Способ канатоходца

- Как ваши дела, младший лейтенант Който? - Инкармат по-лисьи качнула головой и прошла в палату. Макушка Отоношина высунулась из-под края одеяла. - Думаю, что практически также, как ваши. Улыбка-чайка порхнула на ее губы и она присела на кровать по соседству с Отоношином. - Не могу с вами согласиться. Ваши опасения за будущее в собственной семье остались в очень далеком прошлом. Мои же только начинаются. Който при ее словах о семье вздрогнул, помотал головой и только спустя миг кивнул на ее округлившийся живот. - Как вы можете быть так спокойны в вашем положении? Инкармат только усмехнулась и покрутила перед собой зубастой костью. - Я ведь та, которая видит. Так что я знаю, чем все закончится. Хотите и вам погадаю на будущее, лейтенант Който? - Эта челюсть годится только для издёвок над Цукишимой. Что она может знать о моем будущем? - То же, что она знала о предательстве Кироранке. Който фыркнул. - Ладно. От нынешних событий и собственная челюсть отпадает. Да и все равно делать нечего... кидайте. Инкармат грациозным движением опустила челюсть на платок, и резко склонила голову. В этот же момент в дверях палаты показался Цукишима. - Сейчас у вас неприятности... - Это я и без кости вижу, - фыркнул Който, демонстративно покосившись на сержанта. Цукишима хотел закатить глаза, но только стиснул челюсти, прошагал внутрь и повернулся к гадалке. - Вас хотел видеть старший лейтенант Цуруми. Инкармат, к злорадству Който, не сдвинулась с места. - Вначале я закончу гадание, - с улыбкой она отвернулась к Отоношину. - Итак, дух говорит, что если вы в пользу общего дела с достоинством отринете свою самую большую привязанность, то вас ждёт будущее полное успеха и славы. Скепсис на лице Цукишимы внезапно сменился бледностью, но заметив, что от Който реакция не ускользнула, сержант состроил равнодушное лицо. Когда они начали переглядываться почти воинственно, Инкармат подняла кость с пола, и кивнув, будто в насмешку, удалилась. Който ухмыльнулся. - Не думал, что ты суеверен, Цукишима. Правду, видимо, говорят, что в гадания верят те, кому есть чего бояться. Хадзиме устало прикрыл глаза, снял фуражку и присел на место, где только что сидела Инкармат. - В гадания верят только глупцы. Взгляд Отоношина переполнился презрением. - Во что бы я ни верил, тебе, похоже, доставляет удовольствие разрушать мою веру. Почему, Цукишима? - Хадзиме застыл, но Който проигнорировал его жест, не имея никакого желания разбираться в сортах притворства. Выйдя из оцепенения, Цукишима вздохнул. - Вы хоть понимаете, что Инкармат сейчас под давлением Цуруми? - Не похоже, чтобы ее предсказание отражало его интересы. Цукишима покачал головой и посмотрел на Отоношина как на несмышленое дитя. - Ее слова наверняка отражают лишь то, что хочет вам передать лейтенант Цуруми. И судя по сказанному, он либо не понял, что вы теперь в курсе прошлых событий, либо пытается спровоцировать вас на какие-либо действия, чтобы понять ваши намерения. - Думаю, ты просто заигрался, Цукишима. Как ты предупреждал ранее - если бы имелся хоть какой-то риск планам Цуруми - мы бы с тобой уже не разговаривали. И ты был бы тому причиной. Хадзиме потемнел лицом и поднялся. Който невольно вцепился в покрывало, когда его фигура выросла над ним. - Я еще зайду. - Цукишима сжал в руке фуражку и вышел из палаты. Отоношин выдохнул, глядя ему вслед, и спрятался под одеяло. - Входи, Цукишима. - Цуруми поторопил, размахивая палочкой данго, но сержант, как и всегда, занял свое место четко рассичтанными движениями. - Докладывай, что у нас на данный момент. Цукишима снял фуражку. - Новых донесений от Усами пока не было. Наши люди расквартированы со всеми удобствами. - Что с лейтенантом Който? - Цуруми посмотрел Цукишиме прямо в глаза. Сержант взгляда не отвел. - В госпитале. Ранение достаточно тяжелое. Потребуется не меньше десяти дней, прежде чем он сможет вернуться на службу. Уголок губ Цуруми дернулся. - Он знает, верно? Грудь Цукишимы остановилась на вдохе. - Верно. - Несложно было догадаться: ни обезьяньих криков, ни лепета на сацумском…- Цуруми постучал пальцами одной руки по кулаку другой. – Ты ведь понимаешь, Цукишима, что этой проблемой придется заняться тебе? – Хадзиме молча кивнул. - Я знал, что на тебя можно рассчитывать. Ладони на коленях Цукишимы дрогнули. - Что именно я должен сделать? - Пока просто следить, чтобы Който младший не болтал лишнего и не делал глупостей. Я не хотел бы, чтобы его история закончилась рано и печально. Тем более не хотел бы расстраивать его отца. Потеря сына может кардинально изменить человека. Постарайся найти иные способы заставить Отоношина молчать. - Но если у меня не выйдет… Цуруми выпятил нижнюю губу, потрогал