Худший способ скучать

*** Ко времени, когда автобус Карасуно зарулил на стоянку, у Куроо начали сдавать нервы: от волнения вспотели ладони, а сердце ушло в пятки. Кенма издевательски ткнул его локтем в бок, советуя: — Дыши, Куро. И Куроо задышал, так и не отведя взгляда от паркующегося автобуса. Тонированные стёкла бликовали на солнце, но ему всё равно казалось, что он смог рассмотреть светловолосую голову в одном из окон. Будто это имело значение, когда через минуту вся команда должна была выгрузиться из автобуса. Акааши посоветовал думать лишь о своих чувствах, и Куроо думал о них до сих пор. Всё время до сборов он методично отделял платонический интерес от влюблённости, вынося вину перед Цукишимой за скобки и разбираясь, что же нужно ему самому. И только увидев Цукишиму, выходящего из автобуса, — заспанного, взъерошенного больше обычного, высокого и обманчиво хрупкого — Куроо убедился, что и правда вляпался по уши именно в том, романтическом смысле. Его хотелось обнять и растормошить, растрепать светлые волосы ещё больше, а после отпоить Цукишиму кофе из ближайшего автомата. Куроо думал об этом, впервые проигрывая в силе рукопожатия Савамуре — тот удивлённо хмыкнул, хлопнул его по плечу: — Ты сегодня не в форме. — Увидишь на площадке, Саамура, — тут же отшутился Куроо и двинулся к Цукишиме, посчитав, что все формальности соблюдены. По пути Куроо перездоровался со всеми из Карасуно и почти взял себя в руки, чтобы уверенно сказать Цукишиме: — Как дорога? Вместо ответа тот пожал плечами, не задержав взгляд на Куроо дольше пары секунд, вежливо поклонился и ушёл к Акааши. Куроо смотрел, как они обмениваются едва заметными улыбками, как Цукишима закатывает глаза от очередного «Цукки» Бокуто, но не возражает вслух, как к их компании подходит Сугавара и почему-то треплет Цукишиму по макушке. От выражения лица Куроо, когда он вернулся к своим, Лев поперхнулся яблоком. Последнюю неделю Куроо провёл в самокопании и ожидании двухдневных сборов. И, конечно же, тренировках: на них Куроо работал так усердно и задерживался настолько часто, что в конце концов первым не выдержал Яку. Он прижал Куроо к стенке и потребовал перестать изматывать себя и окружающих, ведь те тоже равнялись на своего капитана. Некомата-сенсей только потрепал Куроо по плечу, призывая послушаться Яку (будто у Куроо вообще был выбор). И вот, когда Карасуно наконец приехали, он получил это: тотальный игнор и полное безразличие. Цукишима не реагировал даже на подколки, когда они сходились у сетки во время игры, а такого не было никогда. Состязаться с Цукишимой в словесных пассажах было любимым развлечением Куроо на площадке — после, собственно, волейбола. Он даже попытался сменить тактику и похвалил положение рук на блоке (заслуженно), но результат не порадовал: Цукишима лишь обронил равнодушное «не стоит». А с задней линии донёсся гневный окрик Яку, призывающий не трепаться и начать нормально играть. Теперь же Цукишима сидел, привалившись к стенке, и бездумно вытирал голову полотенцем. У Карасуно как раз был перерыв перед игрой с Шинзен, и большая часть команды расползлась кто куда, а Некома дожидалась Убугаву. Куроо решительно пересёк площадку и уселся рядом с Цукишимой, не обращая внимания на недовольный взгляд. Устало вытянул ноги, намекая, что не собирается никуда уходить. Он смотрел, как Цукишима укладывает полотенце на колени и прижимает его руками. — Пить хочешь? — предложил Куроо, не зная, что говорить. — Не люблю… — холодно начал Цукишима, даже на него не взглянув. — Воду? — перебил Куроо, поймав странный кураж. — Не люблю пить из чужих бутылок, — продолжил Цукишима. Извиняющимся тоном добавил: — Немного брезгую. Куроо вздрогнул, как от пощёчины. И намёк Цукишимы на непрямой поцелуй, и его отчуждённость действовали на него, как вода на пару граммов калия. В голове Куроо заискрило, захотелось потыкать в Цукишиму палочкой, убедиться, что за маской вежливости