1672 год

Настал долгожданный вечер. Ещё немного и распахнут двери зала, где пройдёт бал-маскарад. Придворные прилипли к зеркалам, наряжаясь. Месье тоже не был исключением. Он придирчиво разглядывал своё отражение. Не слишком ли скромным получился костюм? Штаны из парчи, напоминающие широкую юбку, были голубого цвета и украшены бриллиантами. Чулки и многочисленные ленты – розовые. Декоративная позолоченная кираса прикрывала спину и грудь. Талию опоясывал белый шарф, к которому крепилось золотое яблочко на цепочке. Пышная пена кружев скрывала пальцы. На голове – венец из золота. Парис из Месье получился хоть куда. В итоге он тоже так решил и довольно улыбнулся себе. Осталось добавить к образу последние штрихи: подвести глаза сурьмой и напомадить губы. Он услышал, как отворилась дверь, но не стал отвлекаться на входящего. Одно неверное движение и сурьма окажется на щеке. Шевалье, а это был он, приблизился к принцу и положил руки ему на талию. - Вы затмите всякую Елену, - прошептал в аккуратное ушко. Месье фыркнул, но ему было приятно. - Придётся обойтись без Елены, милый. Дама, собиравшаяся ей быть, передумала. - Что только подтверждает мои слова. На самом деле причина была иной. Та дама надеялась увидеть Парисом душку Вильруа, а раз брат короля забрал роль себе, к чему быть Еленой? Накрасившись, Месье обернулся к шевалье и оглядел его. Шевалье нарядился в пастуха. Только, пожалуй, это был король пастухов. В шелках и увешанный драгоценностями. Даже посох украшала шёлковая голубая лента. - Я думал привести с собой настоящую овцу, - сообщил шевалье. – Но она могла насрать посреди зала. Месье засмеялся, представляя, какие бы лица у всех сделались. Шевалье потянулся к нему, чтобы поцеловать, но его губ коснулись пальцы. - Не сейчас, милый, - с сожалением сказал Месье. – Я ведь накрашен. - Верно говорят, что косметику придумал сам дьявол! - Ночью я подарю вам тысячу поцелуев. - А сейчас – ни одного? - Дождитесь ночи… Шевалье горестно застонал. Снаружи спальни послышался весёлый галдёж. Через пару минут кавалеры принца уже склонились перед ним. - Вы дивно выглядите, ваше высочество, - восхитился Фуа. - Будь Парис таким, мы бы читали другую историю, - вторил Марсийяк. - Менелай бы отправился к стенам Трои, чтобы получить вас, - подхватил Эффиа. - Про Елену никто бы и не вспомнил, - кивнул Беврон. - Филипп Прекрасный! – воскликнул Марсан. – Вот как надо величать вас. Месье томно улыбнулся и отбросил кудри за спину. Кавалеры распрямились и теперь можно было разглядеть их костюмы. Эффиа и Беврон, решившие быть Одиссеем и Диомедом, оделись схожим с Месье образом. Только Эффиа предпочёл оттенки зелёного, а Беврон – синего. Марсийяк вырядился морским божеством. С его плеч свисало подобие рыболовной сети, а костюм украшали жемчуг и ракушки, которые зимой раздобыть оказалось настоящей головной болью. Фуа придумал быть золотой рыбкой. Его портному удалось изобразить чешую с помощью множества жёлтых лоскутков и золотых нитей. Марсан был в алом костюме, а чулки натянул зелёные. Юноша пояснил, что он - цветок. Хотел добавить, что костюм шили в великой спешке, ведь изначально планировался совсем другой образ – Париса, но прикусил язык. - Я рад, господа, что среди вас есть представители флоры и фауны, - усмехнулся шевалье. – Мне, простому пастуху, было бы одиноко в обществе героев и богов. Месье снова повернулся к зеркалу. Ему казалось, что чего-то не хватает. Может, жемчужной нити на шею? В одном из недавно построенных залов Конверта* уже разместились музыканты и господин Люлли. Они настраивали инструменты. Слуги суетились, поправляя ковры на