острие опустошенной палочки данго и сомкнул веки. От штаба до госпиталя Цукишима не шел – просто волочил ноги. И как возможно, чтобы все становилось лишь хуже и хуже, без единого просвета? Он не протестовал, когда его назначили нянькой Който младшего. Он ни разу не пресекал его капризы, как следовало бы. Он ничего не сказал, когда впервые после смерти Игогусы, рядом с этим истериком ему внезапно удалось отвлечься от тягот своей жизни. Иногда даже забыть о них. Молчал, когда понял, что привязался. Даже когда начал чувствовать себя живым. Он не отказал, когда Отоношин попросил фотографию Цуруми. Не отобрал ее, когда Който захотел заклеить на ней его лицо. Молча слушал его трескотню о том, как прекрасен старший лейтенант. Не стал язвить, напоминая об этом его поведении, когда правда о похищении всплыла на поверхность. … И правда, как же все это было на самом деле легко, по сравнению с тем, что предстояло молча делать сейчас! И как ему теперь заставить этого глупого юнца держать рот на замке? Уж лучше бы тот и впрямь продолжал по-сацумски трещать от восторга при одном взгляде Цуруми… Цукишима вздохнул и открыл дверь палаты Който. Раненый в этот момент пытался достать тарелку на тумбочке, но та, к несчастью, располагалась слева, и тянуться правой рукой через перевязанную рану было неудобно. Лицо Който исказила раздраженно-болезненная гримаса. Увидев это, Цукишима быстро прошагал к кровати и осторожно подал ему пиалу. Отоношин, не поднимая глаз, устроил ее поверх одеяла. Вышло неловко – пиала накренилась, и немного супа пролилось на постельное белье. - Нет, лучше по-другому, - Цукишима присел на соседнюю койку, снова вернул пиалу на тумбочку, зачерпнул ложкой суп и поднес ее ко рту Който, страхуя свободной ладонью снизу. Отоношин посмотрел на него и скривился. - Тебе больше не надо нянчиться со мной, Цукишима. Или лейтенант Цуруми не понял, что мне все известно, и приказал тебе продолжать эту возню? Лицо Хадзиме осталось непроницаемым. - Нет, он все понял. Рот Отоношина криво дернулся в пародии на улыбку. - Тогда что ты тут делаешь? Ты ведь пропустишь все представление, которое так жаждал видеть с первых рядов. - Перестаньте, - нахмурился Цукишима. - Сейчас я действую не по приказу и делаю для вас не больше, чем, например, для Никайдо когда-то. Отоношин глухо усмехнулся. - Да уж, после всего что я узнал, признаю, мой авторитет столь же весом, что и авторитет рядового инвалида. Цукишима поджал губы и убрал ложку. - Перестаньте. - А разве я не прав? - В играх Цуруми даже пешки могут выйти в дамки. - Если он сумел внушить тебе это, Цукишима, то мне тебя заранее жаль. Взгляд Хадзиме остекленел. - Вы все-таки решили доложить обо всем его превосходительству? Отоношин замер. - Нет. Я ничего не решил. - Хорошо. Вам лучше перестать вообще думать об этом, сэр. - А то что? Что ты сделаешь, в противном случае, Цукишима? Голос Отоношина был твердым, но Хадзиме видел, как глаза того лихорадочно блестят и перебегают по чертам его лица. - Для начала попытаюсь убедить вас, что это… нецелесообразно и приведет в итоге к потоку куда больших несправедливостей, чем ранее. - Да? Может, расскажешь об этом Ханазаве Кодзиро? – фыркнул Който. - Тебе известно, к примеру, что он был близким другом моего отца? Или то, что Огата на свободе кажется тебе справедливым? Цукишима напряженно вздохнул. - Справедливости на все не хватает. - И этого обьяснения достаточно, чтобы отцеубийцы оставались безнаказанными? Цукишима вздрогнул. Който открыл было рот, но Хадзиме очнулся быстрее и опередил его. - Сравнимо ли это с множеством бессмысленных и неоплаченных смертей на 203-й высоте? С бедственным положением семей хоккучинов, оставшихся без кормильцев? Упадком страны даже после победы? Победы, доставшейся кровью из-за глупости командования? - Дело не в сопоставлении… Цукишима помотал головой, прикрыв глаза. - Вы лукавите, просто не желая выбирать между целью и ее ценой. Отоношин выдохнул так резко, что перышко на его одеяле взмыло к Цукишиме. - И верно, зачем выбирать, когда возле моей постели уже ждет шинигами в фуражке? Цукишима стиснул зубы и вскочил с кровати. - Я пришел сюда не за этим! - А зачем? Супом покормить? - скривился Който. Цукишима застыл. Ранее он почти не слышал от младшего лейтенанта сарказма. Лицо Отоношина впервые показалось ему неприятным и на несколько лет старше. Зависшую в палате тишину нарушила медсестра с бинтами в руках. Запахло йодом и текстилем. Закончив перевязку, женщина бросила взгляд на Цукишиму. - Вам следует больше подбадривать своего товарища. Больные так быстрее выздоравливают. - Сержант Цукишима делает только то, что целесообразно, - презрительно ухмыльнулся Който, глядя Хадзиме прямо в глаза. Тот