Sometimes you gotta bleed to know Иногда ты должен пораниться до крови, чтобы понять, That you're alive and have a soul Что ты жив и что у тебя есть душа.
Ден никогда за последние два года не чувствовал себя таким живым. Бесконечное состояние внутренней пустоты на миг проходит. Весь этот холод с непривычки и неожиданности, не пробирающий до мышц и костей, а только обжигающий кожу, эти облака, небо, на которое Ден не смотрел уже полгода по-нормальному, это свобода — все такое странное и новое. Дышать. Наконец-то можно дышать. В одной футболке и старых джинсах на морозе, но зато в прекрасных кроссовках Глеба, каким-то чудом уцелевших от мелких воришек и санитарок в больнице, прекрасно стоять на земле, припорошенной снегом. У Дена даже щеки горят от того, насколько ему легко, как только он просто сбежал на улицу. Но Федя не в курсе всех его открытий, он просто кричит в лицо: — Ты сдурел? Возвращайся! Возвращайся обратно, Ден! Ден улыбается, обдувая свои заледеневшие руки. — Куда же я уйду? — поворачивает голову на окно, Глеб верёвку уже забрал. Но этот мальчик не сдаётся, он опять схватывает камни, начинает кидаться в закрытое окно, безуспешно пытаясь привлечь внимание. — Федя, алло! Нас сейчас все заметят. Твоя мама узнает, — давит на больное, угадав. Федя презрительно смотрит на Дена. — Уходи обратно, — медленно и осторожно, без задней мысли, но заставляя Дена смотреть на его губы. — Через главный вход. — Слушай, это моё дело. Я просто пойду тем же путем как и ты. — Как? Все твои вещи остались в палате, Глеб не отвечает! Чёрт, Ден, я не хочу ручаться за тебя! Я не могу помогать тебе! — Федя очень зол. У него, видимо, был какой-то план со скорости черепахи вызволить Дена отсюда. — Твоя мама… как… как ты объяснять ей будешь это все? Только вот он не знает насколько Ден был близок к угасанию. Ему не дадут водительских прав через год, ему никто не позволит работать на нормальной работе, потому что он лежал в мужском отделении психиатрической больницы. Диагноз не сотрешь из медицинской карты, и теперь люди, которые захотят, могут узнать, что он — псих. Ден вспомнил, как месяц назад нагрубил отцу, все вылилось в огромный конфликт, папа разбил много вещей (видимо, это семейное), мамину вазу, а та не могла успокоить их. Отец все также давал матери деньги, ведь Ден несовершеннолетний, но он не звонил и вообще пропал. Дену, вероятно, даже не нужно было возвращаться в университет, и совесть не колола его за это решение. — Мама в командировке, а ключей у меня нет, — размышляет Ден вслух, поднимает взгляд и констатирует.— Я поеду к брату. На смерть, да? Ден сглатывает слюну, в голове отгоняя флэшбеки, как навязчивые сообщения. Он не может произнести его имя, потому что не знает, что чувствовать — трепет или ненависть. — К нему? Федя переспрашивает с таким наивным удивлением, что тошнит. Эйфория пропадает, появляется страх от упоминания, а до ног уже пробирается холод. Федя такой милый, мудрый, прямо-таки злоба берет, от чего хочется вмазать кулаком по смазливому лицу (с кровью на губах оно смотрится лучше, Ден проверял), схватить, удушить, издеваться, как кошка над мышью, челюсти аж сводит от гнева. Внутри Дена теплится надежда на то, что Федя когда-нибудь перестанет его выбешивать без всякой на то причины, вот только для этого ему нужно умереть. Они упоминали его брата впервые за три года. — Да, Федь, — шепчет Ден, его руки немеют, и он тянется неосознанно ими к Феде, будто парень — огонь, но тут же сует в карманы. Заталкивает свою злобу на самое дно, потому что сейчас не время. — Ты думаешь я не смогу? То, что он уехал не плохо… — … плохо то, что он избил тебя до того, что ты пролежал в больнице. Смотрят друг в другу глаза. Молчи, Федь. Не отвечай. Его красные губы приоткрываются. Не отвечай. Замкни свой ебаный рот или тебя заткнет Ден. Он не хочет обсуждать своего брата, он говорил это еще три года назад. Ден не боится, что Федя узнает его самую важную тайну, но он боится реакции на неё. Многим, но не Дену было все равно на то, что скажут и подумают про него другие. Ден — красивый, слегка язвительный, смешной, интересный парень, влюбляющий