возвышении, где стояли кресла для короля и королевы. Другие - зажигали свечи в жирандолях, канделябрах и огромных люстрах, которые сейчас были опущены до самого пола. В соседнем зале расположили столы и сейчас на блюдах поварята раскладывали пирожные и прочие сласти. Также в избытке было вин и ликёров. Постепенно бальный зал наполнился придворными. Месье полагалось явиться одним из последних, и за ним послали, когда все прочие герцоги были на месте. Прежде чем войти в зал, он взял под руку Мадам. Костюм той поражал воображение. Вокруг головы был обмотан кусок бархатной ткани, украшенный крупным алмазом, на плечах лежала накидка, сооружённая из павлиньих перьев, искусно скреплённых серебряными нитями. Лизелотта бы с радостью осталась в своих покоях, но король пожелал, чтобы присутствовали все члены королевского семейства. Раздались дружные ахи. Придворные выражали восхищение тем, как выглядят герцог и герцогиня Орлеанские. Миньоны в это время присоединились к остальным кавалерам и встали позади дам. Таков был порядок. Шевалье из-за этого не любил балы. Всё до того регламентировано, что, казалось, полной грудью не вздохнуть. И целый вечер придётся наблюдать за Месье со стороны. Когда церемониймейстер объявил о появлении короля, заиграли музыканты. Людовик шёл, постукивая тросточкой, Мария Терезия старалась не отставать. Он был Солнцем, она – его лучезарной супругой. Взаправдашнее солнце немногим сияло ярче, чем король и королева. Костюмы их были из золотой парчи, кружева - тоже золотые. Всюду бриллианты, даже розетки из лент на туфлях ими украшены. Дамы присели в реверансах, кавалеры замерли в поклонах. Король величественно кивал то в одну сторону, то в другую. Он находил, что балы и празднества помогают завоевать любовь подданных. С одной стороны, придворным лестно, что они так близки к особе короля, с другой – великолепный образ жизни французского двора будоражит умы даже иностранцев и увеличивает престиж Франции. Первым танцем был бранль. Людовик танцевал его с Марией Терезией. Придворные пока только смотрели. Но вскоре пришёл черёд других пар. Граф д’Арманьяк танцевал с женой. Катрин была на третьем месяце беременности, но пока ей это не мешало. Она порхала, словно ничего не весила, а граф и вовсе числился среди лучших танцоров. Маркиз Вильруа, изображавший Амура, тоже танцевал с женой, но у каждой дамы в зале создалось впечатление, что улыбки этого чаровника адресуются ей. Граф де Гиш, чтобы угодить отцу, пригласил графиню. Однако всем было очевидно, что нет на свете менее заинтересованных друг в друге людей, чем эти супруги. После танцевали гавот. После - менуэт. Партнёром королевы стал Месье. Шевалье танцевал с графиней д’Арманьяк. Эффиа и Беврон решили не танцевать, чтобы не разлучаться. Они шептались, обсуждая других. Беврон был в восторге от чувства юмора маркиза и смотрел на него с великой нежностью. - Кто это? – вдруг спросил Эффиа, указывая на даму, появившуюся в дверях. Она была слишком уж высока, лицо скрывала за веером. Смоляные кудри, убраны на древнегреческий манер. Её костюм почти полностью повторял костюм Месье: голубая юбка из сатина, розовые ленты. Дама явно хотела намекнуть, что между ней и принцем что-то есть. - Будь я проклят, если это не Шатийон, - ответил Беврон. - Неужели… - начал Эффиа, но договаривать фразу не стал. Быстро перевёл взгляд на принца. Тот не замечал странную даму. Шевалье, по счастью, тоже. Тогда Эффиа двинулся к выходу, Беврон за ним. Они держали себя так, будто шли просто перекусить. Но когда поравнялись с Шатийоном, взяли его под руки и увлекли за собой в зал, где располагался буфет, а