есть кое-что поживее. — Вот как, — протянул Куроо, заносчиво усмехаясь. Если не получалось другого, хотелось вызвать на себя хотя бы его гнев. — Совсем недавно ты был не против меня… Он заткнулся, осознав, что говорит и каким тоном. Злость схлынула, задавленная испугом и мерзким голоском проснувшейся совести. Куроо вёл себя как мудак, будто рядом с Цукишимой это успело войти в привычку. Цукишима медленно встал, перебросив полотенце через плечо, и принялся подтягивать со щиколоток наколенники. Куроо смотрел, открыв рот и забыв, что собирался сказать. — Не понимаю, о чём вы, Куроо-сан, — невозмутимо обронил Цукишима и, не дожидаясь ответа, направился к своим. Куроо запоздало сообразил, что так и не извинился, засмотревшись на его ноги. Встревоженные взгляды Бокуто успокоиться не помогали. Ничего не помогало, если уж на то пошло, — в особенности Цукишима, который после дневного хамства Куроо стал избегать его как огня. А за ужином, наблюдая за смеющейся компанией первогодок Карасуно, видя, как Цукишима прикрывает улыбку ладонью, Куроо запоздало осознал: он ужасно скучает. Даже после случившегося в туалете (не-случившегося, теперь уже с сожалением поправлял себя Куроо) они неплохо справлялись. Сказать, что между ним и Цукишимой не сквозило напряжение, значило бы соврать, но они продолжали общаться, перекидываясь незначительными фразами или подколками. Новая же стратегия Цукишимы не нравилась ему ни капельки и вскрывала незамеченный ранее факт: Куроо привязался к нему, сам того не заметив. Тем неприятнее было положение Куроо теперь. Он не верил, что за этот месяц Цукишима и правда так легко и безболезненно переварил свои чувства. Или просто не хотел верить. Как и в то, что с самого начала преувеличил влюблённость Цукишимы, замечая признаки, которых не существовало. В минуты колебаний Куроо вспоминал его лицо там, в туалете, а после — на пороге спортзала, и сомнения отступали прочь. Нужно просто поговорить, убеждал себя Куроо, заталкивая поглубже и досаду, и безосновательную ревность, и собственную неуверенность. Нужно признаться — и будь что будет. Именно поэтому, стоило Цукишиме расслабиться и забыть об осторожности, Куроо подловил его на пути к классу, где расположилась Карасуно. Он втолкнул Цукишиму в ближайшую нишу, понимая, что добровольно тот слушать не станет — только не когда весь день так хорошо отыгрывал свою роль. — Куроо-сан? — возмущённо выдохнул он. — Вы с ума сошли? Куроо неопределённо мотнул головой, решив, что вряд ли может ответить, не соврав. Он продолжал вести себя как ненормальный, но на этот раз совершенно осознанно. — Извини, если напугал, — прошептал Куроо, всё ещё не зная, как перейти к главному. — И за дневное тоже. — Хотите, чтобы кто-то нас застукал и решил, что вы зажимаетесь со мной по углам? — едко сказал Цукишима, отметая его извинения. — Не боитесь? — Плевать, — отмахнулся он. — Может, я и не против. Цукишима попытался освободиться из хватки, но так нерешительно, что Куроо и не подумал его отпустить. — Чего вы от меня хотите? — прямо спросил Цукишима, замерев. — Что вам нужно? Куроо не знал, что ответить: разговоры с Цукишимой ни к чему хорошему не приводили. Куроо то и дело наступал на больные мозоли, нечаянно и — куда реже — намеренно, наговаривал ерунды и делал всё только хуже. Сейчас он не мог, просто не мог признаться: слова не шли, мысли путались под холодным взглядом Цукишимы. Куроо скрипнул зубами от бессилия, вжимая Цукишиму в стену ещё сильнее, хватаясь за его плечи, как утопающий, и тщетно пробуя отыскать на дне медовых глаз проблеск хоть какого-то чувства. Цукишима же просто смотрел и смотрел, и Куроо в конце концов сфокусировался на его поджатых губах. В мыслях снова возникла сцена в туалете, горячий рот под его ладонью, чёрные омуты глаз. Куроо вдруг осознал, что именно к этому шёл всё время, когда поддразнивал Цукишиму и проверял границы дозволенного. И пусть Цукишима