в себя девушек и разбивающий их сердца ненароком, а иногда специально. Мудак, в общем. Никаких ненормальных тайн. Никаких воспоминаний. Никаких проблем. Во что Ден превратился? Почему он не слышит голосов в своей голове, которые помогали ему в каждом его действии, почему сейчас так пусто, когда вот он абсолютно пустой стоит перед Федей, почему он не вспоминает Друга? Почему он не слышит своих демонов? — Ты тут, Ден? — замечает, кажется, его состояние при воспоминаний о брате. Грёбаный эмпат. Чувствует своей поганой душонкой. Должно быть, Федя прогнал этих демонов. Хочется что-то разбить, только дай повод. Разрушение и хаос успокаивает Дена, а порядок, медленность и флегматичность Феди угнетает, заставляет думать, в чем же подвох, недоверие так и сковозит. Федя задумчиво смотрит на него. — Боже, это безумие, — говорит Федя, закрывает глаза — Какой же я чокнутый. Самая большая ошибка в моей жизни — это ты. А потом смотрит на его синие руки, снимает с себя куртку, оставаясь в свитере и кидает ее в Дена. Буркает тихое: — Поехали на автобусе. Будешь жить в комнате Саши. Уж что там в его мозгу перевернулось Ден не знает и знать не хочет. С Федей удобно и он чувствует себя в полнейшей безопасности, потому что знает, что может делать с ним, что Дену душе угодно, потому что Федю, как бы тот ни пытался это не принимать, его… устраивает.***
Они просто решили, что просто будет жить в квартире Феди ещё неделю, то есть до дня выписки Дена из больницы, а после вернётся домой каким-то непостижимым образом. Ден должен был сидеть как мышь в комнате Саши, спать и не выходить из неё по утрам, пока мама Феди не оденется и не выйдет из квартиры на работу. Федя же уходил сразу же после неё в страхе, что Ден сожжет всю квартиру, но ничего, абсолютно ничего не мог сделать. На самом деле, Ден ему наврал. До выписки было ещё минимум две недели, а мать сказала перед поездкой в другой город, что вернётся как раз к ней, будто избавляя себя от звонков и беспокойства о Дене. Как будто она беспокоилась? Ден знал, что его мать поехала со своим начальником, он видел, как месяц назад они целовались, когда забирал ее однажды с большого и шумного корпоратива. Их большая компания заключила сделку с ещё большей компанией, но это был не повод замутить очередную интрижку. Ден знал, что мать изменяла папе с десяти лет, но ничего не говорил ни тому, ни другой. Они развелись, когда Дену было тринадцать. У Дена был план в своей голове. Всего лишь неделю пожить у Феди. Шесть лет назад Ден спрятал у него заначку больших денег, украденных у отца и пистолет. Ради этого можно было соврать и согласиться на все условия и прихоти Макарова. Но все же… почему Федя решил согласиться на это? Это был определенный распорядок дня: в семь утра включался чайник, такой громкий, что его шум был слышен на всю квартиру, дальше фен, чьи-то шаги по коридору и голоса. Мама с Федей были не особо многословны по утрам, а даже если и разговаривали, Ден просто не мог услышать: он лежал на чужой кровати, на кровати умершего человека, в почему-то скрытой, словно отделенной от этой квартиры, комнате. Это вводило в ступор, но Ден не привык жаловаться, потому что считал себя выше Феди, который страдал постоянно. Ден не мог спать, просто смотрел на потолок по ночам и брал книги с пыльных полок, телефон в больнице отобрали и даже не собирались отдавать. У него нет клаустрофобии, но когда Ден почти заперт по ночам, в пустой комнате, в которую не заходили наверное с того дня, когда умер Саша Макаров, он невольно думает, что это идеальная комната для самоубийства. Когда мама уходила, Федя открывал дверь комнаты, чтобы Ден смог незаметно что-то поесть и не обезуметь, чтобы не умереть, хотя наверное оба этого желали внутри себя. Они мало разговаривали, в основном, Федя говорил, что и как нужно делать, а что нельзя. Федя и Ден уже не чувствовали к друг другу ненависти, хотя бы просто потому что Федя помог ему. Вечером же, после университета и подработки, около восьми приходил Федя, предупреждал Дена, чтобы прятаться, но Ден и почти не выходил и ничего не ел, так что это было бессмысленно. Ден по