потом в следующий, где уже никого не было. Шатийон пытался сопротивляться. Одеться Еленой Прекрасной – выходка дерзкая и почти безумная, особенно после того, что случилось, но ведь Месье нравятся дерзкие кавалеры. Шатийон был на грани отчаяния из-за того, что его все игнорируют, а особенно Месье, поэтому пошёл на риск, желая прилюдно заявить о своей любви. - Это такая форма самоубийства? – спросил Беврон. Теперь, когда его чувства к Месье остались в прошлом, юного балбеса было почти жаль. Шатийон резким движением высвободил руки и собрался вернуться туда, откуда его увели. - Добиваетесь, чтобы вас прогнали? – в свою очередь спросил Эффиа. – Как великодушно с вашей стороны. - О чём вы? – Шатийон оглянулся. - Ну, как же, мой дорогой, - удивился Эффиа его недогадливости. – Вы даёте шевалье новый повод злиться. На сей раз он наверняка потребует от Месье, чтобы духу вашего здесь не было. Уже утром вы покинете Версаль, а через пару дней прелестную голову его высочества. Вспоминать вас будет только Варанжевиль. Шатийон замер. Эффиа облёк в слова его главный страх. Безусловно, Шатийон, собираясь на бал, понимал, что всё для него может кончиться сегодня вечером, но то было смутное понимание. Главным юноша считал привлечь внимание Месье. Остальное - пропади пропадом. Но если его прогонят, всё станет в разы хуже. Надежды не останется. Даже её тени. Шатийону придётся вернуться в отчий дом и проклинать себя до конца дней. Он свесил голову, плечи поникли, кулаки сжались. - Возвращайтесь к себе, - сказал Беврон. – Пока вас не узнали. Ничего не ответив, Шатийон побрёл прочь. Кавалеры глядели ему в спину. - Чему я только что стал свидетелем? – улыбнулся Беврон. – Вы проявили доброту? Эффиа закатил глаза. - Доброту! Что это такое, мой дорогой? Я просто избавил Месье от лишних переживаний. Эффиа хотел вернуться на бал, но Беврон осторожно схватил его за локоть и увлёк к оконной нише. - Всего пять минут, - попросил Беврон. Он обнял маркиза и закрыл глаза. Нежность, охватившая его, была такой сильной, что горло сдавило. Эффиа в первые мгновения оторопел и стоял, свесив руки вдоль тела, позволяя себя обнимать. Он боялся, что сейчас Беврон примется его лапать и помнёт костюм. Тогда всякому в бальном зале станет понятно, чего ради они уходили. Но Беврон просто держал маркиза в объятиях. Эффиа, наконец, расслабился и обнял Беврона в ответ. Даже склонил голову ему на плечо. Свидетелями этому стали только звёзды, подглядывающие в окно. Около полуночи бал завершился. Королевское семейство отправилось ужинать. Придворные - следом. Шевалье, бывший в их числе, злился. Думал, что король, наверное, не способен пережёвывать пищу, если ему в рот не глядят. Но своё нетерпение и раздражение нельзя было показывать. Шевалье натянул на лицо что-то вроде улыбки и пялился главным образом на Месье. Тот, как будто не замечал этого, но шевалье знал, что принц притворяется. Иначе зачем ему с таким томным видом вонзать зубы в куриное крылышко. Когда король насытился, Месье подал ему салфетку. Шевалье понадеялся, что хоть церемонию раздевания он пропустит. Так и случилось. Когда король ушёл в спальню, увлекая за собой большую часть придворных, Месье остался. - Я сослался на усталость, - прошептал он. - Чтобы никто в ней не усомнился, могу понести вас на руках, - предложил шевалье. Месье улыбнулся и покачал головой. Вместе с шевалье и остальными кавалерами он пошёл на свою половину. В некоторых залах свечи почти догорели и приходилось напрягать глаза, чтобы не врезаться во что-нибудь. - Подарите мне танец, ваше высочество, - вдруг сказал шевалье. Месье, не колеблясь, протянул