Счеты со скоростью - ССС

Поздравляю всех с наступающим Новым Годом!!! Очень рада, что успела написать главу в срок, как и планировала.) Мой гараж на соседней улице – разогнаться, как следует, не удается. Открываю широкие ворота и с удовольствием вдыхаю немного сырой, пахнущий инструментами воздух. Сегодня нужно сменить масло и искупать красавицу. Раньше я отвозила ее на мойки, но со временем начала получать удовольствие от мытья и ремонта. Всем занималась сама. Купила мини-мойку «Керхер» и проблем с финансами стало меньше ровно вдвое. Мой гараж – это произведение искусства. Так однажды сказал Никита. Он со мной тут часами пропадал. Я настолько любила здесь находиться, что все сделала под себя. Провела воду, свет, поставила раковину, смастерила полки для инструментов. И так как гараж этот состоял из четырех маленьких, места тут осталось предостаточно. Я и его заняла. Сначала разделила рабочую зону, выделила место для отдыха, поставила там 2 стареньких, но вполне пригодных к использованию дивана, деревянный газетный столик, рядом музыкальный центр, а в углу темного помещения находился холодильник. Весь этот участок до машины отделяли серые тяжелые шторы, скользившие по полу своими краями. Мы с Никитой и ночевали тут, и прятались, чтобы его матушка дома нас не застукала, и от девок своих он сюда сбегал… В общем, мой гараж – моя крепость. Сажусь на диван, закуриваю. Потом поднимаюсь, подхожу к музыкальному центру и включаю музыку. Skrillex обрушивается на мои стены мощно и агрессивно, грозясь разнести все в щепки. Сажусь на диван между колонками и откидываю голову на спинку – вот оно, блаженство. Сигарета жжет губы – истлела до фильтра. Выплевываю ее на пол и топчу сланцем. Ничего страшного, потом придется подмести. Поднимаюсь с дивана, подключаю мини-мойку к водопроводу и выхожу на улицу. Поднимаю в машине все стекла, вытаскиваю мобильник с переднего сидения и кладу его в карман шорт, закуриваю еще одну сигарету и включаю мойку. Грязь и пыль отлетают моментально, оставляя только сверкающую поверхность краски машины – она серебрится под солнцем и немного слепит глаза, отчего я жмурюсь и несколько раз очень сильно себя обрызгиваю. Так сильно, что вся майка в холодной воде, шорты пристали к ногам и теперь неприятно липнут к коже. - Здарова! – раздается со стороны, и я даже вздрагиваю, настолько это неожиданно. Никита скалится и откровенно радуется, что смог застать меня врасплох. - Ты чего без звонка? – голос у меня сердитый и недовольный, просто жопа. Не стоит с ним так, я ж его люблю и все такое. – В смысле, напугал меня, засранец. Оболью сейчас водой тебя, будешь знать. - А у тебя соски встали, - бесцеремонно сообщает он, подходит ближе и тыкает пальцем в мою грудь, - вот тут. - О, правда? А я-то думала – где же соски могут встать? Оказывается – на сиськах! – отдергиваю его руку и снова тянусь к сигарете. Но так и не закуриваю. - Ну чего ты злишься-то? – он искренне смеется и нисколько не обижается. - Нехуй меня лапать, дебил. Знаешь же, что мне это не нравится. - Нууу… - он неуклюже чешет в затылке. – Я подумал, что ты могла бы изменить свое решение за долгие годы нашей дружбы. – я уже готова высказать ему все, что только думаю об этой «потрясной» идее, когда он примирительно вскидывает руки и смеется. – Да шучу я, шучу. Просто потроллить тебя захотелось. Нельзя что ли? - А то, - говорю я и только тут замечаю, что он с пакетом. – Что это? - Пиво. Сегодня же жарко, да и вчера мы с тобой не пили совсем. Как там Алиса-то, кстати? Болеет? – он достает из пакета “Heineken” и протягивает мне. Я откладываю мойку на асфальт и пропускаю его в гараж. Никита ставит бутылки в холодильник, потом садится на диван и забрасывает ноги на столик. - Да если бы… Я сегодня сама страдала, как с бодунища, а ей хоть бы хны. Проснулась, разбудила меня, кофе сделала… - замечаю на его лице довольную улыбку и прикусываю щеку изнутри. Если сейчас что-то скажет – убью. – Кстати, сегодня же тетя Зина приходила. - Мерзкая женщина… - мямлит друг и отпивает из бутылки. – Терпеть ее не могу. - Потому что она тебя за шкирку выкинула из моей квартиры? – ржу в голос, не могу остановиться. - Нет, не только! – спорит Никита и заметно краснеет. – А вообще-то, главным образом из-за этого… Ну а хуле она так со мной?! Я ж ничего не сделал! - Ты ее нахуй послал. - Я ж не знал, что именно эта пизда твой арендодатель! - Ну, - вздыхаю я и закуриваю нам двоим по сигарете, - зато познакомились весело. - Да уж… Познакомились на славу, - он берет сигарету из моих пальцев и крепко затягивается. – И что вы ей сказали? - Да