ничего не ответил. Когда они снова остались одни, Отоношин опустил взор и принялся изучать новую повязку. Однако долго делать вид, что он один, не удалось - частица ваты попала ему в нос, и он чихнул. - Будьте здоровы, - отстраненно произнес Цукишима. - Тебе же потом больше «грязной работы», - фыркнул Отоношин и поднял на него глаза. Хадзиме вдохнул рывком и вылетел из палаты. В коридоре он вцепился в перила. Как этот глупец не понимает! А он почти забыл, каким раздражающим может быть этот желторотый Койтеныш… И ведь не уйдешь – если он откажется от этой работы, Цуруми найдет кого-то, кто не будет столь терпелив с Отоношином… Вдохнув глубоко несколько раз, Цукишима снова зашел в палату и, игнорируя изумленно-испуганный взгляд лейтенанта, сел прямо на край его койки. Собрав волю и храбрость в кулак, Който состроил на лице возмущение. - И? Зачем ты вернулся, Цукишима? Хадзиме безэмоционально взял с тумбочки пиалу. - Суп остывает. Наполнив ложку, он осторожно потянулся с ней к Който. Тот замер, глядя с прежним недовольством, и вдруг прищурился. - Вначале отхлебни сам, Цукишима. Хадзиме закатил глаза. И за что это все ему? Но спустя миг попробовал суп, почти не прикасаясь губами к ложке. - Довольны? Който кивнул с прежней гримасой, и Цукишима зачерпнул суп еще раз. Очень осторожно он поднес ложку ко рту Отоношина, подставив снизу ладонь, чтобы не капнуло на постель. Губы Който охотно и ловко перехватили предложенное. Их мягкое движение заставило Хадзиме задержать дыхание. Нет, он, разумеется, много раз видел, как Който ел и никогда не заострял на этом внимание, но кормить его самому было совсем другим делом. Посетовав судьбе второй раз, и если честно, теперь куда менее сердито, Цукишима вернул прибор к пиале. Самым ужасным было то, что он даже не имел возможности отводить глаза. Който же, на зависть и будто назло, еще и жмурился от удовольствия. Каждый последующий раз, когда ложка отправлялась в эти чувственные губы, рот Цукишимы тоже невольно приоткрывался, а дыхание замирало синхронно до нелепости. Пусть так - мальчишка все равно ничего не замечал, а если бы и заметил, всегда можно сказать, что это от сосредоточения. Хадзиме и правда был сосредоточен, но уже к середине трапезы ему пришлось пересесть поудобнее и насильно представить, что он кормит Никайдо. Оставалась всего пара ложек, когда в палату стремительно вошел Цуруми. С неизменной выправкой он остановился за спинкой кровати. - Как себя чувствуете, лейтенант Който? Отоношин едва не брызнул супом изо рта. В прежние времена действительно не удержался бы, сейчас же глоток просто стал ему поперек горла. И Който просто сглотнул. - Мне гораздо лучше. - Поправляйся скорее. У тебя есть хороший шанс продвинуться, учитывая, как хорошо вы работали с сержантом Цукишимой на Карафуто. Из-за речей Цуруми Отоношин стиснул зубы и забыл открыть рот, а упорно прислушивающийся Хадзиме не прекратил движения. В результате ложка ткнулась в сомкнутые губы и капельки супа пролились на подбородок Който. Цукишима вздрогнул и убрал ложку. - Простите, сэр, сейчас достану платок. Цуруми скосил глаза в его сторону. Ему было известно, какой Цукишима чистюля, однако на его памяти, во время кормления неугомонного Никайдо, такой аккуратности не выказывал. Хадзиме не был брезглив - вполне мог смахнуть каплю с чужого лица своей ладонью, но здесь почему-то избегал прикосновения. Может быть дело, конечно, было в этикете и званиях, но то, как Цукишима осторожно промокнул платком подбородок лейтенанта и как старательно при этом убирал свои пальцы от его кожи, заставило Цуруми улыбнуться. - Сейчас лучшее время для твоей службы, Отоношин. Особенно учитывая, что сержант Цукишима рассказывал мне о твоем растущем благоразумии… Это необходимое качество для командующего. Хадзиме закаменел, запоздало порадовавшись, что внимание Който в этот момент перключилось на Цуруми. Отоношин кивнул с нечитаемым выражением лица. - Приложу все усилия. - Хорошо, - Цуруми бросил на сержанта любопытный взгляд и повернулся к выходу. Хадзиме отставил пиалу, избегая внимания обоих. Глядя на Който только вскользь, он поднялся, и быстро приставил ладонь к виску. - Разрешите покинуть вас до ужина, лейтенант. Отоношин опустил голову медленно, будто она была набита гвоздями вместо мыслей, и когда Цукишима покидал палату, рассеянно продолжать глядеть ему вслед. Хадзиме догнал старшего лейтенанта только у штаба. - Сэр! Глядя на задыхающегося сержанта, на его широкие глаза и сжимающиеся кулаки, Токуширо положил руку ему на плечо и улыбнулся. - Поговорим в моем летнем кабинете. Пока и здесь “не разорвалась бомба”. Сделав глубокий вдох, Хадзиме проследовал за командиром. Когда они расположились на одном