несколько раз проверял свои спрятанные деньги и не верил своей удаче. Он одевал одежду в шкафу Саши, все больше и чаще вспоминая о умершем парне. Так продолжалось около четырех дней, и это было получше чем психиатрическая больница, где он был под таблетками, словно наркотиками, а по ночам его рвало от них. Это было очевидно лучше, чем бесконечные крики о помощи, когда психиаторы слишком перебарщивали с давлением на детей, лучше, чем старые облезлые стены и сырые коридоры, это было лучше, чем ощущение того, что тебя нет, потому что к тебе там относятся равнодушно, словно к невидимке. Но потом кое-что произошло.***
И вот на пятый вечер Ден стоит посреди коридора, видя как пьяный Федя упорно пытается снять с себя куртку и ботинки, но ничего не получается. Дену смешно: движения у Феди замедленные, а голос, пытающийся сохранить хладнокровие срывается. — Чёрт побрал эти замки. Федя настойчиво пытается расстегнуть молнию дрожащими пальцами, но она только расходится снизу. У Феди покрасневшие щеки, взъерошенные волосы и кошмарный, неадекватный вид. Но тут становится не до смеха, когда Ден обнаруживает что-то мертвое в глазах Феди. Слишком уж просто напиться без причины, Федя никогда так не делал. — Макаров, что происходит? — Ден удивленно моргает, даже не разозлясь от абсурдности и нелепости происходящего. — Где ты так набрался? — Я… я не набрался? — тянет Федя, наконец снимает эту куртку и непрямой, неуверенной походкой идёт по коридору. Шатается. — Ладно, просто ложись спать, — Ден чувствует раздражение, как зубы стиснуты, как болит горло, хмурится, зная, что через двадцать минут приедет Ольга. Но Федя не слышит. Он бежит в ванную, чтобы вероятно проблеваться. А потом включает кран, открывая шумный столб воды. Ден осторожно подходит к закрытой двери. Замирает, чтобы услышать, и его догадки подтверждаются: Федя всхлипывает, а потом тихий плач переходит в громкие рыдания, которые парень уже не в силах контролировать. Федя плачет, а Ден не знает, что и думать. Входить к нему было страшно, возможно, это что-то слишком личное, но как далеко Федя может зайти? «Вдруг он сейчас утонет в этой ебаной ванне?» На миг все затихает, и вода, и слезы. Ден все также стоит, и слышит, как сильно бьётся его сердце, потом отходит на шаг назад, выдыхая. Все снова нормально? Глупая надежда. Душа мечется от злобы к этому сентиментализму Феди до какого-то беспокойства. А потом тонкий вскрик раздается среди тишины, и Ден догадывается, что сейчас произошло. — Хватит там стоять, Ден, я все чувствую! Уходи, сейчас приедет мама! — Федя пытается придать своему голосу хоть каплю обычности, но выходит достаточно плохо, чтобы горечь в его тоне заставила бы сделать хоть что-нибудь. — Федя, что ты делаешь? Скажи мне, что ты делаешь? — тихий голос переходит на рык, Ден без успеха дергает ручку двери. — Ухо… уходи, Ден, я… — Федя опять захлебывается в собственных слезах и скулит. — Уходи из моего дома. Твердо. Но бессмысленно. Сильным ударом ноги Ден выбивает дверь, дверь громко падает на ковёр ванной, на что реакции — ноль. Ден оглядывается. Федя стоит над раковиной, опираясь на неё руками. Вся она в крови, и рука, где то тату, у Феди тоже. Он смотрит не на Дена, а на свое отражение в ужасе, словно пытаясь понять, кто перед ним. Рядом вокруг тюбиков с зубной пастой лежат лезвия. Федя поворачивается к нему, уставившись, будто не узнает его. Ден разглядывает мокрое от слез лицо, и не испытывает негативных чувств, его это не пугает, напротив, он вспоминает что-то такое, что напоминает Дену о чем-то, но не может вспомнить окончательно. — Федя, что произошло? И те голоса в голове визжат: «Скажи ему, что он псих, скажи». Но он не говорит.***
