Осень в Таллахасси

POV Эммы Свон.       В тот год весна была необычайно ранняя. Уже в марте улицы покрылись лужами, а на деревьях начали набухать первые, остро пахнувшие весной, почки. Лужи были моей страстью, просто не описать весь трепет, с которым наступала в лужу маленькая миловидная девочка. Сначала осторожно-осторожно, словно боясь повредить тонкую корочку льда, намерзавшую на поверхности лужи за ночь, потом резко, поднимая снопы брызг. Воспитатели не разделяли моей радости и всякий раз за эту или любую иную показу, я получала увесистый шлепок по филейной части. Это было обидно и ещё обиднее от того, что совершенно незаслуженно, по крайней мере по мнению маленькой меня.       Это был год моего первого детского разочарования, горького как полынь. Первое разочарование это как первая любовь — его редко прощают и ещё реже забывают. Вот и я не забыла, вроде бы столько лет прошло, стала взрослой и самостоятельной женщиной, а где-то глубоко внутри живёт всё та же Эмма, которая прыгала по лужам, получала за это по попе и ненавидела лживых людей. О последнем, пожалуй, чуть поподробнее.       Маленьким девочкам положено быть принцессами, так заведено в обществе, если рождается девочка, то нужно купить розовое платьишко и не важно, что младенцу оно даром не нужно, оно нужно маме. К нему розовые пинеточки и ленту на лысую младенческую головку. Ленту тоже розовую, атласную и вульгарно-розовую как попка молодого поросёнка. У меня не было ни платьица, ни пинеток, ни ленты, я с самого своего рождения в принцессы как-то не попала, то-ли не ту очередь заняла, то-ли не было мест. В общем сплошная непруха.       Я не знаю ни своих родителей, ни места своего рождения. Если верить записям в личном деле, то младенца женского пола нашли около шоссе в штате Мен. Младенец, которым оказалась я, был укутан в вязанное одеяло с голубой окантовкой и вышитым именем "Эмма". Никто не стал озадачиваться по этому поводу и оставили имя, вышитое на одеялке. Полиция провела некие розыскные мероприятия, но мать так и не нашли. Вот так появилась на свет непринцесса Эмма. Точнее так она появилась в детском доме, в вышитом голубом одеялке и старомодной корзинке.       Обычно новорождённых младенцев неплохо удочеряют или усыновляют, там уж как придётся, но если уж не повезло стать принцессой то терпи — неудача отныне твоё второе имя. В данном случае — моё. Так вот впервые на малютку Эмму обратили внимание как раз раз той весной. Наверное лучше бы и дальше не замечали, прыгала бы себе по лужам, получала подзатыльники от воспитателей, может и выросла бы куда лучше чем есть на самом деле. Но на меня обратила внимание одна супружеская пара, уже воспитывавшие троих сирот и очень хотевшие в свою коллекцию ещё и меня.       Может быть им по досадной случайности забыли сказать о моём не самом простом характере или не упомянули, что меня зовут Эмма, но с того дня и почти на полгода я стала Марией. Это в честь одной из главных героинь их любимой книги - Библии, собственно ничего иного из книг у них и не было. Дом - полная чаща, любящие родители, семейный ужин... это все полетело крахом. С тех пор, каждого из потенциальных удочерителей я подозревала в обмане и попытке получить на мне прибыль. И в общем-то была права, если где-то и существуют добрые и любящие детей приёмные семьи, то все они как-то прошли мимо меня стороной.       Подъём в моём новом доме происходил ровно в шесть. Все четверо невыспавшихся ребёнка, включая и меня, плелись в ванну, умывались и шли в гостиную для молитвы. Думаете молитва это две минуты на коленях с поникшей головой? Как бы ни так. Молиться нужно было вслух, рядом стоял кто-то из приёмных родителей и слушал, одна малейшая ошибка и ты получаешь увесистую затрещину. Но этого мало - ты начинаешь всё с начала. Утренная молитва по словам моего приёмного отца задавала благости на целый день, по тому могла длиться и час, и даже больше. Однако, набожности мне это не добавило. Потом предстояло молиться перед обедом, перед ужином и наконец, перед сном. Мне было пять лет, никакой благости я не ощущала, молитвы ненавидела, со взрослыми спорила, пыталась сбежать и нарочно порвала листы в одной из многочисленных Библий.       Конечно меня наказывали за мои вечные выходки, но чем больше сердились мои приёмные родители, тем больше я убеждалась, что стою на единственно правильном пути. Полугодовое противостояние пятилетней девочки и двух взрослых религиозных фанатика. Я отбывала наказание в чулане, размышляя как ещё можно им насолить. Я выходила с уже готовым планом для следующей каверзы. Через день не позже я снова была в чулане.       Вообще чулан был в чём-то даже довольно милым местечком, там водились крупные пауки с пушистым тельцем, можно было смотреть как они плетут паутину или опутывают очередную неосторожную муху. Ещё там был старый плетёный стул и маленькое окошко у самого потолка. Если подвинуть стул к стене, положить сверху на него старое и треснувшее ведро кверху дном, встать на всё это и немного подтянуться, то можно было видеть часть улицы за домом. Я разглядывала чопорную соседку с таким же чопорным бульдогом, маленького мальчика, которого мать учила кататься на велосипеде с тремя колесами, почтальона, разносившего письма и была почти счастлива. Главное было в том, чтобы вовремя слезть с этой Пизанской башни, как только в коридоре слышались шаги.       