ничего не сказали. Что тут умного скажешь-то вообще? Не хочу я, чтобы она знала. - Алису, естественно, такой расклад не устроил? - Естественно, нет. Оба молчим, впялив глаза в потолок. - И когда ты собираешься начать с ней встречаться? - Я не собираюсь. - Врешь, – коротко сообщает друг и хмыкает. – Я вранье за километр чую. И сейчас ты врешь. - Поздравляю, у тебя потрясающий нюх. Жаль ты не чувствуешь, как порой воняют твои ноги. Вечно у тебя талант не на то направлен. - Вечно ты выебываешься, когда тебе правду в лицо говорят! – парирует он, и мы молчим. Молчим долго, и мне даже становится неуютно в этой тишине. Я чувствую себя виноватой, хотя повода никакого нет. У него реально иногда жутко воняют ноги, это не вранье! Хотя дело вовсе не в этом… - Как Кристина? – спрашиваю я. Мне неинтересно, но заполнить тишину надо, иначе кажется, что мы выстраиваем вокруг друг друга стены. Конечно же, потом эти стены легко разрушить, но от этого они мне не нравиться не перестают. - Нормально. Попила с утра пивка и вроде оклемалась. Хотя опухла пиздато, конечно… Не лицо, а рожа, вот честно! – он смеется открыто и заразительно. Я тоже поддаюсь моменту и смеюсь. - Ну, а ты вообще сам как к ней относишься-то? Вчера при пацанах неудобно было, но мне-то можешь сказать, – после некоторой паузы говорю я и жду ответа. Проходит около пяти минут, прежде чем он отвечает, разглядывая бутылку из-под пива, маленькими полосками отрывая этикетку. - Она мне нравится, хочешь - верь, хочешь - нет. Не хочу говорить о большем. Знаю, я тебе часто говорил, что влюблен, но сегодня не скажу. Я не уверен. - Блять, она ж мел-ка-я. Ты ее потрахаешь и бросишь, а она потом страдать будет. - Она девственница. - Была? - Нет, она девственница. Поворачиваю голову и смотрю на него в упор. - Ну что тебе, блять?! – не выдерживает Никита и поворачивается, вскинув одну бровь. – Я тоже сейчас могу удивиться, что ты до сих пор не переспала с Алисой, хотя вместе были целых две ночи! – я открываю рот, чтобы сказать что-то неприятное, и тут же закрываю. Сравнивать задумал?.. – Теперь понимаешь, что я чувствую? - Я не понимаю даже, что чувствую сама, - тоже кладу ноги на стол, съезжая на заднице к самому краю дивана. – Ну, тогда… - протягиваю ему руку и жму по-мужски. – Поздравляю с прибытием пиздеца. - Очень смешно, ну просто обоссаться! - Только не на моем диване! – наигранно серьезно отвечаю я, и мы оба смеемся и Никита даже похрюкивает, что мне кажется жутко милым. - У тебя тут чипсы не завалялись? – неожиданно спрашивает он, отчего мне даже смеяться быстро расхотелось. - Колбаса завалялась, - говорю я. – Если порежешь, то, наверное, так же, как чипсы, хрустеть будет – три месяца уже валяется. - Ой, фу, Лола, ты гадкая! – он кривит лицо, но все равно смеется. – По ней же наверняка даже крысы бегали, нет? Тебе не жалко будет мне ее скормить? - Колбасу-то? Нет, не жалко. - Меня тебе будет не жалко? Он снова зыркает в мою сторону и роется в карманах. - Чего ищешь? Потерял что-то? - Девайс никак не найду, - спокойно отвечает он, а у меня по загривку пробегает знакомый холодок – предвкушение чего-то «вкусного». - Нах тебе сейчас она нужна? - Ну, так зашмалить хотел! – и правда, чего непонятного-то? Все как ясный день. - Хочешь, свою достану? - Давай, свою где-то посеял, наверное… - грустно отвечает он, а я встаю с дивана, в несколько шагов пересекаю гараж и открываю машину. Девайс у меня всегда есть в бардачке, на всякий случай. Если мусора шмонают и находят, говорю, что табак курю. А что? Не приебешься. У меня же с собой ничего запрещенного, все дома храню, если есть что хранить. Да и где-то еще курю редко. Дом и гараж – все. В клубах еще колеса пару раз жрали с Никитой. Так колбасило потом – жопа. А еще одно время на спидах сидела. С утра закинусь, чтобы не жрать, и все. Похудела тогда на семнадцать килограмм, мать за голову хваталась. Боялась, что все, умру я у нее. Но, видимо, жить мне много еще светит. Никита ерзает на диване, пока я не даю ему трубку в руки – только тогда он расслабляется, кладет туда на решетку небольшой кусочек твердого гаша и блаженно затягивается. - Мне тоже оставь! – возмущаюсь я, а он достает из кармана маленький пакетик, где этого дерьма граммов 10 – не меньше! – Ты где это достал? – у меня глаза, наверное, круглые от ахуя, потому что он давится дымом, стараясь не смеяться, но безуспешно. Так ржет он только тогда, когда у меня осоловелые глаза. - Не смотри на меня, иначе я не пропрусь! – через хохот выдает он и снова затягивается. Я молчу, просто сверлю глазами черное содержимое пакета и не