татами, Цуруми совместил ладони перед лицом и опустил их на колени. - Я догадываюсь, о чем ты хочешь поговорить, Цукишима. Но лучше выскажись сам. Хадзиме сжал кулаки перед собой и вперил взгляд в лицо Цуруми. - Сэр, зачем вы снова это делаете? Разве я не доказал вам свою преданность и готовность поддержать вас в самых грязи и пекле? - Не понимаю, о чем ты, Цукишима? – Цуруми слегка отпрянул назад, часто моргая. Хадзиме шумно вдохнул и резко выдохнул. - Зачем вы сказали младшему лейтенанту Който, будто я охарактеризовал его вам благоразумным? - А разве плохо, если он увидит в тебе поддержку в столь тяжелый для него момент? Это бы облегчило тебе задачу по разьяснению ему важности наших целей. Разве ты сам не хотел бы помочь ему? В плане репутации и… во спасение? - Не думаю, что делу поможет, если я припишу себе помощь, которой я ему не оказывал. Цуруми посерьезнел. - Мы здесь не в благородство играем, Цукишима. Вообще-то это было ему предупреждением, – сержант застыл молча, и Цуруми прищурился. – Я ведь говорил тебе о возможных вариантах развития событий. Не понимаю, почему ты реагируешь так остро. Взгляд из-под пластины холодными иглами вперился в лицо Хадзиме. Тот ответил не сразу, но ровнее, чем когда бы то ни было. - Это выглядело с вашей стороны манипуляцией. Да и в отношении реакции Който ваши слова сейчас могут вызвать эффект обратный нужному, как в случае угрозы, так и в случае похвалы. Цуруми вздохнул так, что тонкие крылья его носа приподнялись. - В этом ты прав, Цукишима. Отоношин темпераментом явно не в отца, и совершенно неспособен оценить, что любое событие имеет две стороны. В молодости все маргиналы и максималисты. Да и ни один из Който, похоже, не ценит семейные отношения больше, чем плавучее железо. “Плавучее железо?.. И это произнес человек, восхищавшийся кровавыми дождями на 203-й, и возбуждавшийся от одного вида пулемета?!”Цукишима замер и, не сдерживаясь, вперил взгляд в Цуруми. Однажды он и сам поверил, что похищение Отоношина будет благом для всех сторон. Даже несмотря на подозрение, что Токуширо при этом играл на его особых сыновних чувствах - и играл на выигрыш: Цукишима и впрямь считал все исключительным благом для семьи Който пока не увидел реакцию самого Отоношина. Неужели лейтенант и сейчас говорит все это для него? Он начал в нем сомневаться? Может быть, из-за того, что заметил то, что он старательно скрывает даже от себя самого? Цукишима вздрогнул, осознав, что уже подозрительно долго сверлит командира взглядом. - Вы правы, сэр. Я постараюсь убедить младшего лейтенанта Който рассуждать по-взрослому… Я уверен, что смогу это сделать, только предоставьте мне свободу и полноту действий. Взгляд Цуруми остановился на его лице. - Отоношин ведь от тебя узнал правду, не так ли? Сердце Хадзиме замерло, но прежде, чем он что-то выдавил, Цуруми улыбнулся. - В противном случае Който старший уже устраивал бы цунами рядом со мной, или сам Отоношин принес бы мне бурю в стакане. Цукишима выдохнул так тихо, как мог. - Ты хорошо справился. Учитывая это, мне стоит удовлетворить твою просьбу. В повисшей тишине Цуруми еще несколько секунд наблюдал за сержантом. - Разрешите идти, сэр? Цуруми кивнул и улыбнулся сжатыми губами так, что Хадзиме показалось, что у того во рту данго. Ситуация казалась Хадзиме патовой. С одной стороны следовало все скрывать, чтобы Цуруми не мог снова манипулировать его привязанностями, с другой – понимал, что без контроля тот все это не оставит, и в этом случае, лучше если будет знать обо всем. С третьей – не рассуждал ли он сам, как вспыльчивый Отоношин? То, что Цуруми выставил его перед Който защитником, могло быть и к лучшему. Какие бы цели при этом ни преследовал сам старший лейтенант. И неужели он сам, как этот мальчишка, не ценит, того, что для него делается? Хадзиме застыл перед дверями палаты Който и судорожно вдохнул. Чего может стоить вера в то, что любое событие имеет две стороны? В этих нелегких размышлениях он ступил за порог. - Добрый вечер. Който повернул к нему голову и кивнул. Прежде Хадзиме и внимания не обратил бы на легкую невежливость, но теперь, когда их взаимоотношения стали напоминать ходьбу по натянутому канату, требовалось тщательно следить за соблюдением баланса. Однако, когда Цукишима подошел ближе, то понял, что дело лишь в состоянии Отоношина – смуглое лицо того сейчас выглядело землистым от кровопотери. Ужин стоял на тумбочке нетронутым. Хадзиме без слов присел слева от Който и взял тарелку. Ее дно оказалось неприятно холодным. - Похоже, я сильно опоздал. Забыл, что в больничном крыле другой режим дня. - Не важно, - равнодушно отмахнулся Отоношин. – Там грибы шиитаке. Это блюдо уже невозможно испортить больше. Цукишима