Контролируемое безумие

      — Знаешь, тут такая история приключилась! Сейчас расскажу, — приветливо улыбнулся Тягач. В здоровой руке уже появилась длинная тростинка, конец который тлел после соприкосновения с огнем. Сталкер задумчиво глядел в сторону леса. — Дело было так: шли группой, человек десять. Не сказал бы, что я хорошо знал их всех. Своего товарища — Окулиста — пожалуй да. Мы с ним были из одного места.       В общем, шли, значит, днём. Их просто закинули сюда на вертолете, сунули в руки стреляющие палки и пообещали новую жизнь всем, кто сумеет вернуться. Я хочу сказать, что выбора не было; даже его иллюзии. Невозможно было не ощущать беспокойства отряда. Каждый шёл, прислушиваясь, и до проступающих от напряжения слёз вглядывался в горизонт. Мы с Окулистом старались держаться вместе. У каждого обреченного за спиной висел легкий рюкзак среднего веса с провизией на пару дней и кое-какими бинтами, патронами. Негусто, но они посчитали что для достижения цели этого хватит. Благо стояло, пусть и холодное, но лето. Самое смешное, что ничего толком и не велели. Единственное — идти вперед, фиксировать все странности и отклонения. Мне даже доверили портативную видеокамеру, но доставать я ее не торопился.       Спустя первые метров триста молчание было нарушено. Невольно разрозненный, почти незнакомый между собой отряд людей, объединенных одним критерием — причастностью к страшным деяниям в прошлом. Да не смотри ты так, это было в другой жизни. Рослый детина с широкой грудью попробовал занять место предводителя. Он поднял руку, преграждая дорогу остальным, чтобы все остановились и послушали его. Откашлялся, шагнул назад, и начал двигать самую чудесную речь, слышанную в моей жизни:       — Да нас же просто выкинули! — его голос зазвучал неожиданно громко и эмоционально. Его рот не закрывался во время пауз, демонстрируя всем квадратные желтоватые зубы. — Пушечное мясо, человеческая тушенка! Вот за кого нас держат — не за второй, и даже не за третий сорт. За тухлятину с гнильцой. И нас скинули в выгребную яму. А вы и рады исполнить их приказ, — он внимательно посмотрел в лицо каждому. — Наши руки и ноги свободны. У нас есть оружие. Как на счет того, чтобы послать всех к чертям собачьим? — молчание длилось недолго.       Тут же подал голос хилый старикан с желтой, как пергамент кожей. Он нетвердо держался на ногах, зубов во рту явно не доставало, но почти утратившие всякий блеск глаза смотрели зорко и цепко. Под таким взглядом, как под прицелом:       — На что ты рассчитываешь, позволь узнать? — голос его был очень тихим, спокойным. Такого не бывает у людей его профессии. Или кем он там был?       — О чем ты, дядя? Мы все — мы с вами — можем в любой момент пойти куда захотим. Мы не обязаны быть послушными шавками, на нас больше нет ошейников, — крупный мужчина сплюнул себе под ноги.       — Не куда захотим, — тут же перебил его старик. — Назад дороги нет, они ружьями будут тыкать в глаза и в ноздри, если возникнет необходимость. В остальном, да — иди, куда душа пожелает. Только надолго ли тебя хватит? — пожилой Лис оскалился в своей нецельной улыбке.       — А тебя, дедуль? — с угрозой отозвался стремящийся захватить власть. Как бы невзначай он положил широкую ладонь со сбитыми костяшками на ремень дробовика, перекинутого через плечо.       — За меня не волнуйся, — без тени огорчения ответил ему Лис. — Я готов последовать за тобой куда угодно, — вдруг вполне охотно заявил он во всеуслышание. — Только ты пойдешь первым, — тут же добавил он после небольшой паузы.       Все остальные не проявляли желания ввязываться в перепалку. Видать, желающих занять пост предводителя больше не было, раз даже старый наглец уступил ему. Рослый был у руля, он даже улыбнулся. Дальше последовали какие-то переговоры, обсуждения. Каждый пытался перетянуть одеяло на себя. А мат стоял! — трехэтажный! Ты такой ругани отродясь не слыхивал. И это, прошу заметить, было больше для шуму, чем для толку.       