понимаю, откуда у него столько денег свободных. И нахера он столько взял? - Ты ограбил кого-то? – он передает мне в руки девайс и я повторяю все его действия: стряхиваю пепел из трубки, кидаю новый кусок, взрываю, затягиваюсь. - Нет, конечно. – говорит он спокойно. – Грохнул. Кашляю истерично, словно в приступе. Он ржет, как мудак, упираясь головой в колени. - Ни хера не смешно, дебил! – бью его по шее и еще раз прикуриваю девайс. - Какая ты впечатлительная… - он все еще смеется. – Да нет, ничего особенного. Просто бабушка прислала. Типа как ко дню рождения и все такое. - У тебя же оно уже прошло! - Будто ты не знаешь, как пенсию старикам в провинции выдают, – он тяжело вздыхает. - Это да. Гандон ты. На твоем бы месте, я назад деньги отправила. Ей они нужнее бы были. - Бесполезно, – он пожимает плечами. – Она бы потом еще больше прислала. У нее ухажер появился, спонсирует ее, как королеву. - Ого. Хера се старики развлекаются! - И не говори, – мы немного молчим, раздавливая еще несколько кусков. – Как думаешь… Они делают?.. Ну… Это… - Фу, бля-я-ять… - я чувствую, как меня тошнит. Это ужасно. Зажимаю рот рукой, делаю глубокие вдохи носом, а потом залпом пью несколько больших глотков пива. Тошнота постепенно отступает. – Даже не думай говорить что-то подобное, придурок. Обкурился уже, что ли? - Да просто это забавно, – хохочет он. – Прикинь, шестидесятилетние люди пытаются… - Заткнись, иначе я тебе врежу! – честно обещаю я, и он заливается смехом еще громче. – И сколько ты взял?.. - А, этого-то… Пятнадцать. - Охуеть. - Я нам с тобой брал. Больше ни с кем не хочу делиться. - Даже с Кристиной? - А с ней в первую очередь, – он моментально делается серьезным и надувает губы. – Нечего ей портить себя и свое здоровье. Она мне сейчас такой, как есть, нравится, - Ну все, думаю, пиздец. Реально парень втрескался в семнадцатилетнюю теху-целку по самые яйца. - Слушай, - спустя некоторое время задаю очень сильно интересующий меня вопрос, - а почему не трахнул-то ты ее? Боишься запачкаться? - Не-е-ет, - говорит он и откидывает голову назад. Его прет. Его конкретно таращит. – Просто она такая охуииительная, ты не представляешь! Мне жалко ее порочить своими грязными действиями. Она же еще невинная… Понимаешь? Невинная! - Ну, тогда выеби ее в задницу – и невинной оставишь, и наслаждение получишь. Двух зайцев одним выстрелом. - Тоже не вариант, – он дергает правой ногой и пытается достать языком до кончика носа. – Блять, да как же у Макса так получается? Вот ведь проблема, тоже мне. Он изо всех сил тянется, хмурит брови и напрягается так, словно изобретает ядерную бомбу, а потом ему становится скучно, и он расслабляется. - У тебя есть попить воды? - Из мойки, если хочешь, – смеюсь я и понимаю, что меня тоже накрывает. Даже вижу, как дым заполняет всю черепную коробку, растворяя мозги в себе, облизывая голые стены. Никита встает с дивана и, хватаясь за воздух, как за стенку или канат, добирается до машины, включает мойку и пьет. Реально, нахуй, пьет! В московских водосточных трубах какого дерьма только не плавало, а он сейчас это дерьмо хлещет во всю. Однажды мне в ванную попала неизвестно откуда пиявка. Вот клянусь, пиявка! Черная, жирнющая колбаса, которая так и жаждала присосаться к моей ноге. Мне хочется рассказать об этом Нику, чтобы он знал, что пьет, но язык распух и, кажется, вообще отвалился. Торопливо поднимаю руку и проверяю его наличие – на месте. Вытираю мокрые пальцы о все еще влажные шорты и откидываю голову назад. Хорошо-то как, мать вашу! Ноги налиты приятной тяжестью, по всему телу словно паралич прошел и лениво даже моргать. - Ни-и-ик… - зову я, не поднимая головы. – Помой мне машину, а?.. - Лола, ты в слюни упоролась. – Никита смеется беззвучно, просто трясется на диване. Кстати, когда он успел тут возникнуть? - Правда? С чего ты взял? - Ты всегда зовешь меня «Ник», когда упорешься или нажрешься. - Ну, так же короче! – смеюсь я и лениво поворачиваюсь в его сторону. - Классный гаш, да? – у него на лице вселенское счастье. Даже если бы гаш был полным говном, я бы не посмела сейчас сказать иначе. - Ага, - киваю в подтверждение. - Кстати, звереныш, как тебе идея сегодня в «Кружку» завалиться? Только ты и твой приятель, – говорит он в каком-то незнакомом техасском стиле, потом немного думает и добавляет: - Ну и еще парочка человек. - Отличная идея. - Только без наших баб, - добавляет он поспешно и глаза его наполняются тревогой. – Не хочу, чтобы Крис пила и сегодня. - Надо же, какая забота, - из горла вырывается сухой кашель, но я, честно говоря, не против. Последний раз мы