Grief-stricken mess in a very dark place

В одну ночь они оба сошли с ума. В одну ночь они оба отсекли себе по куску души, что оставила на месте себя лишь пустоту. В одну ночь они оба потеряли всё, кроме жизни. В одну ночь они стали врагами, перестав быть вместе. В одну ночь любовь обернулась ничем, а счастье преобразилось в неизлечимое хроническое одиночество. Саске всегда был ребенком, как нистранно, полным любви. Радостным, открытым, улыбчивым и не тем, кто мечтал убивать. Не тем, кто мечтал о дурных вещах, не из тех, кто держались исключительно в стороне, почти контрастом отличаясь от большинства других Учиха. Связано ли это с тем, что "деревню внутри деревни", что из себя представляла клановая резиденция Учиха, мальчишка покидал редко, проводя в ней большее время — или просто потому, что хороший, но Саске правда был светлым ребенком. Он хотел внимания, хотел познания, но более всего другого он желал любви и признания родителей, как и любой нормальный ребенок. Он мечтал служить в полиции, мечтал быть как брат, мечтал получить одобрение отца и, вроде как, старался для этого. На деле - как окажется потом - вполсилы, всегда недостаточно, потому что проводил детство так, как и полагалось ребенку (даже в местами деспотичном клане Учиха); потому, что при наличии мечты у него не имелось настоящей мотивации: в Саске никто никогда не верил, кроме, кажется, того, из-за кого и на фоне кого он мерк, гас и казался лишь блеклым отголоском. Младший никогда не будет как старший, навсегда останется вторым, а потому ему не нужно уделять время, им не нужно заниматься. Вне редких, но любимых тренировок с Итачи, Саске занимал себя сам, не имея ни руки помощи, ни направления. Потому он трудился, старался и пытался как умел, но всё потому же делал это недостаточно интенсивно, недостаточно усердно, недостаточно правильно. Потому что всегда будет недостаточно. Не важно, что он талантливее других детей, что он способнее большинства Учиха; не важно, что он тоже способный и одаренный — это всегда будет меньше, чем Итачи, а потому не имело значения. Что обидно, что цепляло и обижало, но при том воспринималось Саске как... как нечто терпимое и обыденное, ведь у него неизменно имелась любовь и гордость. Семья. У него был клан — это для мальчишки являлось всем миром. Мать, отец, брат, дяди, тети, полная резиденция родственников, часть из которых не являлись выдающимися шиноби и даже не пробудили в себе шаринган — им и без бытия первыми жилось хорошо и счастливо, это не делало их Учиха меньше. Саске же... наверное, никогда и не мечтал стать полицейским по-настоящему; только потому, что по этому пути пошёл брат (ступив выше, сразу дойдя до АНБУ), а быть хуже, быть не таким, разочаровать ещё сильнее — Саске боялся этого, имея сильную привязку к семье, будучи Учиха от первого и до последнего дня своей жизни. И даже когда что-то пошло не так, даже когда Итачи становилось всё меньше, даже когда отец вдруг начал уделять немного внимания, слово бы увидев младшего сына... Саске всё равно чувствовал, что он второй. Что это не по-настоящему. Что призрак Итачи, где бы тот ни был, всё равно позади него. Время упущено, Саске больше не приблизиться к старшему брату, получив лишь огрызки с барского стола. Понимал, что что-то происходило, но как тот слепой умильный мальчик, которого абсолютно весь клан старался огородить от пояснений, казалось, желая сохранить детство, в самом деле не понимал, что именно не так. Ведь у взрослых свои дела, не так ли? У отца, у дяди, у Итачи; когда-то свои дела будут и у Саске, когда он вырастет. Мальчишка смирился с этим всем, потому что того требовала его семья, клановые традиции, его положение. Как бы обидно ни было, как бы ни щемило, как бы ни хотелось большего — смотрите, я тоже есть, я тоже на многое способен, ну же, посмотрите! — Саске продолжал любить свою семью. Он был светлым и любящим ребенком. Просто одой ночи оказалось достаточно для того, чтобы умереть, оставшись живым.