понял всё раньше него, пусть Куроо вообще заметил всё последним, ничто не мешало ему закончить начатое сейчас. «К чёрту разговоры», — решил Куроо, предпочтя действовать. Куроо накрыл рот Цукишимы своим, широко лизнул, пытаясь заставить Цукишиму разжать губы. Тот не поддался, но прикрыл глаза, и теперь Куроо не обжигался о его холодность, а только рассматривал тонкую кожу век с сеточкой капилляров и густые светлые ресницы. И продолжал целовать, не получая ответа. Куроо прикусил нижнюю губу чуть сильнее, чем собирался, и ресницы Цукишимы дрогнули. Он резко вдохнул, позволяя Куроо углубить поцелуй, скользнуть языком в горячий рот, провести самым кончиком по ровному ряду зубов. Цукишима вдруг отмер — провёл ладонью от предплечья до самой шеи, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Куроо судорожно выдохнул, и Цукишима, наконец, ответил. Никогда раньше Куроо не терял голову от поцелуев, но в этот раз всё было по-другому. Он целовался с парнем, с Цукишимой, который по-прежнему жмурил веки и отвечал самозабвенно и пылко. Он весь был напряжённый и натянутый, как струна, он дрожал, и Куроо упивался знанием, что это из-за него. А потом всё закончилось. Цукишима оттолкнул его, почти не прилагая усилий — Куроо поплыл настолько, что даже не заметил, когда перестал стискивать его плечи. Куроо потерянно замер. С покосившимися очками, опухшими губами и красными пятнами на щеках Цукишима показался ещё красивее обычного. — Ну как, удовлетворили любопытство? — хрипло спросил он. Куроо помотал головой, не в силах понять происходящее. В ушах шумело, и сердце всё ещё стучало так загнанно, будто он только что пробежал стометровку. — Оставьте меня в покое, Куроо-сан, — резко сказал Цукишима. — Любопытство это или ваша задетая гордость — мне это не нужно. — Постой, — выдохнул Куроо, тщетно пытаясь его задержать. Цукишима ловко вывернулся, протиснувшись между стеной и Куроо, и он ухватил только воздух. — Да подожди ты! Цукишима сбежал. Куроо мог бы сорваться следом и догнать его, но шум привлёк бы ненужное внимание, а в голове всё ещё творился хаос. Одно Куроо знал наверняка: он снова всё сделал не так. Второе: он должен украсть у Цукишимы и второй поцелуй тоже. План созрел в голове уже после полуночи: Куроо долго не мог уснуть, отыскивая подходящий вариант, чтобы убедить Цукишиму в своей искренности. Без неудачных разговоров, необдуманных действий и всего, что можно было трактовать двояко. В этом Цукишима оказался мастером, и позволять ему снова всё переиначить Куроо не собирался. Пускай план получился глупый и слегка наивный, Куроо всё равно поставил будильник на полтора часа раньше подъёма — как раз к открытию метро. Нужно было добраться домой и успеть вернуться, в идеале так, чтобы никто не заметил — в особенности из старших. Хотя и на такой случай он придумал подходящие отговорки. Куроо опередил будильник на пять минут, подталкиваемый внутренним нетерпением и жаждой действовать. Он тихо встал, натянул штаны и куртку, сунул в карман смартфон и кошелёк — возиться с сумкой, выкладывая лишнее, не хотелось. Яку на соседнем футоне заворочался, но не проснулся, и Куроо с облегчением выскользнул за дверь. И уже было решил, что операция прошла успешно, когда следом за ним выскочил Кенма — растрёпанный и сонный, в одних трусах и футболке. — Стоять! — тихо скомандовал он, хватая Куроо за рукав. — Ты куда собрался? Кенма переступил с ноги на ногу, нехотя разжал пальцы и аккуратно прикрыл дверь. Куроо захотелось немедленно накинуть ему на плечи свою куртку — по светлой коже уже пошли мурашки, ведь в коридоре было куда холоднее, чем под одеялом. — Я домой, туда и обратно, — шепнул Куроо. — Тебе что-нибудь захватить? Кенма закатил глаза, показывая, что думает о его отговорках и попытке перевести тему. — Это важно, я скоро вернусь. Потом расскажу подробности, хотя поверь, ты не хочешь этого знать, — усмехнулся Куроо. — Цукишима? — вздохнул