Решено было двинуть на север, вглубь. Как назло не было ни одного местного. Приходилось ориентироваться наугад, запоминать всё и строить в голове карту. Увы, предводительство широкоплечего выходца дальней Сибири окончилось также стремительно, как и началось.       Вдалеке было замечено целое поселение с одноэтажными домами. С момента высадки так и не было замечено ни одного человека. Кто-то позволил себе выдвинуть теорию о срочной эвакуации из-за невиданной ранее чумы. Я мало обращал внимания на окружающие пейзажи. С Окулистом мы держались слегка обособленно от общей группы. Он был немым. Пол-языка ему стесали в плену афганцы. Хороший товарищ, а главное — не досаждал болтовней.       Смерть новоявленного лидера была слишком скоропостижной. Он первым двинулся в проем двери без замка какого-то кирпичного склада, держа дробаш на изготовке. Может, надеялся найти что-то полезное или съестное, но обнаружил только свою кончину. Те, кто находился ближе всех и выступал в роли очевидцев, свидетельствовал, что капитан просто сделал шаг через порог и тут же споткнулся, каким-то досадным образом налетевший на дробь собственного ружья. Конечно, оглушающий на фоне непривычной тишины выстрел мы все слышали. Видели и ошметки мозга свободолюбивого бунтаря.       Какой-то ретивый сорокалетний южанин захотел осмотреть труп, но удача покинула его раз и навсегда. В том доме творилась какая-то чертовщина. В мгновение ока суетливый мародёр врос одной ногой в рассохшиеся половые доски. И не просто, а прям по колено, основательно так врос. Он пытался объяснить нам, что просто сделал шаг в сторону погибшего, и тут же утратил опору, буквально провалился сквозь пол. Голос его срывался на крик, из глаз текли слезы. Ему было больно и страшно. Он умолял помочь ему, однако желающих приближаться больше не нашлось. Издалека действительно выглядело всё так, будто он провалился в хлипкий пол. Но доски под его ногой не были сломаны, никаких щепок. Его нога стала частью отесанной деревяшки, как будто всегда так и было.       Половина начала креститься. Бразды правления негласно были переданы спокойному как скала Лису. Он, не стесняясь, пожелал удачи травмированному и обездвиженному южанину. Тот уже ничего не видел вокруг себя, только выплевывал сквозь монотонные рыдания слова какой-то своей молитвы, стоя, будто при посвящении в рыцари, на одном свободном колене. Признаюсь, дело было очень странное. Ну где это видано, чтобы взрослый человек ни с того ни с сего врастал ногой в деревянные доски? Позже, конечно, я стал свидетелем вещей намного худших.       Сразу скажу: первую ночь пережили только несколько человек, и я с Окулистом в их числе. После инцидента с досками решено было дойти до противоположного края пустого селения, заночевать под навесом в хлеву для скотины. А ведь так оно и бывает, если однажды скинуть с себя человеческую шкуру и уподобится зверю… Темнело как-то подозрительно быстро, не по летним часам. Ночью нас было восемь; на утро осталось четыре. Куда подевались остальные — непонятно. Для успокоения мы решили проведать бедолагу, что остался ночевать, как был — на одном колене, в том проклятом складе.       Какого же было всеобщее недоумение, когда оказалось, что у некогда живого азербайджанца недоставало головы. Издалека казалось что он просто прилег вздремнуть в неудобной позе, но найденный кем-то карманный бинокль разрешил все вопросы. Каждый из четырех по очереди принимал увеличительный прибор, молча смотрел в линзы и также молча передавал следующему. Такое ощущение, что сама природа заставляла всех молчать. Разговаривать не хотелось. Что-то обсуждать, предполагать — тоже. Всем и так было ясно, что вертолет доставил их в Ад.       