хмыкнул. Еще недавно при подобных обстоятельствах он выслушал бы целую тираду кулинарных капризов. - Не любите эти грибы? - Не люблю. И не знаю никого, кому бы они нравились. - Я выложу их на блюдце. - Я не хотел бы, чтобы персонал госпиталя увидел это и счел меня привередливым. - Я их потом выброшу. - Сестра скоро придет на перевязку и может заметить. - Тогда я их сьем. - Я конечно, подозревал, что ты варв… исключительный человек, Цукишима, но… Как ты можешь есть это? Хадзиме стиснул зубы. Грибы шиитаке он тоже, разумеется, не любил. Но после слов Цуруми счел излишним и непрактичным даже в мелочах выставлять себя героем самопожертвования. - А я люблю грибы шиитаке. Отоношин хмыкнул и, заглотив первую ложку, поднесенную Цукишимой, заговорил с набитым ртом. - Ладно. Но если эта грибная забота лишь еще одна попытка убедить меня в благих порывах команды Цуруми… то это самое глупое, что ты мог бы придумать. Хмурое лицо Цукишимы застыло. - Вы и сами состоите в этой команде, сэр. - Состоять в команде не равно всегда поддерживать ее методы и цели. - Прежде вы проявляли сильное рвение для осуществления планов старшего лейтенанта Цуруми. Отоношин замер, стиснув зубы, и Цукишима опустил ложку. Когда их взгляды встретились, Който с диковатой улыбкой процедил, не отводя глаз: - Я был слеп. Хочешь, чтобы я это признал, Цукишима? Не стесняйся, можешь позлорадствовать и напомнить мне о том, каким идиотом я был все это время. Смешно, наверное, тебе было наблюдать, как глупый самодовольный юнец вроде меня танцевал под дудочку… нет, фортепиано, Цуруми? Как бегал за ним, вздыхал, фотографии резал?.. Хуже Эдогая… – на щеках Който разгорелся болезненный румянец. – Весело было, Цукишима, правда? Наверное, только потому ты и согласился со мной возиться, что про себя умирал со смеху, так? Это уже даже не театр Цуруми, а твой личный цирк Цукишимы. Хадзиме сжал пустую ложку в ладони, и тяжело вздохнул. - Я не нахожу ничего смешного в том, что человек, долгое время обделенный вниманием, отчаянно его жаждет и ищет. Отоношин на миг замер, но тут же отмахнулся. - Брось, Цукишима, сейчас уже без толку притворяться. Хадзиме вздохнул и отправил еще одну ложку риса в рот Който. - Я, как вы говорите, “возился” с вами, потому что верил, что из вас в конце концов выйдет хороший командир. И мне печально слышать, что вся ваша преданность дивизиону оказалась не большим, чем подражание кумиру и каприз находиться рядом с ним. Простите за вульгарность, но ничем иным назвать ваше подобострастное влечение к старшему лейтенанту не могу. Однако, даже этой мании вам не хватило, чтобы спокойно продолжать службу под его командованием. Ваша верность ушла очень легко…Так что ваши суждения о моем притворстве ценными не сочту. Закричать на сацумском с полным ртом риса не представлялось возможным, и Отоношин, сначала ответил на подлый маневр кормильца только громким пыхтением. Проглотив все наспех, Който предусмотрительно отодвинул от своего лица новоприбывшую порцию. - Тебе ли оценивать мою преданность и мои принципы, Цукишима? Тебе, предавшему память любимой, чтобы спокойно следовать за тем, кто спас твою шкуру, и сидеть у него на цепи? Ты будешь говорить мне о верности? – Отоношин скривился. - Твоя верность – лишь побег от никчемности собственной жизни. Что до моей… Откуда тебе знать, что я сейчас думаю о Цуруми? Да и о чем вообще может рассуждать тот, кто собственную жизнь-то ни во что не ставит?.. Цукишима замер, на несколько мгновенний опустив остекленевший взгляд в тарелку. Потом поднял глаза на часто дышащего Отоношина. - Так значит, вы по-прежнему… преданы лейтенанту Цуруми? Който шумно выдохнул с гримасой недовольства. - Это единственное, что тебя интересовало все время пребывания здесь, Цукишима? - Да. Разумеется, - ответил Хадзиме необычно хрипло и, поставив тарелку на тумбочку, поднялся. - Тогда покиньте мою палату, сержант. Цукишима приставил каблуки и с быстрым поклоном удалился. Даже после его ухода Който не сразу удалось отдышаться. Нет, Цукишима и раньше мог раздражать, но чтоб настолько… И как это одеревеневшее безносое создание ухитрялось постоянно доводить его и оставаться спокойным самому? Нарочно сделав еще несколько глубоких вдохов, Отоношин принялся поправлять помятое сержантом одеяло. Теперь он уже не был так уверен, что больше злят плохие вести, чем сам гонец, их принесший. Весь вечер до самого отбоя его мысли возвращались к несносному сержанту. И их навязчивость раздражала еще больше. Действительно, что мог знать этот неотесанный и бесчувственный чурбан Цукишима? Как его слова могли так сильно задевать? Когда медсестра выключила в палате свет, оставив только ночник, Отоношин вытащил из ящика тумбочки фотографию. Раньше