Ден тихо проверяет, чтобы Федя заснул, и становится наверное позаботливее, чем его мама, которая просто видит его, лежащего на кровати и улыбается. Не знает всего ужаса, который сейчас произошёл, не знает, что Ден держал Федю под руку, потому что тот не мог устойчиво держаться. Не знает, что Ден молча, одним своим видом успокаивал Федю, потому что второй не мог сидеть в одиночестве (так Дену показалось). Ден спрятал все лезвия и починил дверь. Дену было странно все это, но он утешал себя мыслью о том, что так они заключают перемирие, что так он благодарит за возможность забрать пачку его же денег из дома Феди. Забыть о школе было почти невозможно, но на несколько часов они забыли и это. В эту ночь Дену удаётся немного поспать, хоть его организм упорно отказывался от сна, у него были уже галлюцинации. На утро из приоткрытой двери, из щели он следит за мамой Феди, которая тихо одевается и закрывает двери квартиры. Куда она уходит? Она работает по субботам? Какой робот вообще может работать по субботам? После щелчка захлопнувшихся дверей, Ден выходит, осмелев окончательно. Стучит в дверь комнаты Феди, с огромным трудом подавив желание, просто ворваться. Какое-то невразумительное мычание из комнаты в ответ на стук по закрытым дверям. Ден прислоняет горячий лоб к холодному дереву. — Федя, я зайду? Я боюсь… «… что ты ещё что-что-то выкинешь.» — хочет сказать, но не успевает. Федя стремительно выходит из комнаты в коридор, где стоит Ден. Ден разглядывает парня. Федя выглядит гораздо лучше, чем вчера, его лицо серое, опухшее, но хотя бы не в слезах. Он кажется спал, а Ден его разбудил, но сейчас это мало его волнует. — На, — кладет в ладонь Феди пачку таблеток от алокогольного отравления, а тот испуганно отшатывается. — Успокойся, в аптечке у вас нашёл. Если бы я хотел, чтобы ты умер, я бы не вошел вчера к тебе. Молчание и тупой, прямой взгляд. — Бери. Мне помогало. Они стоят напротив друг друга, будто новые знакомые. Все словно началось с чистого листа, а Федя уже без эмоций смотрит на Дена, хотя раньше смотрел так, что было понятно, насколько сильно можно ненавидеть человека за все, что тот совершил. Он так не объяснил, что случилось вчера. Они стоят так близко, что Ден чувствует как Федя подрагивает. — Я не буду тут задерживаться, — заключает Ден, нарушая образовавшуюся тишину. — Спасибо тебе за то, что я не остался в этой ебаной дыре. Поворачивается и идет в ванную, оставляя Федю ошарашенно смотреть на него.***
В ванной, под светло-розовой плиткой, на потолке было идеально спрятать все что угодно в том месте, где бы никогда не искали. Ремонт Федя с мамой делали редко, в основном, Федя всегда рассказывал ему про перестановки в квартире, и Ден на всякий случай аккуратно забирал себе спрятанное, а потом снова клал под нетронутую плитку. Там находилось около трехсот тысяч, и Ден не мог позволить себе быть неосторожным. Сейчас Ден запихивает пистолет и пачку пятитысячных купюр в карманы джинсов, понимая, что это не вариант, и единственный выход — это попросить у Феди какую-нибудь куртку и не слыша ничего, просто уйти из этой квартиры. Но Федя медленными шагами входит в сашину комнату, потому что дурак-Ден оставил дверь открытой. — Ты уезжаешь? — спрашивает Федя и замирает. Слишком неловко после всего, что произошло. — Собираюсь, — отвечает сухо. — Можно взять твою старую куртку? Когда все уляжется, верну. — Тебе твоя мать звонила, то есть моей. Я сказал ей, что ничего не знаю, но думаю, что лучше ей перезвонить, — сумбурно, быстро, взволнованно. Ден моментально оказывается около Феди, а парень показывает звонок от его мамы. — Дай, — просит. Это было ожидаемо, но все же очень страшно. Где-то на периферии сознания Ден знал, что медсестры позвонят маме. Ден все знал, но не хотел ничего делать с этим, отдаляя более неприятную тему в голове. Гудки. — Ден?.. — истерический, визгливый голос матери, которая узнает своего сына по дыханию. — Я в шоке! Я просто в шоке! Как ты это вытворил?! Ты знаешь, что твоего помощника пытали, но он так и не рассказал, куда ты сбежал… — Ден быстро переглядывается с Федей, а потом сердце падает, понимая, что мать говорит о Глебе, и вероятно о Саше. — Мама. Не психуй. — Ты один у нас такой, — хоп, ещё одна быстрая рана на сердце. — Значит так. Едешь к отцу. Вымаливаешь прощение. Я не знаю, где ты живешь, но слава богу ты не умер. Чтобы завтра я знала, что ты будешь у отца. Иначе, я клянусь, Ден… это такие проблемы… — Да все нормально, мам, — бросает Ден и пожимает плечами, будто она видит его. — Будет все, как ты сказала. Сбрасывает