Мы тут же покинули гиблое место и направились куда-то вдоль темного дремучего леса. К сожалению, далеко продвинуться не получилось. Впереди слышались многочисленные собачьи визги. Стоило догадаться, что не всё живое покинуло эти места. Оставшиеся в живых остановились, не сговариваясь. Коротко переглянулись с Лисом, ожидая наверняка координации отступления. Но старик довольно, почти блаженно улыбнулся щербатым ртом, и только рассмеялся. С каждым приступом сухого смеха, переходящего в неистовый кашель, он делал шаг навстречу своей судьбе.       Остальные и рады были покрутить у виска, провозгласив Лиса безумным, но каждого более интересовал вопрос сохранения собственной жизни. Помимо показавшейся в зоне досягаемости своры одичавших, жутких псин, добавилась еще напасть — Окулист не выдержал, разум подвел его окончательно. Он взвыл нечеловеческим голосом, из глотки его вырывались утробные булькающие звуки. Обрубок языка припал книзу, он почти не шевелился и был хорошо виден окружающим.       Пришло время признаться. Мы с Окулистом были рядовыми под прикрытием среди уголовников. Хотя, чего уж там? Сами недалеко ушли от старого хрыча, что отравил и расчленил четырех женщин, или от азера, который воткнул напильник в шею своему сокамернику. В общем, за нами тоже числились грехи, и мы за них поплатились сполна. В этом я могу тебя заверить.       Знаешь, какое наказание выпало на долю Окулиста? Его пустили под инъекции для очередного безобразного опыта, потому что где еще, как ты думаешь, они брали материал для исследований? Правильно, из своих же боевых активов. Но тебе не стоит забивать этим голову. Итог моей истории с одной стороны весьма печален: Окулист выдавил глаза оставшимся беглецам. Меня он не тронул, хоть это и стоило ему невероятных усилий. Я снял, снял это на камеру! Которую я спрятал где-то по пути, или потерял вместе с камерой. Как мне показалось, самоволка — лучший выход из ситуации. И вот…       -… Я умудрился добраться до этого леса, пока с Окулистом и остальными расправлялись оголодавшие твари, — неожиданно Тягач прервал свое повествование. Антон настолько погрузился в рассказ, что сидел не моргая почти минуту, ожидая продолжения. До него не сразу дошло, что в этом месте история логически завершилась. Шаст как будто сам был участником этих действий. Он вдруг ощутил, что его до костей пробрал холод, а костер прогорел до углей. Стало заметно темнее, чернота вокруг будто бы сгустилась, стала плотной, как вязкий мазут. По ходу истории у него возникало много вопросов, но он не смел из вежливости перебить повествователя. Поэтому когда появилась возможность, парень поспешил ею воспользоваться, да не тут-то было. — Он послужил мне хорошим убежищем на этот вечер. Но мне пора возвращаться. — голос путника изменился, выцвел, стал каким-то надтреснутым. — Я чувствую их ненависть и жажду, больше не могу её терпеть. Остался последний шанс все исправить, — последние реплики вечерний гость произносил уже поднявшись на ноги.       Антон наблюдал его уход будто в замедленной съёмке. Вот Тягач поднялся со своего места, сероватые губы еле-еле шевелятся, капюшон снова спадает на лицо, разворачивается спиной. Широко, но так медленно шагает он прочь. С каждой секундой силуэт сталкера подвергался причудливым метаморфозам. Начиная сливаться с окружающей теменью, плащ на его спине начинал изгибаться, принимать непропорциональные формы. Шаст отчаянно пытался вглядеться в ускользающую фигуру, чтобы удостовериться в том, что с его зрением все нормально. Но у него ничего не вышло. Последнее, что запечатлел его натруженный разум, это сильно сгорбленный рябящий силуэт промеж стволов деревьев.       Парень покрепче зажмурился, начиная тереть уставшие глаза руками. Моргая часто-часто, Шаст с опозданием обнаружил себя, лежащим на спальном месте под землей.

***