он часто доставал ее перед сном, чтобы полнее окунуться потом в свои фантазии, но после ранения делал это в первый раз. И признаться честно - больше ради эксперимента. Прежде, едва бросив на это фото взгляд, ему всегда представлялось, что он где-то на 203-й высоте ползет рядом с Цуруми, героически спасает его от бомбы или выстрела, возвращая ему долг спасенной жизни и… более ничего. Почему-то на благодарно горящем взгляде старшего лейтенанта фантазия обрывалась. Может, сказывалось воспитание, приличествующее его кругу, может, его неопытность. Който скривился. Цукишима бы наверняка рассмеялся, узнав, насколько невинны были его мечты - он-то наверняка предполагал большее, памятуя, с какой гримасой отдавались эти фото... Но черт с ним, с сержантом… В этот раз Който не смог даже представить поле боя, а вместо мягкой улыбки лейтенант Цуруми в его фантазии смеялся, называл его глупым юнцом и стучал по лобной пластине. Отоношин вздрогнул и выронил фото. Лицо на нем казалось ему чужим и некрасивым. И правда, что он действительно знал о Цуруми, кроме того, что якобы задолжал ему жизнь? Горькая усмешка тронула губы Който: отец учил, что долг превыше всего, и вот какую шутку сыграло благородное воспитание. Что он сказал бы сейчас, узнав, что из-за нерадивого сына он сам и весь флот стали объектами манипуляции? Отоношин откинул затылок на стену. Теперь он не просто был ничем для отца. Он создавал тому проблемы. Но самое печальное – приходилось признать, что все, что у него было - лишь чувство долга другим за свою жизнь. Отцу – за создание, потом Цуруми за “спасение”… И большую часть жизни он, в качестве оплаты, должен был становиться таким, как им нужно, или делать вид, что его нет. Да, было время, после “спасения”, когда казалось, что все изменится, но в итоге и оно оказалось просто результатом театральной постановки. Който брезгливо посмотрел на оставшеся в пиале грибы. Да, он прямо как эти грибы – неотъемлемая часть рецепта, которая на деле только мешает. Отоношин вздохнул до боли в ране. Да, прежде было трудно, но теперь, когда даже долга и надежд хоть что-то заслужить, не стало, в сознании зияла еще более болезненная пустота, будто воронка от взрыва. Който убрал фото, выключил ночник и устроился на здоровом боку, устало подбив подушку под голову. Наверное, он сам недостоин большего, чем быть винтиком в играх влияния. Да и чертов сержант был прав – его верность испарилась очень легко. Но как мог этот еще более жалкий винтик Цукишима попрекать его? Как у этого терпеливого пса, вообще, язык повернулся… Отоношин резко стиснул угол подушки и открыл глаза. Видимо, он действительно наговорил тому лишнего несоразмерно. Признав, что заснуть не удастся, Който присел на постели и уставился в окно. Отец, конечно, воспитывал в нем уважительное обращение к прислуге и младшим по званию, но в результате привил, скорее, высокомерное раздражение по отношению к ним, чем что-либо еще. Это тоже сказывалось, но все-таки Цукишиме досталось из-за замыслов Цуруми, хотя сержант и был лишь инструментом, оплачивающим свой долг старшему лейтенанту. Как и сам Отоношин ранее… Който нахрапом выпустил воздух. Тем не менее, Цукишиме он нагрубил, а вот старшему лейтенанту ничего не высказал. Собственная лицемерная несправедливость была неприятна, но неужели он станет извиняться перед этим раболепным прислужником Цуруми?!.. Руки Отоношина нервно скомкали простыню. Да кто он такой, этот Цукишима?! Хотя его верность и достойна уважения, ее основа – безысходно-никудышная жизнь… А собственная? Отоношин обхватил ладонями голову. Ему вдруг вспомнилось лицо Хадзиме, когда тот высказывал свою тираду об этом. Оно выглядело таким… растерянным? Пальцы Който принялись выкручивать край простыни. А нужны ли Цукишиме чужие извинения? Ведь все, зачем он приходил – это гарантия молчания. Отоношин вздохнул. Или ему самому просто удобно так считать, чтобы не извиняться? Стало душно. Ноги Който пинками отправили одеяло в нижний край кровати. И зачем он вообще об этом думает?! Отоношин фыркнул, потряс растрепанной головой, но перестать думать не вышло. Смирившись с тем, что извиниться будет проще для собственных нервов, он уткнулся лицом в подушку. Какой же все-таки подлец, этот Цукишима! Хотя после ранения не добил, как бы просто ни было заставить молчать таким способом… Но как знать - может просто у него не было распоряжений от Цуруми на такой случай. Тем более! Решал он это единолично. Да, было бы проще, веди себя Цукишима действительно подло… Перьевые недра подушки поглотили изнуренный стон. «Ну уж нет! Третий долг жизни это уж слишком!..»