трубку, отдает Феде, который тут же не сдерживается: — Ты опять будешь что-что-то поджигать? Или убьешь? — Что? — удивленно округляет глаза. — Нет. Федя, я сделаю все, что сказала мама. У меня нет никакого плана. Доверяй мне. — Ден, как я могу? Ты душил меня! — Мне очень жаль. И тут Федя кажется снова срывается с петель, позабыв обо всем. — Ден, я не знаю! Я не могу тебе доверять, я… Сначала ты убил, просто убил все, что я испытывал к тебе хорошего, ты тварь лишил меня папы! — тыкает пальцем в грудь Дена, все еще также яростно крича. — Потом унизил, я надеялся, что будет все нормально, но… но ты опять появился, я не знаю, чего ты хочешь! — Федя с каждым словом повышает тон. — Я не понимаю, даже у неуравновешенных… есть логика, но она у тебя полностью отсутствует, ты ходячий псих! А то, что случилось вчера, я… я не знаю, как не чувствовать боли, Ден… Ладно… Мы расстались со Стасом. И в этом виноват целиком и полностью я, — в охрипшем голосе горечь. — Возможно, я расскажу почему, но точно не тебе. Ден, ты разрушаешь мир вокруг себя! Оглянись, у тебя же ничего не осталось! Пиздец. Дену так стыдно. Ему правда никогда не было так стыдно. Любые слова других никогда не задевали его так сильно, сейчас пуля Феди пробила броню. Ден чувствует, как сильно сжимается сердце, достигая самых маленьких размеров, чувствует неловкость и эмоциональность этого момента. Черт возьми, все выходит из-под контроля, когда Ден понимает, что испытывает сейчас. Понимая, что когда-когда-то мог обнять его. Когда не было Друга, живы были Полина и Макс, когда Ден и Федя просто разговаривали. Беглый взгляд Феди заставляет его задуматься над всем, что сейчас происходит между ними, но разум сейчас абсолютно уступает, позорно проигрывает эмоциям. — Ты же гомофоб, ты все равно не поймёшь, — вердикт. Федя прикусывает губу, и Дена безумно раздражает это привычка. Ледяной айсберг между ними в этом бескрайнем океане. Раздражает, раздражает, раздражает, но… Ден неожиданно понимает, что не умеет разговаривать с людьми по-человечески. Он мог подлизываться, издеваться, манипулировать, показывать девушкам, которых хотел, самые невероятные ухаживания. Но то, как он общался с Федей в детстве не вернуть, не вернуть и время до его болезни. И тут Ден кое-кого вспоминает. — Если этот человек был тебе дорог, то это… плохо. Ден готов поклясться, что сейчас Федя охнул. Федя смотрит на него слегка обескураженно, он растрепан, но Ден не замечает деталей. — Только не говори мне, что ты раскаялся. Я помню абсолютно каждое слово, которым ты меня наградил, — Федя смеётся и держит дистанцию, показывая, что абсолютно спокоен, но это не так. Ден понимает, что Макаров еще что-то хочет сказать, но не решается. — Я был тебе так важен? — Ден глубоко и пристально смотрит. Федя вновь замирает, наступает неловкое молчание, говорящее покруче любых слов. Да, важен. С любыми загонами и психами. С насмешками. С той гранью между издевательствами и странными, но очень обжигающими намеками. С той недоступностью и ярлыками. Феде смешно, ему кажется, что это всё очередной розыгрыш от Дена, такой же как в школе и на вечеринке. Федя слегка зол, потому что они находятся от друг друга слишком близко. Он не знает как это прекратить. Никто из них не может контролировать ситуацию. Ден схватывает теплую ладонь, переплетает пальцы руки со своими. Не успевает ничего понять также как и Федя, приближается к нему. Кладет ладонь на его затылок. А потом целует его. Федя целует его в ответ его податливыми, мягкими губами. Уступает, не может дать пощёчины, как когда-то дал Ден. Федя — не мудак. То, что Ден впервые в своей жизни неспешно целует парня, накрывая его своими, слегка прерываясь, а потом вновь и вновь касаясь — это не трагедия. То, что он целует Федю Макарова — ебаная катастрофа. Все чувствуется таким дешевым, простым и одновременно сложным до нелепости. Просто целует? Это глупо. Федя вчера расстался с парнем, а на следующий же день Ден делает… это… и… блять. Его губы… они слишком… Федя отрывается от Дена и произносит почти сразу же: — Это было ошибкой. Ты же понимаешь, максимум кем мы можем стать — друзьями? — Федя