собирались с Никитой и компанией без наших девчонок… Не помню. А если ты не помнишь последнего раза, то он был пиздец как давно и его срочно надо обновить. - Согласна. Когда мы более-менее отходим, у меня звонит телефон. Алиса. Сообщает, что она уже дома, ключи сделала, машину забрала, но вещей в ее хате с тем хахалем Олегом много, так что надо бы ей туда сгонять, забрать. Я предупреждаю, что сейчас буду дома, но не одна. С Никитой мы идем всегда медленно, а уж под этим делом – и тем более. Ноги все еще ватные и во всем теле такая лень, что пипец. Хочется упасть на дороге и пролежать несколько часов. Поднимаемся в лифте, я смотрю на себя в зеркало – у меня охуеть какие красные глаза, вот как у нарика, ей богу! Как мы не спалились по пути - не понятно. Алиса хлопочет на кухне – варит кофе, судя по запаху – и пританцовывает под завывания колонок. - Есть будете? – она высовывается из кухни на несколько секунд, а потом снова пропадает. Слышится только шкворчание чего-то вкусного на сковороде и запах кофе. У меня и у Никиты добротно журчит в желудке. - Будем, - в один голос отвечаем мы и смеемся. На кухне чистота и порядок: крошки со стола убраны, в раковине ни одной чашки, фрукты и овощи на столе помыты, окно приоткрыто и занавески аккуратно расправлены. - Ого-о-о, - присвистывает Никита, - надо же! Да у тебя кухня пиздатая, оказывается, Лола! - Знаю. - У Лолы тут все пиздатое, просто она убираться не умеет ни хрена. – смеется Алиса. – Кстати, как ты собиралась поддерживать порядок, когда твоя мама на целый месяц свалила? - Не знаю, – отвечаю честно и пожимаю плечами. – Мне и в бардаке нормально. К тому же, творческий беспорядок – это уютно. - Творческий беспорядок – да. Но жить в сральнике неприятно, как ни крути. Алиса ставит на стол три тарелки с тефтелями, небольшой поднос с хлебом, большую миску салата, а потом разливает кофе. От изобилия пищи мой желудок просто кричит о том, что ему нужно это все немедленно и как можно больше. Никита смеется, а я хмурюсь. - Не было у меня сральника никогда! И когда в первую ночь ты согласилась остаться, тебя не особо это волновало. - Ну-ну, конечно, не было, как же! – Алиса смеется еще больше. – Так вот, видишь! Я осталась и убралась! А еще я кинула вещи в машинку и поставила их стираться. Это же очень сложно, правда, Лола? - Ну, хватит уже, а? Мне просто было некогда. - Занятая женщина, куда деваться! - Между прочим… - меня прерывает смех Никиты, и я моментально теряю мысль. – Что ты, блять, ржешь? - Вы милые, – выдавливает он и продолжает ржать. Алиса моментально краснеет и я, между прочим, тоже. – Ну, просто молодожены, нахуй, в медовом месяце! - Заткнись, мудозвон! – кидаю в него куском помидора из салата, но он ловко уворачивается, и помидор падает на пол. - Эй! – нахмуренная Алиса стоит рядом со мной и опасно держит нож в руке. – Если ты еще раз что-то на пол кинешь, я тебя нахуй прирежу! Знаешь, сколько я твою конуру драила? Я настолько охреневаю от ее заявления, что слова застревают у меня в горле, а Никита, мать его, давится смехом молча. - Тебя это тоже касается, мистер, – кидает она другу и садится на стул между нами посередине. Никита одними губами говорит мне по слогам «пиз-дец», и я строю соответствующую недовольную рожицу, но ничего не говорю. Есть получается в молчании на «ура», к тому же, настолько все вкусно, что и говорить нечего. Кажется, мой праздник живота теперь будет очень и очень долгим. Если снова расползусь в разные стороны, опять придется жрать спиды, а я этого очень не хочу. Что ни говори, а психика у меня от них слетела к хуям собачьим. Например, я стала сильно бояться темноты. Сейчас эта фобия не особо прогрессирует, а вот раньше я даже одна оставаться боялась, Никиту звала. Мы, бывало, вместе до утра сидели в зале или у меня в комнате, смотрели фильмы, пили винище из простых стаканов, курили на двоих сигарету, много пиздоболили, что даже язык вспухал, или просто молчали. Это был одни из самых счастливых периодов в моей жизни. Когда мы заканчиваем есть, Алиса собирает тарелки и ставит их в мойку. - На тебе посуда, – коротко информирует она и убегает в комнату. – Мне надо к Олегу сгонять, - кричит она из спальни, - так что, возможно, предстоит разговор по душам. Могу надолго задержаться. Не переживай. - Хорошо, - допиваю свой кофе и верчу в руках чашку. – О чем с ним можно говорить? Он же дебил. Алиса снова заходит на кухню и кладет на стол мои ключи. - Мне говорить не придется, поверь. Это монолог. Его монолог с самим собой в моем присутствии. - Да у него шиза! – коротко хохочет Никита и вгрызается в