А ещё там были мыши. Это ерунда, что девочки боятся мышей, те девочки, которые принцессы, наверное боятся, а те, которые сидят в чулане за то, что не смогли выучить очередную молитву, тем мыши нравятся. Их маленькие и серые мордочки высовываются из дыры в полу, если сидеть недвигаясь долго-долго, то можно видеть как они едва заметно шевелят ушками и подергивают носиком. У них розовые хвосты и глазки-бусинки. Они считаются почти что друзьями. Когда моя приемная мать однажды зашла в чулан, чтобы принести мне еду и стакан травянного пойла, официально в этой семье именовавшегося чаем, и увидела там мышь, она закричала, запричатала и вскочила на какую-то коробку, которую я иногда использовала как еще одну табуретку. Это было довольно забавное зрелище и я рассмеялась. Это был день, когда я узнала, что смеяться это тоже грех.       В моём личном понимании, Бог был неким стариком, сердитым и злопамятным, он помнил все мои проделки, но тут же забывал, стоило мне сделать что-нибудь хорошее. Ничего общего у оптимистки Эммы и всесильного буки быть не могло. В тот день меня наказали не чуланом и даже не лишением пищи, меня высекли длинным тонким прутом. Я кричала и барахталась, заходилась в плаче и обещала неизвестно кому, что отныне я буду очень плохая девочка. Что-то внутри сломалось, я больше не хотела делать хорошие дела, которые никому не были нужны.       Жизнь в доме моих приемных родителей превратилась в один сплошной стресс, каждый день что-то ломалось, пропадало, терялось и объяснений этому не было. По крайней мере им и в голову не пришло сопоставить мелкие неприятности и то, что незадолго до этого меня выпороли. Больше месяца я умудрялась вести свою подрывную деятельность незаметно. Осторожно, чтобы никто не заметил, откручивала большую гайку на водопроводном кране, маленькие детские пальчики скользили, гайка не поддавалась, но несколько дней работы и ... на кухне сорвало кран. Заподозрить малютку Эмму не мог никто. Четыре дня я поливала красивый розовый куст у крыльца мыльной водой. Это надо было осторожно проскользнуть в ванну с кукольным чайничком, намешать там воду с мылом, вынести на улицу и вылить под корень цветка, пока никто не видит. И никто не заподозрил в том, что любимый хозяйский куст увядает из-за меня.       Куст возможно и выжил, этого я уже не знала так как довести начатое дело не успела, на пятый день моей проделки с кустом, меня поймали на банальном вырывании страниц из Библии. Это было фиаско, при чем даже сработавшее в мою пользу как оказалось в дальнейшем, в самом срочном порядке приемные родители упекли меня в мой чулан, откуда я вышла уже только для того, чтобы вернуться в приют.       Видимо меня сочли социально неадаптируемой к жизни в религиозно-фанатичной семье. Я была слишком своенравная, слишком шумная, слишком подвижная и, возможно даже с отставанием в развитии или какой-нибудь другой серьезной психической проблемой. По крайней мере так значилось отныне в моем личном деле. Правда психиатр, которому меня потом показывали не раз и не два, был иного мнения и упорно писал, что девочка, то есть я, здорова и отклонений в развитии не имеет.       Я уехала из приюта ранней весной, а вернулась обратно в первые дни сентября, практически все лето я просидела либо в доме, либо в чулане и теперь выделялась белой кожей на фоне загорелых сверстников. В дополнение ко всему остальному еще и "белая ворона". На меня, как на любого ребенка, которого вернули обратно, косо смотрели остальные дети, не понимая, что такого я могла сделать, что меня так наказали. А я была слишком мала чтобы открывать им глаза на правду жизни во всех ее проявлениях.       Потом меня еще несколько раз брали в семьи и в одной из них я даже прожила больше года, но к тому времени я уже не верила взрослым, искала подвох в каждом добром слове и каждом добром жесте. Этакий волчонок, который не понимает, что его хотят погладить и кусает руку благодеятеля. Я становилась старше, а мои выходки изощреннее и отчасти даже опаснее. Это став взрослым, начинаешь понимать, что тебе в общем-то несказанно повезло выжить, при том-то образе жизни, который ты вёл, а тогда всё казалось простым и совсем не опасным. Сбежать из дома? Это даже весело. Ночевать под мостом? Милое дело. И скажи мне тогда кто о том, что я в любой момент могла стать жертвой педофила, я бы рассмеялась в лицо. Но, видимо у судьбы были несколько иные планы на меня и маньяки обходили меня стороной.       Ребёнок, которым я когда-то была, умирал, разучившись верить людям. Ему на смену приходил смелый и острый на язычок подросток. На меня давно уже не смотрели потенциальные усыновители, да и репутация за мной тоже закрепилась довольно специфическая, а в моей прелестной и иногда даже помытой головке зрели совсем недетские мысли. К восемнадцати годам я твердо встала на путь мелкого воровства.       С тех пор стало традицией то, что именно ранней весной моя жизнь в очередной раз летела в тар-тарары. Я уже даже не удивлялась этому факту, а просто наблюдала за происходящим с некоторой долей любопытства.