***
В палате было, как всегда, прохладно и тихо. Экзоскелет с Джима уже частично сняли, оставив тело выше бедер свободным, дав возможность мышцам постепенно вспоминать, что такое свобода. Потому сейчас он спал не лежа, а полусидя в кровати, откинувшись на подушки и отвернувшись лицом к противоположной входу стене. Спок сел рядом с ним на стул, уже привычным движением взял за руку и сразу же погрузился в транс, даже не заметив, что Джим дернулся от прикосновения и глубоко вздохнул во сне. Их сознания снова переплелись — и только тогда он почувствовал, что что-то не так. Джим сопротивлялся. Он не давал Споку пробиться дальше, и это было удивительно, потому как до сегодняшнего дня никакого противодействия с его стороны Спок не встречал. Не разрывая инициированного контакта до конца, он открыл глаза… И обнаружил, что Джим смотрит на него. … Пауза. Джим моргнул, медленно, словно не до конца осознавая, что происходит, опустил глаза на их соединённые руки, потом снова посмотрел на Спока, потом снова вниз и, наконец, окончательно сцепился с ним взглядами. И в этом взгляде не было ничего из того, что нелогично надеялся увидеть Спок. … Пауза. Тишина стала, кажется, осязаемой. Спок чётко слышал, как за стеной в соседней палате пикает физиосенсор. Он открыл рот, но, осознав, что не знает, какие слова в таких случаях следует говорить, закрыл его. Напряжение висело в воздухе, усиливаясь с каждой секундой. Они смотрели друг на друга в упор, сидя так близко, что преодолеть это расстояние не составило бы никакого труда, но Спок отнюдь не был уверен в реакции Джима на подобное его действие. Поэтому он продолжал сидеть напротив, глядя в синие, ещё подёрнутые мутной поволокой недавнего забытья глаза и не решаясь сказать ни слова. Снаружи начался дождь. Мокрые холодные капли залетали в распахнутое окно, оседая на полу, мягкая прохладная свежесть заполнила палату, словно стремясь остудить горячие головы, но против человеческого — и нечеловеческого тоже — упрямства даже природа бессильна. Джим опомнился первым. Он нахмурился и, дёрнув рукой, попытался высвободить её из хватки Спока. Спок машинально сцепил пальцы, не давая ему сделать это. Джим, по-прежнему молча, дёрнул сильнее, а Спок, так же молча, сильнее стиснул его ладонь в своих. — Отпусти меня, — наконец сквозь зубы прохрипел Джим, сверля его взглядом, в котором от того, что раньше в нём видел Спок, не осталось и следа. Поэтому он отпустил ладонь Джима, встал со стула и отступил на шаг назад. В тот же момент Джима накрыла боль, до сих пор сдерживаемая Споком. Она была, безусловно, уже не такой сильной, как в первые дни, и теперь Спок без труда блокировал её, но вот Джиму с непривычки пришлось туго. Он сцепил зубы, зажмурился и резко выдохнул, стискивая кулаки. — Ч-чёрт, — он враждебно посмотрел на Спока. — Какого хрена ты со мной сделал? — Я ничего с тобой не делал, Джим, — ровно ответил Спок, сцепляя руки за спиной. — Я всё время чувствовал, что кто-то роется в моей голове, так это ты, значит, был, — взгляд Джима стал ненавидящим. — Много интересного узнал? Всё, что хотел? Спок заставил себя думать о том, что в Джиме говорит боль. Физическая и моральная, ведь он смотрел на ситуацию с другой стороны, с которой поступки Спока выглядели, мягко говоря, нелицеприятно. — Джим, я хочу попросить тебя воздержаться от резких высказываний, — бесстрастно сказал он. — И выслушать меня. — Ты мне уже всё сказал, — от боли и ярости глаза Джима горели яркой синевой, и Спок не мог отвести от них взгляда, как ни пытался. Эмоции Джима всегда затягивали его с головой, и сейчас, глядя на него, живого, открытого, чувствующего, несмотря ни на что, Спок понимал, что вряд ли когда-то сможет дать ему то, что ему действительно нужно. От этого