зеленое яблоко, которое успел спиздить из чашки. - Аккуратнее. - Ага, обязательно, – она взъерошивает ладонью мне волосы и улыбается так нежно, что пиздец. У меня в животе все переворачивается, и это вовсе не из-за того, что я сожрала с непривычки много. Это настолько интимно, что… Не знаю. Все равно, что лезть к кому-то в трусы. Хотя, сейчас все в разы приятнее. Несколько секунд мы смотрим друг другу в лицо, и я с трудом удерживаюсь от внезапного желания поцеловать ее в щеку «на прощанье». Алиса, похоже, это замечает и разочарованно – поверить не могу! – вздыхает. - Ну, я побежала. Дверь закрою сама, не вставай. Слышу, как она обувает свои босоножки, как гремит ее новенькая связка ключей, а потом входная дверь хлопает, и мы остаемся сидеть в тишине. Я смотрю на чашку из-под кофе, чашка смотрит на меня. Достаю из кармана сигареты и пододвигаю к себе пепельницу. Медленно закуриваю и лениво втягиваю в себя столько, сколько позволяют легкие. - Мда-а… - Никита с аппетитом дожевывает яблоко. – Охренеть можно. - Ты о чем? – не смотря на него, спрашиваю я, продолжая смолить. - Долго ты собираешься вот так? - «Вот так» - как? - Да брось! Дураку же понятно, что тут произошло сейчас. - И что же? - Ты втрескалась! – он тоже достает пачку и закуривает, теперь уже жестикулируя сигаретой. – У тебя на лице все написано! - Нет, я не втрескалась. Если помнишь, есть одна пизда, которая недавно со мной не очень хорошо поступила, и теперь я как бы страдаю. Встаю со стула и иду мыть посуду. - Кто это? – искренне удивляется он. Вот мудозвон-то, блять! - Ника, – на короткое время повисает пауза, которой я и пользуюсь. – Так что насчет «Кружки»? - «Кружка»? А что не так? Конечно же, идем. - Я встаю со стула и собираю посуду со стола, ставя ее в раковину и начиная мыть. - Супер, - домываю последнюю чашку и вытираю руки полотенцем. – Тогда в шесть на ЧП в центре зала. - Хорошо. Я соберу народ. - Сильно не старайся, мне бы и просто твоей компании хватило. - Нет, так не пойдет. Я хочу много пацанов позвать. - Делай, что хочешь. А сейчас пошел вон. Хочу поспать немного. Никита встает со стула, тянется и прогибается до хруста позвонков, и берет еще одно яблоко «на дорожку». Потом быстро обувается, успевает чмокнуть меня в щеку и выметывается. Я остаюсь в квартире одна. Мою за другом чашку, выбрасываю оставленный на столе огрызок вместе с помидором, который так и валялся на полу все это время, потом ставлю будильник на пять вечера и моментально засыпаю. А просыпаюсь от резкого дергания себя самой же. Все это время снилась какая-то ебанутая херня и отдохнуть совсем не получилось: голова тяжелая и гудит. Часы на мобильнике показывают, что проснулась я за пять минут до звонка будильника. Торопливо спешу выключить его, иначе голова просто взорвется. Выхожу на кухню, ставлю чайник, наливаю себе кофе и закуриваю. Пытаюсь расслабиться и ни о чем не думать, но ничего не получается. В голове только разочарованная улыбка Алисы перед уходом и недосказанность между нами. Честно говоря, меня уже ничего не мучает. Уход Ники растворился в череде событий, которые сменяли день за днем. Растворился в знакомстве с Алисой. И не то, чтобы я боялась чего-то: обжечься, влюбиться, разлюбить… Нет. Просто очень не хотелось нарушать правила игры первой. Я не могу и не умею проигрывать. Только выигрыш, только хардкор. Звоню ей на мобильный – аппарат абонента выключен. Сбрасываю. Набираю еще раз, но снова отвечает мне механический голос автоответчика. Оно и к лучшему, нечего сейчас мозги всякой хуйней засорять. Вот когда выпью сегодня, может и поговорим вечером. А сейчас пора собираться. Иду в ванную, принимаю душ, мою волосы, обматываюсь в большое банное полотенце и надеваю легкие тапочки. Сушусь феном быстро, без расчески. Никакой укладки, ничего такого. Сегодня буду выглядеть так, как всегда. Волосы у меня жесткие, так что укладку я делаю редко, просто приподнимаю их у корней – так они получаются объемней. Надеваю черную майку и джинсовые шорты, впихиваю ноги в сланцы и выхожу. Несмотря на вечер, на улице жара. Она поднимается от асфальта, от кустов и деревьев, витает в ветерке, так что он не охлаждает, а наоборот. Зато в метро приятная прохлада. Я люблю метро, особенно летом. Быстро, удобно, надежно, всегда тепло и без пробок. При этом охуенно красиво. Чего стоит только одна «Комсомольская», ё-мое! Иногда я задираю лицо к высоченному потолку и разглядываю его несколько минут. И пофиг на людей, которые снуют туда-сюда, толкают и ругаются, что мешаешь пройти. Я просто стою и продолжаю смотреть, пока не получу, наконец, эстетический