- Заныл про себя Отоношин и, натянув подушку поверх головы, провалился в глубокий сон. К утру от его решимости к извинениям не осталось и следа. В конце концов, все произошло потому, что сам Цукишима поддерживал обман. Так с чего бы перед ним извиняться? Подумаешь, был резок… Който сел в постели и скрестил руки, несмотря на дискомфорт в ране. Где-то в уголках его разума стрекотала привитая отцом мысль, что он выше по званию, благороднее, умнее, и должен быть выше подобных оскорблений и конфликтов… Но Отоношин гнал ее от себя, нарочно припоминая, к чему привело подобное воспитание. В этих размышлениях его и застал Цукишима, остановившийся у порога с подносом в руках. Как всегда серьезный до угрюмости. Только складки под его глазами, казалось, стали глубже. - Завтрак, сэр. Разрешите войти. Който кивнул, но стоило Хадзиме сделать первый шаг внутрь, отвел глаза на мглистое небо за окном, будто там было что-то сверхинтересное. Цукишима поставил поднос на тумбу, снял фуражку и присел на соседнюю койку. - Я должен извиниться за вчерашнее, сэр. Мне не следовало говорить вам столь резких слов. Особенно учитывая, что ваше поведение – лишь результат обмана, в котором я принимал непосредственное участие. Отоношин замер, и повернулся к сержанту. Руки того редко перебирали по козырьку фуражки. - Мне также не стоило реагировать так остро. И я тоже сожалею о многом, что вчера наговорил тебе, Цукишима. Хадзиме подумал, что обычные люди в таких случаях улыбаются. Но только вздохнул, предположив, что лейтенант после его предупреждения о “грязной работе” просто решил быть более осторожным в словах. С извечно хмурым лицом он пересел на край кровати Отоношина. - Завтрак, сэр. Който выпрямил спину, устроив руки поверх одеяла. - Тебе не обязательно опекать меня, Цукишима. Разве что, старший лейтенант Цуруми тебе приказал… - Хорошо. Это он мне приказал, - спокойно отмахнулся Хадзиме, поднося к губам Отоношина первую ложку запеченого лосося. Който улыбнулся. Неужто сержант пытается разрядить обстановку? Бессонная ночь, полная размышлений, и напряжение сейчас, требовали и от его изнуренного разума того же. - По увольнению тебе определенно стоит работать нянькой, Цукишима. - Несомненно, сэр, - без тени улыбки ответил Хадзиме, и Който так и не понял, пытается ли тот так отшутиться, или проглатывает его слова, как насмешку. Отправив в желудок очередной кусок рыбы, Отоношин улыбнулся. - А если серьезно? Кем бы ты стал, если бы не служба? Хадзиме поднял на подопечного усталый взгляд. - Сначала заключенным смертником. Потом трупом. - Цукишима!.. - Вы просили серьезно. Отоношин вздохнул, но из-за набитого рта вышло не сердито, а комично, как у усталого и жадного хомяка. - Я просто хотел знать, чем бы ты был занят, если бы не служил? - Не знаю… Рыбачил бы, наверное, - угловато пожал плечами Цукишима. Който снова вздохнул. Попытки вести непринужденную беседу казались ему провальными, но сержант вдруг спросил: - А вы, сэр? Если бы могли выбирать? Който задумался, смакуя во рту кусок рыбы, и вдруг покраснел. Поправляя одеяло он опустил взгляд, и произнес очень тихо: - А я бы, наверное, направился в цирк. Цукишима, наконец, поглядел на него не вскользь, и осознав, что залюбовался румянцем, спешно посвятил все внимание вылавливанию нового куска рыбы. - У вас очень славно получалось. Но мне кажется, что вы и сейчас на своем месте. Следующую ложку Който поймал ртом, глядя на Цукишиму в упор. Тот закаменел. Отоношин проглотил, невесело хмыкнул и только спустя паузу медленно произнес: - Ты говоришь так, чтобы я молчал обо всем и оставался на стороне Цуруми. Вам обоим хорошо известно, как я уязвим к похвале. Цукишима опустил ложку в полупустую пиалу и посмотрел на Който. - На самом деле я думаю так после Карафуто. По сути, там вы дважды спасли мне жизнь. Когда бросились атаковать Кироранке и когда разрубили его бомбу. - На войне нет счета для подобного. Любой командир на моем месте поступил бы так же. - Это не война. И все же вы спасли мне жизнь. - Не надо долгов, Цукишима. Кроме того, мы в любом случае квиты: в тех же снегах ты дернул меня назад, когда мы случайно активировали бомбы. Отоношин замолк, и Цукишима почувствовал, что часть фразы просто не была озвучена. - Два к одному это не квиты. Грудь Който поднялась шумным вдохом. - А еще тебе проще и безопаснее было добить меня после этого ранения. – Отоношин демонстративно подергал край повязки. - Но ты этого не сделал. Цукишима на несколько секунд превратился в резной камень. - Вы ведь понимаете, что это лишь потому, что у меня не было приказа Цуруми на этот счет? Отоношин прищурился. - Я это отлично понимаю, Цукишима. Только вот зачем ты мне это уточняешь? Пиала выскользнула из рук Хадзиме. У него онемело все от самого языка. Който продолжил рассуждать, неотрывно изучая его