закрывает глаза. Наверное, он не так представлял себе их поцелуй, когда хоть что-то чувствовал к Дену кроме жалости как сейчас. Федя не боится злобы Дена, и это понятно, потому что Ден перестал быть злым в его голове. А еще Ден не тупой, хоть и поддался минутной слабости, его внешняя оболочка разбилась в крах. Никакими друзьями они не станут. Федя помнит о том, как Ден связывал его в туалете и называл пидором. Федя не сможет забыть. Это не вытравить одним поцелуем, который произошёл просто из-за неадекватности Дена. Это ничего не значит. — Да, — выдыхает, наполненные лёгкие опустошаются. — Ты согласен со мной, зайка? — он наклоняется над ним, опаляя кожу шеи своим дыханием. — Да. Ден знает, что лучшее с ним — соглашаться, иначе можно нарваться на гнев. Он видел, как брат ударил свою новую девушку, когда та узнала о своей беременности. Ден подслушивал его разговоры очень часто и исходя из всего этого знал, что ему нравится, когда жертвы соглашаются во всем, кайфуют просто от того, что его брат существует. А если ему льстят, то он это обожает. Ден чувствует эти ремни на руках, трущие кожу запястий, привязывающие к кровати, будто внутри у Дена нет наркотиков, подсыпанных в чай. Когда его раздевают и делают с его телом то, что не должны делать были никогда, Ден просто сдается и ломается, будто сталь, которую невозможно было сломать. И Ден уже не помнит, сколько ему лет. Федя молча выходит из комнаты, оставляя его одного. Море кажется выплеснуло его на берег, и Ден как рыба сейчас задохнется. Нет, не из-за Феди. Из-за монстра в своей голове, который заставляет вспоминать.***
Ден много осознает, по ночному району зайцем едет в автобусе, хотя с собой у него триста тысяч в карманах куртки. Вау. Вместе с ним едут компания каких-то ребят из его института, и Дена это немного смешит. Они даже не догадываются о том, что напротив них сидит психопат с пистолетом и украденными деньгами. Не каждый раз об этом задумываешься, действительно. Он смотрит в окно, вглядываясь в темноту. В пограничном расстройстве личности, ПРЛ существует такое понятие как favorite person. И это не означает любимый человек. В расстройстве, пожирающем твои чувства, как микроорганизмы, ты не можешь кого-то любить без контроля. Favorite person — это тот, которого ты можешь либо обесценивать, втаптывать в холодную землю с криками о том, что тебе никто не нужен, либо возвышать до такой степени, что ты считаешь этого человека лучше Бога в несколько тысяч раз, что само его существование — знак. Каждое гребаное слово принимаешь на веру. У Дена был такой человек. И именно он избивал его раз в неделю. Но после происходило полное обесценивание. В ПРЛ не существует середины эмоций, чувств, жизни. Ты либо знаешь что-то идеально, либо вообще не знаешь и даже не пытаешься. Ты либо ненавидишь, либо любишь. А самое страшное, чего Ден боялся больше всех чувств — это равнодушия и одиночества, что уже владели его разумом. Ден много читал про это, когда сам себе поставил диагноз до вердикта врачей и пообещал себе, что у него больше не будет любимой персоны, потому что он самодостаточен. Но Федор Макаров был слишком добр к нему и неожиданно он понял, что ненависть и раздражение ушло, когда Федя разлюбил его. В этот момент Ден почувствовал, что он испытывает что-то наподобие сожаления и раскаяния за все то, что причинил ему. Но самая противоречащая поебота была в том, что Дену нравится чувствовать боль, его переклинивает от этих криков, его реакция на боль не здорова. Он явно хотел, чтобы её чувствовал и Федя, но не осознавал почему. А сейчас кажется понял. — Ты же типа натурал или как? — Дену четырнадцать. — У тебя ребенок. — Конечно, зайка. Но ты же понимаешь… Нет? На Ника нападать было не так больно, правда? Ден едет к своему отцу, думая, что они помирятся и ему не будет нужна никакая психушка, потому что все будет хорошо, потому что Ден скучал и папа тоже, потому что они любят друг друга. Но Ден не знает, насколько он ошибается.But it takes someone to come around Но нужно, чтобы рядом был кто-то, To show you how Кто покажет тебе как. «Tear in my heart» — twenty one pilots