ему руку. Эффиа стал напевать мелодию. Другие тотчас к нему присоединились. Шевалье и Месье пытались танцевать что-то вроде паваны, но вскоре принц не выдержал и расхохотался. А шевалье подхватил его на руки и стал кружить. Месье протестующе завопил. - Филипп! Я слишком тяжёлый! Надорвётесь! - Не тяжелее котёнка! – возразил довольный и чуть запыхавшийся шевалье. - Позвольте пригласить на танец вас, несравненный Марсийяк, услада моих очей, - сказал Фуа, фыркая от смеха. - Это слишком большая честь для меня, галантнейший из графов, - Марсийяк спрятал лицо за ладонью, словно за веером. – Я не могу согласиться. - Сделайте такое одолжение. - Но я лопну от счастья, лучше оставьте меня. Дурачась таким образом, кавалеры всё-таки сумели добраться до спальни Месье. - Я сам раздену его высочество, - сказал шевалье, затворяя двери. – Ступайте. Кавалеры были только рады. Безудержное веселье сходило на нет. Теперь захотелось спать. Фуа поплёлся к жене, с которой был вынужден жить в Версале, ведь комнат не хватало. Счастливчик Марсан ещё был холостым, Марсийяк - вдовцом, а Беврон – мальтийским рыцарем. Эффиа, всегда занимавшему при Месье особое положение, выделили несколько комнат. Ему не приходилось делить кровать с женой, но всё равно маркиз пошёл с Бевроном. До сих пор не верилось, что связь с ним можно не скрывать. Разумеется, Эффиа не кинулся в омут страсти с головой. Для окружающих он оставался всё тем же: разумным и деловитым. Но жизнь стала проще. Больше никаких свиданий в спешке и пробуждений на рассвете, чтобы успеть незамеченным вернуться в свою спальню. Пока слуга зажигал свечи в шандалах, Беврон помог Эффиа снять кирасу. Отвёл в сторону его рыжие локоны, лежавшие на плечах, и поцеловал в шею. Эффиа улыбнулся, но больше никак не отреагировал, зная, что Беврона заводит его отстранённость. После маркиз стал помогать Беврону. Его ловкие пальцы быстро справились с ремешками кирасы. Беврон поднял руки и Эффиа стянул с него сорочку. Затем настал черёд Беврона проделать то же. Прижавшись друг к другу голыми животами и грудью, они стали целоваться. Эффиа на ощупь возился с пуговицами на штанах Беврона, а тот щупал задницу маркиза. Когда они разделись догола, рухнули на кровать. Эффиа лёг на живот, Беврон рядом. То и дело осыпая плечи маркиза поцелуями, Беврон вёл пальцы ему в задний проход. Эффиа, не любивший производить много шума во время секса, только судорожно вздохнул. Беврон какое-то время растягивал его, а затем навалился сверху. Эффиа зажмурился, когда член проник в него. Когда Беврон задвигался, маркиз не сумел сдержать стон. Затем другой вырвался против его воли и третий… После секса Эффиа перевернулся на спину, чувствуя, как из него вытекает семя, и закинул руки за голову. Беврон лежал на боку и любовался им. Эффиа хотел сказать, что он счастлив, но страшно было произносить это вслух, вдруг счастье упорхнёт испуганной птицей. - Я счастлив, - вместо него сказал Беврон. – А вы? Эффиа закрыл глаза. - А вы, Антуан? – повторил Беврон. - Удовлетворён, - пробормотал маркиз. Беврон не обиделся, зная, что за этим словом скрывается гораздо большее. - Сейчас необязательно сдерживаться, - прошептал он, наклоняясь к маркизу ниже. Дыхание Беврона щекотало лицо, и Эффиа вдруг разулыбался. - Я счастлив, - признал он. – Могу своим счастьем расплачиваться с торговцами. Кажется, оно оттягивает карманы, будто увесистые кошельки. Неважно, как скоро конец, решил Эффиа. Через неделю или месяцы. Главное, что сейчас всё хорошо. Позволить сомнениям отравить мысли - глупо. Даже секунду счастья не следует упускать. И маркиз потянулся, чтобы обнять Беврона.