осознания сердце заходилось тревожным стуком, но Спок понимал, что он не вправе ничего просить и, тем более — требовать. — Я наслушался по самое не могу, Спок, — Джим болезненно закусил губу, приглушённо выдохнул и опустил голову, но потом, снова посмотрев на него — свирепо и презрительно, — практически прорычал: — Вали отсюда на свой Вулкан и логично трахайся там сколько влезет с такими же, как ты, ходячими роботами. Я уже понял, что таких, как я, вы умеете только втаптывать в грязь. У тебя это отлично получилось, Спок. — Джим, позволь мне объяснить, — несмотря на то, что Спока основательно задевал тон и безапелляционность высказываний Джима, внешнюю невозмутимость он сохранял безупречно. — Ты заблуждаешься в своих оценках. — Пошёл. Ты. Нахуй, — окончательно зверея, рявкнул Джим. Слова, сказанные Споком во время их последнего «разговора по душам» пульсировали в висках, отдаваясь во всём теле так явно, словно были сказаны только что. Он не мог поверить сам себе. Он не мог поверить в то, что действительно любит того, кто почти сломал его — почти, но Джим ещё планировал побороться. Так просто сдаваться он не собирался. Такие, как он, так просто не сдаются. — Я вообще не понимаю, какого хрена ты до сих пор здесь торчишь. Совесть замучила? — он горько ухмыльнулся сквозь распарывающие тело спазмы. — Мне от тебя ничего не нужно, понял? Мне не надо, чтобы ты меня жалел, и твоего долбаного самопожертвования мне тем более не надо, — глухое бешенство срывало его тон на хрип, но ему было плевать. — Запомни, Спок: мне не нужны подачки от того, кто ничего ко мне не чувствует. Я знаю себе цену, и гордость у меня тоже есть. Проваливай отсюда. Лицо Спока окончательно превратилось в маску. Он вскинул бровь и с холодной яростью в голосе уточнил: — То есть, ты считаешь, что то время, в течение которого мы… — он выдержал намеренную паузу, наблюдая, как глаза Джима темнеют от гнева, — были вместе, в отношении тебя я действительно не проявлял никаких эмоций? Он противоречил сам себе — но уже не лгал. Джим дёрнул щекой и отвернулся. Спок стиснул зубы и уставился в стену над его плечом. Конечно, они всё помнили. Оба. Спок помнил, как распластывал Джима поперёк кровати, целуя, обнимая и трахая так, словно от этого зависела судьба человечества. Он и сейчас как наяву чувствовал жар его распалённого тела, его гибкость и тесноту, слышал, как с искусанных, опухших от поцелуев губ срывается его имя, видел, как Джим выгибается под ним, теряя голову, — и хотел, безумно хотел ощутить это снова. Джим помнил о том, как Спок не отпускал его от себя до конца, помнил, какими жадными и горячечными были его поцелуи, и то, что они говорили, шептали, выстанывали друг другу в губы — помнил эту невозможную и единственно возможную близость, которая, конечно, безусловно, естественно, может быть только между теми, кто ничего друг к другу не чувствует. — Джим… — Спок понимал, что ему здесь больше делать нечего, но не мог не предпринять последнюю попытку. — Уходи, — не глядя на него, сквозь зубы бросил Джим. — Всё, Спок. Всё кончено. Мы никогда друг друга не поймём. Это бессмысленно. — Джим, ты сейчас совершаешь ошибку. — И пусть, — Джим посмотрел на него, даже не пытаясь скрыть стоявшие в глазах злые, безысходные слёзы. — Но это хотя бы будет моя ошибка. Ты сам отказался от меня, Спок. И по большому счёту мне плевать на твою мотивацию. Какой бы благородной она ни была, — он сделал глубокий вдох и отчеканил: — Ты. От меня. Отказался. Сам. Ты принял решение, не спросив меня. И я сейчас тоже хочу принять решение. Я тоже хочу быть эгоистом. Так проще, согласен? Поэтому уходи. Просто проваливай. — Хорошо, Джим, — Спок, чувствуя, как острое внезапное чувство дежа вю захлёстывает его, склонил голову