вас мне совестно. - Значит, сударь, это судьба привела вас к нам, - заявил Маникан. – Вы же знаете, если ей перечить, она начнёт сердиться. - Но и покорность ей тоже не по душе, - возразил Люксембург. - Как же быть? – серьёзно спросил Вильруа. Он подпёр щёку кулаком и ждал, что герцог откроет ему секрет. - Полагаю, следует понять, какие действия обернутся для вас большей выгодой, - ответил Люксембург. На Лавальера он даже не смотрел. - Неужели всегда всё надо просчитывать? – спросил Кавуа. Его возмущало, что все отдают предпочтение разуму, а не сердцу. Он был уверен, что его сердце лучший советчик. Иначе умереть со скуки можно. - Всегда! – заявил Люксембург, расстроив молодого кавалера. – Однако слушайте интуицию. Иногда лучше полагаться на неё, чем на расчёты. - Как это всё сложно, - застонал Марсийяк. – Вот бы точно знать, что делать в любой ситуации! - Будьте верным себе в первую очередь, - сказал Люксембург и вдруг перевёл взгляд на Лавальера. Тот не ожидал, а потому не успел проглотить кислое вино. Герцогу пришлось увидеть его перекошенную физиономию. Молодёжь при дворе обожала Люксембурга. Изъяны его внешности никого не волновали. Его жизнь казалась молодым людям полной приключений. Все немножко завидовали Люксембургу, хотя мало кто согласился бы поменяться с ним местами. Путь герцога не был устлан лепестками роз. Однако он накопил завидный опыт: и в делах военных, и в делах любовных. И на обоих поприщах ему сопутствовали победы. Но Лавальеру не было до этого дела. Ему нравятся молодые и красивые. Такие же как он. Что ему делать с Люксембургом в постели? Его байки слушать? Ах, увольте. - К слову, господин герцог, - встрепенулся Марсийяк, даже протрезвел немного, - должен вас поблагодарить устно. Моего письмеца явно недостаточно. Вернув долг за Жана, вы вернули мне вкус к жизни. - Что? – не понял Лавальер. Он проиграл Марсийяку в карты, но и думать об этом забыл. Потому что долгов у него было так много, что выход был только один: забыть о них. Лавальер не умел обращаться с деньгами. Стоило им оказаться в его руках, как деньги испарялись. Это было сродни волшебству. - Вы, Жан, были должны мне кругленькую сумму, - сказал Марсийяк беззаботно, ведь, о чём ему теперь переживать? – Наша дружба велела мне молчать, но чем тоньше становился мой кошелёк, тем тревожнее делался я. К отцу я не мог пойти, он бы разозлился. Люксембург поморщился. Казалось, он предпочёл бы остаться тайным благодетелем. Однако то была игра с его стороны. Он рассчитывал на длинный язык Марсияйка. Ведь именно Марсийяк и проболтался ему о долге Лавальера. Говорить они начинали о минусах и плюсах армии испанского короля, это была обычная светская беседа, а потом всё свелось к Лавальеру. Марсийяк тогда сам не понял, каким образом это случилось. Но он выложил Люксембургу всё, что знал о приятеле. Пожаловался на его легкомыслие, мотовство и дырявую память. Через день он получил от Люксембурга сумму, равную той, которую задолжал Лавальер. А также просьбу – не говорить Лавальеру об этом. Марсийяк, особо не размышляя, решил, что приглянулся Люксембургу. Этим всё и объяснил себе. - Всё равно не понимаю, - сказал Лавальер, переводя взгляд с Люксембурга на Марсийяка. - Я нравлюсь герцогу, - громким шёпотом пояснил Марсийяк. Он сиял от гордости, как новый луидор. Люксембург загадочно улыбался. А Лавальера как холодной водой окатили. Значит, Люксембург всегда был поблизости не из-за него, а из-за Марсийяка. Прозрение заставило Лавальера нервно хохотать… Вспоминая об этом, Лавальер и сейчас улыбался. Позже выяснилось, что Марсийяк ошибся. Но к тому моменту Лавальер потратил изрядное количество времени на досаду и ревность. Люксембург, который прежде был ему не нужен, вдруг сделался необходим. Лавальер понял, сколько у него достоинств. Поверил в сплетни о его несокрушимой мужской силе. Он распалял себя фантазиями. Стал искать общества герцога. Первым поцеловал его… Тогда ему казалось, что всё происходит само по себе, а теперь он понимал, что всё Люксембургом было спланировано. Герцог просто поставил на слабости Лавальера и получил его всего. Какое счастье, что скоро они свидятся. Всего-то две недели в пути. Приятели сочувствовали ему, ведь король не желает его видеть при дворе, он пропускает многие празднества, но Лавальер мог это пережить. Он знал, что нужен герцогу де Люксембургу, не как брат фаворитки короля, ведь Луиза давно фавор утратила, а сам по себе, и это знание помогало ему спасаться от многих печалей.