***

Память воспроизводит осколки раз за разом, желая увидеть хоть кого-то. В ней всё смешалось: боль, пустые комнаты, ночь, минувшие спокойные дни, капли крови на полу, собственная слюна, смех, кунаи в дереве, теплые руки матери, запах обеда, бесконечный животный ужас во тьме, собственный крик, дядя, тётя, трупы на полу, глаза Итачи. "Почему?" — единственный вопрос, что крутился во время пытки тем, кого он так любил, по-детски ненавидел и кто являлся вторым после отца авторитетом. — "Почему?" — единственный вопрос, что возник в голове у мальчишки, когда тот очнулся в знакомом, но более не полном жизни месте. — "Почему?" — единственное, что осталось в нём и осязалось. Каша в голове, от которой ныло сердце и казалось, что всё нутро тряслось. Пришлось подняться на ноги и просто пойти блуждать. По клановой "деревне внутри деревни". Одному. Среди тел. Сначала шугаясь и вздрагивая, а после, словно бы остекленев, кидая пустые взгляды на очередное тело. Вот троюродная сестра Асума, вот её супруг Джун; вон сестра Кирима; вот троюродная тётя Мияши, что ждала своего первенца; вон кузен, вон двоюродный брат, вон дедуля Мигато, вот... Отец и мать. Этот момент, кажется, мальчишка запомнил хуже всего. Кажется, тогда повалился на колени и горько плакал. Громко, долго, так долго, пока у его не закончилось, чем плакать. Пока тело не перестало трястись, пока он не обессилил настолько, чтобы камнем осесть между телами, осознавая, что они успели остыть. В голове слова Итачи, в голове счастливое вчера, в голове пустота и всё на свете одновременно. Почему он жив, почему это произошло, почему всё сложилось так, почему Учиха, почему брат так поступил, почему, почему, почему... Обняв свои колени, когда даже сжимать руки родителей сил не осталось, Саске замер во времени, закрывшись в своей боли. В ту ночь он потерял всё. В ту ночь он сошёл с ума. В ту ночь он узнал, что такое потерять своё счастье. Лучше не иметь ничего с самого начала, чем в момент стать одиноким. Лучше не знать любви и лишь мечтать о ней в своих фантазиях, чем, познав, потерять её всю, оказавшись преданным и запертым в том, что теперь не наполнено жизнью. Это слишком жестоко. Его брат — аморальное бессердечное чудовище. Саске не помнил, когда именно пришли шиноби Конохи и где тогда находился. Не помнил, о чём его спрашивали, когда пришёл в себя, что обещали. Не помнил, как их резиденцию очистили от трупов. Он не хотел помнить ничего. Он ничего не хотел. Даже — и особенно — жить. Наверное, не сделал ничего с собой только потому, что это не свойственные для детей мысли. Или потому, что помнил слова Итачи, отчего-то ставшие занозой, наступив сразу после невыносимой боли, вбитые в кости да мозг — это и был шаринган? Или потому, что уже умер. Несколько следующих дней единственный выживший Учиха слонялся по дому. Пустому. По улицам, саду, тренировочному полю. После возвращения из Академии, где буквально в момент перестал с кем бы то ни было разговаривать, и до того даже при всей открытости всё-таки сторонясь других, как часто случалось с Учиха, говорил привычные: "Мама, папа, я дома". Не получал ответа. Вообще, теперь никогда. Блуждал вновь. Сидел за пустым столом. Или прямо на полу кухни, ожидая, пока кто-то сделает замечание. Ложился спать в кровать, зная, что все другие комнаты пустуют. Изо дня в день, изо дня в день, вскоре в самом деле выплакав всё, что даже слезами не являлось — он выпустил и выразил больше, чем способны были сделать слёзы. Из всего, что у мальчишки когда-то было, осталась лишь пустая "деревня в дереве", занятия в академии и собственная боль, отдававшая лишь двумя голосами: ужасными словами Итачи, с размаха вдавленными в разум, и один-простой вопрос. "Почему?". В одну ночь Саске перестал быть способен чувствовать себя счастливым. В счастье больше не имелось смысла. Лучше бы он умер. Но тот, кто всегда являлся недосягаемым примером, оказался слишком жесток и беспощаден, чтобы подарить слабому, непутевому брату смерть. "Я так слаб. Ничтожен и слаб. Я не достоин даже того, чтобы умереть со своей семьей. Пустое место. Я слаб. Слаб".