оргазм. Охуенно клево, ё! До «Чистых прудов» я доезжаю с опозданием, но никто не возмущается. Макс, Антон, Паша и Никита стоят возле красно-синего информационного столба, о чем-то разговаривают и громко ржут на всю станцию. Их громогласный хохот раскатывается, ударяясь о стены, проникая в прохожих, чем кто-то раздражается, а кто-то с интересом поворачивается. Я несколько секунд смотрю на них издалека, а потом чуть ли не вприпрыжку иду к ним. Ниибацца рада их видеть, честное слово! Мы по-мужски пожимаем руки, потом по-братски обнимаемся, и Макс надевает мне на голову свою кепку, обнимая за плечи. Я также обнимаю его в ответ и смеюсь. Несколько престарелых бабулек кидают в мою сторону укорительные взгляды, отчего я с трудом сдерживаю себя от того, чтобы по-детски показать язык или же построить рожи. «Кружка» от метро расположена практически в двух шагах – всего-то и надо, что дорогу перейти и протопать пятьдесят метров. Спускаемся в подвальное помещение и занимаем столик, за которым обычно и собираемся. Официанты вежливо здороваются – уже изучили нас вдоль и поперек – и дают меню. Заказываем сразу пять кружек и две порции жареных гренок с чесноком. - Это все, кто должен был придти? – спрашиваю у Никиты, но свое внимание на мою фразу обращает не только он. - А тебе нас мало, что ли? – впрягается Макс, почесывая короткую бородку. - Да нет, - торопливо говорю я, - просто Никита говорил, народу будет дохуя, а оказалось, не так уж и «дохуя». Хотя мне так даже нравится. - Вообще-то, - вставляет Никита, - кое-кто еще приедет, но позже. - И кто же? - Секрет. Против? - Мне плевать, – бросаю безразлично и отпиваю пива. Официант приносит гренки и все с удовольствием разбирают закуску. Прикольная эта штука – гренки с чесноком. Сколько раз я пыталась сделать их дома - ни хера не получалось. Кухня вся в дыму была, хлеб жгла до углей, да и горячим маслом все руки облила. Такие волдыри были, обалдеть! Курить больно было. На этом мои эксперименты с готовкой закончились, и мама стала регулярно привозить мне съестное. Разговоры идут на разные темы, иногда эти темы друг с другом вовсе не пересекаются, но это мало кого волнует. В дискуссии все принимают участие. Макс так горячо рассказывает что-то, что начинает заикаться – всегда так у него происходит, когда сильно чем-то увлечен и торопится или когда волнуется. Когда мы допиваем по четвертой кружке, я заказываю себе две текилы и виски с колой, а парни берут по двойному джину с тоником и льдом. Мне становится по-настоящему жарко и «от души», поэтому я сижу, развалившись на скамейке, и посасываю сигарету, вытягивая ее до фильтра. Лень разливается по всему телу, и я готова полюбить весь мир. И на этом счастливом моменте все заканчивается. Я сижу лицом к входу и отлично вижу, когда кто-то заходит. К тому же, трудно не заметить человека, который одет во все белое. Резко перегибаюсь через стол и хватаю Никиту за ворот рубашки. - Это она-то, блять, сюрприз?! – выходит слишком громко. Все, кто сидят за соседними столиками, оборачиваются, интересуясь, что случилось. И, конечно, она это видит. На губах появляется самодовольная улыбка, и походка становится небрежной. - Охуенный сюрприз! – выплевываю Никите в лицо. Он только улыбается. - Ты же сама сказала, что она тебе сделала больно. Помирись тогда. И не еби мозг Алисе. Потому что ты ей нравишься! - Никит, это лишнее было… - Паша нажимает ему на плечо, чтобы он сел обратно. - Со своей пиздой разберись, а потом лезь ко мне. Тоже мне, мать Тереза, ебаный в рот! - Я вызвала столько эмоций у тебя, Лола? – Ника нагибается, облокотившись на плечи Никиты, и ставит локти на стол. – Скучала? - Слышь, подруга. Уебывай-ка. Ты тут нахуй никому не вперлась. - Как грубо! Где твои манеры, Лолочка? – она кривит губы в притворном разочаровании. Если раньше мне только и хотелось, что потакать ее капризам, то теперь я смотрю на нее, и мне противно. - У тебя изо рта воняет. Съебись. Она оскорблено-самодовольно цокает языком, хмыкает и садится рядом с Никитой, который подпер подбородок ладонью и скучающе наблюдает за нашими препирательствами. - Я была очень рада, что ты позвонил мне, Ник, – ее пальцы скользят по его шее, ерша белые пряди волос. - Вообще-то я предпочитаю находиться от тебя подальше, но если сегодня нет выбора, то хотя бы не трогая меня, пожалуйста, – спокойно говорит он, и тут до меня доходит. Меня, наконец, впирает, зачем Никита ее пригласил. И это не просто сюрприз. Это мой личный подарок, с которым, несмотря на то, что у меня сегодня не день рождения, я смогу сделать все, что нахуй захочу. Ника