Кенма. Куроо кивнул. Отнекиваться было незачем — если всё получится, и Цукишима его простит (и даже если нет), он всё равно поделится этим с Кенмой. И, возможно, с Бокуто — хотя это точно будет стоить ему репутации и часов мучительного стыда. — Хочешь, поеду с тобой? — предложил вдруг Кенма. Куроо с трудом удержался от того, чтобы стиснуть его в объятиях, — так сильно поразила неожиданная поддержка. Вместо этого он потрепал Кенму по и без того спутанным волосам, не скрывая растроганной улыбки. — Спи, нам ещё играть полдня. Я вернусь, в идеале до подъёма. Кенма кивнул, и Куроо быстро направился к выходу, бесшумно передвигаясь знакомыми коридорами. Его план и правда был дурацким, но Куроо знал: если не сработает — надо просто придумать новый. *** Карасуно уезжала чуть раньше обычного, чтобы преодолеть большую часть пути до темноты. Куроо нервно смеялся, болтая с Савамурой, Асахи и Сугой, и то и дело прятал руки в карманы. В правом он раз за разом нащупывал острые уголки бумаги, напоминая себе, что самое важное впереди. Волосы Цукишимы отливали золотом в закатном солнце, и Куроо то и дело возвращался к ним взглядом, пока прощался с Карасуно и остальными. Он тянул время намеренно, справляясь с нерешительностью и желая застать Цукишиму врасплох. И, когда тянуть дальше стало некуда, наконец к нему подошёл — Куроо знал, что Цукишима не станет сбегать при всех. — Возьми, — без предисловий сказал Куроо, протягивая Цукишиме конверт. У него подгибались колени и едва заметно дрожали руки. У Куроо был вариант просто подбросить конверт Цукишиме в сумку, но это показалось ему проявлением слабости. И теперь, чувствуя себя неуверенно под устремлёнными на них взглядами, немного об этом жалел: что делать, если Цукишима откажется его взять, Куроо так и не решил. — Что в нём, вы, конечно, не скажете, — задумчиво протянул Цукишима, всё-таки принимая конверт. Куроо немедленно спрятал руки за спину, сцепил дрожащие пальцы, будто переняв привычку Цукишимы. Он смотрел, как Цукишима вертит конверт в руках — чуть измятый, заметно топорщащийся в правом углу, и боялся поднять взгляд выше. Оставался шанс, что Цукишима вернёт его обратно или демонстративно выбросит. Но, в конце концов, тот сунул его в сумку, и Куроо с облегчением выдохнул. — До встречи на следующих выходных, — просто сказал Куроо, не придумав ничего лучше. — Да, Куроо-сан, — напряжённо ответил ему Цукишима, кивая. Куроо отошёл от автобуса на деревянных ногах, смешался с толпой провожающих и сам не заметил, как рядом оказался Бокуто. — И что там? — спросил тот, не скрывая любопытства. Бокуто всё ещё ничего не знал, только собственные догадки и оправдания Куроо, которые теперь ничего не стоили. Куроо не сомневался, что Акааши не проболтался. Он пообещал себе обязательно поделиться этой глупой историей с Бокуто, как только она закончится — непременно хэппи эндом. — Да так, — загадочно ухмыльнулся Куроо, закидывая руку на его широкие плечи и глядя, как автобус увозит полный состав Карасуно и Цукишиму Кея с мятым конвертом в сумке. В нём лежала пуговица, честно срезанная со школьного пиджака, хотя у Куроо и была запасная. Он знал, что Цукишима поймёт, хотя и точно не растрогается, но в этом он и не нуждался. Куроо только хотел, чтобы Цукишима понял: это никакая не жалость, не сиюминутная слабость и не дурацкое любопытство. Это признание, и если для него Куроо приходится выставлять себя сентиментальным дураком — пусть. В послании, спешно набросанном ещё по пути домой, он написал: «Ты знаешь, что это значит. Пожалуйста, напиши мне: ххх-хххх-хххх. И имей в виду, я всё равно не отпущу тебя так просто». Ответ пришёл на следующее утро. К тому времени Куроо успел придумать три бредовых плана, отбросить их все после беспощадной критики Кенмы и почти отчаяться. «Вы будете ходить без пуговицы восемь месяцев? Потрясающая глупость», — писал Цукишима. А Куроо смеялся, встречая новый, самый прекрасный день.