лицо. - Излишней скромностью ты, кажется, не страдаешь, а меня за дурака, вроде, больше не держишь. Очернять и без того конфликтную ситуацию между нами ты бы не стал - сейчас тебе куда выгоднее было бы продемонстрировать свое благорасположение ко мне, чтобы окончательно вернуть меня на сторону Цуруми. Однако, ты этого не сделал. Так к чему эта оговорка, Цукишима? Хадзиме оставался недвижим, а на краю сознания, мечущегося в поисках правдоподобного ответа, чувствовал, как покрывается холодным потом даже под волосами. Вздохнув с нарочитой скукой, он поднял пиалу. Еще раз вздохнул. Но дольше время тянуть было нельзя, поэтому ответить пришлось то, что первым взбрело в голову. - Когда карты раскрыты, лучшей политикой оказывается честность. Отоношин прищурился, но прежде чем что-то произнес, Цукишима поставил пиалу и поднялся. - Разрешите покинуть вас, младший лейтенант Който! Отоношин не успел кивнуть, как Цукишимы и след простыл. Только на улице Хадзиме удалось отдышаться. Как он был опрометчив только что! Ясное дело: что яро отрицается, наоборот читается. Говорят же китайцы: ты сказал — я поверил, ты повторил — я засомневался, ты стал настаивать, и я понял, что ты лжёшь. По крайней мере он успел убежать до того, как перешел к третьему пункту. Хотя и побег был не лучшей альтернативой. Резвое облачко пара покинуло рот Цукишимы, отправляясь в морозный воздух. Мелкий проныра... Да, следовало признать, сам он, в отличие от Който, у Цуруми ничему не научился. Впредь следовало быть осторожнее. Но где-то в самой глубине души, Цукишима внезапно признал, что хотел бы увидеть, как отреагировал бы Отоношин, если бы он высказался начистоту. Вдруг бы… Прочистив горло, сержант натянул фуражку на глаза и быстро зашагал в сторону плаца. Отоношин в это же время поправлял пиалу на тумбочке – Цукишима второпях поставил ее на самый край. Недоумение не покидало лица лейтенанта с самого ухода сержанта. С чего Цукишима так? Будто ужаленный. Что его так взбудоражило в этом разговоре? И правда, любопытно, что же способно вывести этого истукана из вечного равновесия. Зачем он подчеркнул, что не имел никаких личных мотивов в своем поступке? Неужели он думает, что его пренебрежение может как-то задеть? Однако, и не было похоже, чтобы его целью было оскорбление или выражение какого-либо недовольства. Что он сам привел в качестве обьяснения? “Лучшая политика – честность”? Положим, но зачем акцентировать на ней внимание? Правда работает, даже если о ней молчать. Угрозой это также не было. Добрые намерения? Тогда зачем скрывать их причины? Внезапно Отоношину вспомнилось выражение лица Цукишимы, когда тот вчера спросил его о преданности Цуруми. Когда кормил его с ложки. Когда не хотел готовить клей для “монтажа” фото со старшим лейтенантом. И многое, многое другое… Тогда ему казалось, что везде на лице сержанта одно и то же непробиваемо-флегматичное терпение. Теперь же ему думалось, что столь одинаковой мимикой на все случаи может быть лишь маска. А затем он подумал, что остается лишь одна ситуация, когда приходится скрывать проявления заботы и внимания. Когда они куда больше, чем кажется. Куда больше, чем возможный ответ на них. Просто кто-то начинает бормотать на сацумском, а кто-то угрюмо молчит. Който на миг почувствовал себя в центре бескрайних снегов России. Его губы несколько секунд несуразно подергивались, но в конце концов свернулись в изумленно-победную ухмылку. А еще спустя секунду лейтенант громко прыснул со смеху. На странный звук даже заглянула постовая медсестра. Увидев, что пациент просто смеется, она расслабилась, но на всякий случай решила проверить, все ли в порядке у того с психикой. - Вспомнили что-то смешное? - Да, вдруг понял старую шутку. - Расскажете? - Вы не поймете. “Я и сам с трудом ее понимаю”, - закончил про себя Който. Медсестра пожала плечами и удалилась. Снова усмехнувшись, Отоношин постучал костяшкой кулака в лоб и потер ладони. Так смешно. Сержант Цукишима уверен, что его… пусть будет “особое отношение”, незаметно. Нет, “суровый оплот всея седьмого дивизиона”, конечно, хорош в маскировке, но сейчас явно сдает позиции. Вероятно, оттого, что предполагает изменения теперь, когда все стало явным… Черт! Отоношин сжал кулаки. Да этому негодяю наверняка доставило удовольствие все выложить! Смотреть, как разрушаются чужие идеалы и мечты, как когда-то его собственные. Вот он, его момент славы и истины – окупилось все его терпение! Малая сцена театра Цуруми, специально для него… Младший лейтенант Който задышал так, что в области ранения заломило. Однако, эта боль его же и отрезвила. Ну уж нет. В этот раз он будет играть на равных. Но для начала, стоит проверить свои догадки. Благо способов тому достаточно.