слишком гордая. Чересчур просто. Но если она пришла, то это значит, что ей пришлось затолкать свою гордость в отдаленные участки задницы. А это значит, что ее бросили. Ее, а не она. И сейчас у нее никого нет. И она пришла с твердым намерением возобновить всю ту хуйню, которая была у нас, несмотря на то, что ей этого дико не хочется. Просто ради мести. Показать, что она, такая распиздатая, может в два счета найти себе девку. Не на ту напоролась, дорогуша. Моя рожа расплывается в одну сплошную улыбку. Я смотрю на Никиту и лыблюсь, как идиотка, и он улыбается мне. Мы мыслим в одном направлении. Иногда нам не надо даже что-то говорить, словно мысли читаем. - Это шикарно, - адресую я Никите, и он качает головой. – Ну и чего же ты так резво прискакала на встречу, как коза на луг? Ника смеется, типа беззаботно и искренне, но напряг на ее лице сейчас увидел бы даже ребенок. - Я соскучилась, конечно! - Две недели назад, ты скучала по такой же, как ты, белобрысой козе, – вставляет Макс. - А я не с тобой разговариваю, - моментально ощетинивается она. - А тебя и не просят. Я это вообще Лоле сказал. - Да? А ты не мог бы, в таком случае, заткнуть к хуям свой рот? Я непроизвольно хватаю ее за кофточку и притягиваю ближе. - За языком следи, леди. Где твои манеры, Вероника? Она щурит глаза, как змея. Там нет ничего, кроме уроненной в грязь гордости и дикой ненависти ко всей этой ситуации. И ко мне в особенности. Верхняя губа так и дергается, приподнимаясь как у озлобленной собаки. Отпускаю ее воротник, и она садится на место. - Я думала, ты будешь рада меня видеть. - С чего бы? - Ты же меня любишь, – она искренне убеждена в этом. Мне даже сказать, честно говоря, нечего. Человек живет в своем мире, со своими идеалами, и ей глубоко фиолетово на реальное положение дел. Она реально не понимает, что я больше не хочу быть с ней. - Допустим. - Да ты что, Лола?! – тут же заводятся Макс и Паша. - А ты-то что молчишь? – Макс пихает Никиту локтем в бок, а тот только посмеивается. - Наслаждаюсь моментом, - говорит он, и пацаны замолкают в предвкушении. Шоу, сука, маст гоу он. Ника передергивает плечами. Ей неуютно, это видно. Наверное, до нее начало доходить, что она и правда тут не нужна никому из присутствующих и приглашена в качестве развлекательной программы. Она пафосно щелкает пальцами и лезет в карман за сигаретами. Муратти, тонкие. Нет, люди все же не меняются… - Давай на чистоту, Лола? - А ты умеешь? – я позволяю себе улыбку и тоже прикуриваю. - Сознаюсь – пару раз я тебе изменяла… - О, ну наконец-то. - …но любила всегда я только… - Стоп! – она замолкает и не понимает, что происходит. – Ты же сказала «на чистоту». Не стоит начинать врать в самом начале разговора. Продержись хоть минуту. - Но я тебя правда любила! - Ну и ладно, – я снова улыбаюсь, и у нее в глазах появляется отчаяние. - Как это? - А чего ты хотела? Что бы по первому твоему зову я снова прибежала? - А почему нет, если ты любишь?! - Да не люблю я. Пауза длится почти пять минут, успеваю заново закурить и попросить официанта принести еще один Jack Daniel’s. Ника, судя по всему, ушла глубоко в себя. - То есть как? У нее на лице застыл вселенский ахуй, а парни начинают тихо сползать под стол. Джентельменом держится только Никита, который деликатно прикрывает лицо рукой и пытается не разоржаться Нике прямо на ухо. - Очень просто. Не люблю. Ну, было и прошло, понимаешь? - Любовь так просто не проходит! - Когда мы расставались, ты говорила иначе. - Тогда все было по-другому! – она чуть ли не стучит кулаками по столу. Актриса по жизни, мать ее. - Точно так же, – глубоко затягиваюсь и лениво выдыхаю ей в лицо. – Ничего не сделаешь, люди сходятся и расходятся… - Но потом снова могут быть вместе, когда понимают свои ошибки! - Я не считаю себя в чем-то виноватой и не хочу возвращаться к тебе. Это решение не подлежит обсуждению. Просто прими. Ника молча встает из-за стола, вешает сумочку на плечо и пристально смотрит на меня. - У тебя уже есть кто-то, да? - Пока нет. Но я влюблена, – парни одобрительно гудят и посмеиваются. - И кто она? – Ника уже даже не пытается скрыть свою злость и ненависть. - Ее имя тебе ничего не даст, но я скажу. Алиса. - Нашла себе дуру из «Страны чудес»? Она ждет, что я разозлюсь и на одну секунду я почти поддаюсь эмоциям, но потом беру себя в руки и говорю короткое: - Ага. Ника поворачивается на пятках на сто восемьдесят и идет к выходу. - Эй, - кричу ей вдогонку. Она оборачивается и смотрит. – Ты сигареты забыла. - Можешь оставить себе! - Я не курю нищебродское говно. Забери. Она быстро подходит, с остервенение хватает пачку и вылетает из бара, как ошпаренная. До дома меня тащит Макс. Он самый трезвый и самый сильный. Никита на радостях так обожрался текилой, что уснул прямо за столом. Мы садимся на сидения в метро, кладу голову Максу на плечо, и меня моментально вырубает. Он расталкивает меня на нужной станции, выводит на свежий воздух, и мы идем вместе. - Как придешь, сразу ложись спать, поняла? - Хорошо, мам. Он посмеивается, запихивает меня в лифт и успевает чмокнуть на прощанье, прежде чем двери закрываются. С трудом держусь за перила и еле-еле открываю дверь. На площадке ебаная темень, никто даже не догадался включить освещение. Козлы тупые. В квартире тоже темно, значит, Алиса еще не приехала. Ну и ладно. Мне нужно сказать ей все, что сегодня случилось. Все, что я чувствую. Да и разве смогу я уснуть сейчас? Открываю окно в комнате, сажусь на подоконник и свешиваю ноги. Тишина двора и гул машин с магистрали приветствуют меня. Время всего лишь первый час ночи, а в домах напротив уже не горит свет. Хотя, может быть, еще не горит – у меня много соседей-подростков, которые приходят домой только под утро, а то и вообще к полудню. Летом, пока жара, отрываются, как только могут. А зимой запрутся каждый в своей квартире и будут сидеть, или, еще хуже, будут ходить по чужим падикам. И всю ночь нахуй орать-ржать-выебываться друг на друга. Сопливые мудозвоны. Во дворе слышится какая-то возня: несколько парней пристали к девчонке и не дают ей пройти. Уроды… Девушка строит из себя независимую, но даже мне видно, насколько она напряжена, хотя на улице темно и этаж четвертый. Один из них хватает ее за руку и тянет на себя, другой моментально хватает за другую руку, и тут она кричит. И этот голос, кажется, я теперь узнаю из тысячи. Алкогольное опьянение как рукой снимает. Я резво спрыгиваю с подоконника, хватаю из ящика газовый пистолет, который когда-то мы с Никитой покупали ради смеха, и, не потрудившись даже обуться, выскакиваю за дверь, пропуская по две-три ступеньки. Оказывается, парней всего трое. Нашли, блять, как напасть на девку. Мудозвоны. Ниибацца дебилы. - Эй, - они оборачиваются даже раньше, когда видят, что открылась подъездная дверь, - отпустите девчонку. - Оппа! Да тут еще одна пришла! Самое обидное, что это даже не русские парни. Охуевшие чурки. У меня довольно «правый» район, и такие вещи происходят редко, но, видимо, пацанву давно никто не пугал, и они совсем охуели от жизни. В пистолете шесть патронов, хватит на каждого, и я с удовольствием направляю дуло одному в лицо. Если такую штуку вдохнешь, то потеряешь ориентир почти на полчаса: обоняние, осязание и зрение. Полчаса вполне достаточно, чтобы совершить маленький побег, да еще и ментов вызывать. - Слышь, подруга! Ты пушку-то убери. - Отпустите девушку, – мне не страшно. Как меня в жизни только не прессовали. И к скинам попадалась за свою ориентацию, и мать мозги ебла (а мать даже покруче, чем скины)… Но пиздецки страшно за Алису, у которой уже почему-то разбит нос. Либо эти козлы, либо ее Олег. - Если мы ее сейчас отпустим, то она ментам настучит, - пожимает плечами самый высокий. – Ну и нахуя? - Если ее сейчас не отпустите, вам всем пизда, – снимаю предохранитель. – Проверяем на тебе, – говорю высокому и он напрягается. - Стой-стой. Ладно. – Алису отпускают и толкают вперед, но я на нее не смотрю. – Мы ее отпустили, смотри. Остынь. - Съебывайте. – Алиса на негнущихся ногах заходит мне за спину и хватается за майку. Руки ее пиздецки дрожат. Уебки с ближнего зарубежья начинают медленно отходить, но постоянно оборачиваются, так что пока они не скрываются за поворотом, я с них глаз не спускаю. Потому быстро завожу Алису в подъезд и, только когда дверь защелкивается, расслабляюсь. В лифте обе молчим и даже когда заходим в квартиру – молчим. Сначала я стараюсь к ней не особо цепляться, но вид его разбитого носа просто выводит из равновесия. - Алиса… - кладу руку ей на плечо, и она чуть ли не подпрыгивает. Глаза испуганные, мечутся по моему лицу в признаках опасности, но не находят ничего такого, поэтому она расслабляется и начинает реветь, да так, что мне страшно, как бы она воздухом не захлебнулась. Крепко обнимаю ее за плечи и глажу по позвоночнику, отвожу на кровать, укладываю и накрываю одеялом. А она все плачет и плачет. Снова крепко обнимаю ее, укачиваю, шепчу на ухо какую-то успокаивающую хрень, и от этого она постепенно замолкает и засыпает. А я понимаю, что это пиздец. Я втрескалась, как сказал Никита. Но как я могу сказать ей об этом, когда она в шоке, когда ей плохо и совсем не до этого? Никак. Я не могу.