и, развернувшись на каблуках, направился к выходу. Они поменялись местами, но теперь ему предстояло на своём опыте испытать, что значит быть заинтересованной стороной, которую никто не спросил. И, чтобы окончательно завершить этот виток, он уже на пороге, не оборачиваясь, бросил через плечо: — Во время нашего разговора в кабинете адмирала Пайка ты сказал, что я не представляю, насколько сильно ошибаюсь. Так вот, Джим. Теперь я представляю. Но тогда я действительно руководствовался соображениями о том, что так будет лучше для всех, — и, не дожидаясь ответа Джима, вышел из палаты. — Ну что, вы поговори… — стоявший чуть ли не под дверью Маккой осёкся, глядя на Спока так, словно он только что восстал из мёртвых. Хотя, скорее, наоборот. — Что случилось, Спок? Ты похож на привидение. — Смысл ваших завуалированных отождествлений в 95,5 процентов случаев оказывается недоступен для моего понимания, — резко бросил ему Спок, не останавливаясь, прошёл к турболифту, сел в него и уехал. — Блядь, мать вашу, да когда же это кончится?! — Маккой в сердцах впечатал кулак в стену и ринулся в палату к Джиму. — Джим, чёрт побери, что ты ему наговорил?! — с порога заорал он. — Уйди, Боунз, просто уйди, — не отнимая рук от лица, глухо буркнул Джим в ответ. — Ну, уж нет… — Пошёл вон! — вскинув голову, рявкнул на него Джим — впервые за всю историю их эпичной дружбы. — Хватит лезть в мою жизнь, заебали! «Заткнись, сопляк», готовое сорваться с языка Маккоя, так и осталось невысказанным. Едва взглянув в красные, воспалённые глаза Джима, он отрывисто кивнул, отступил на шаг и закрыл за собой дверь. — Успокоительного ему вколи, — по дороге к своему кабинету мимоходом бросил он стоявшей на изготовке Чепэл. — Кубиков пятнадцать, чтобы наверняка. — Да, сэр, — Кристина жалостливо посмотрела ему в спину и принялась наполнять гипошприц.***
Bon Jovi. Alwais http://pleer.com/tracks/4425034Q0Z8 Некоторое время спустя… Выздоровление шло тяжело. Только через пару недель после того, как Джиму перестали колоть анальгетики, несмотря на все опробованные на нём Боунзом чудеса современной медицины и сопровождавшую это подбадривающую витиеватую ругань, ткани окончательно регенерировали, переломанные кости рук и ног встали на место, и Джим начал заново учиться ходить. Особо скучать ему, правда, не приходилось — после того, как о случившемся узнали в Академии, от желающих справиться о его здоровье просто отбоя не было. Мать звонила чуть ли не каждый день, сетуя на то, что её очень не вовремя отправили на миссию, — но по мнению Джима, как раз вовремя. Ему совершенно не были нужны картинные заламывания рук и стенания под дверью палаты. И без того в душе был полный мрак. Парни и Гейла приезжали часто, тормошили его, не давая окончательно погрузиться в депресняк, а когда Маккой разрешил, начали вытаскивать на улицу. И хоть переставлять непослушные конечности оказалось гораздо тяжелее, чем Джим мог себе это представить лёжа в кровати, он упорно продолжал тренироваться. И пытаться вернуть себя к жизни. Это вообще было, кажется, вряд ли достижимо. Он не мог перестать думать о Споке и уже не пытался плюнуть или сделать вид, что ему всё равно. Душа была не на месте, и теперь, по прошествии времени, он порой жалел, что не дал Споку высказаться. Хотя… Вряд ли бы он услышал что-то новое помимо того, что они должны были это сделать, так правильно и прочей херни, от которой его мутило и выворачивало наизнанку. Он привык к постоянной ноющей боли, поначалу сопровождавшей каждое движение. Но гораздо сильнее, чем физические муки, его выламывало от невыносимой, разрывающей сердце тоски. Она была настолько сильной, что Джиму хотелось лезть на стены и по ночам выть на дурацкую полную луну, как назло, нагло нависавшую над самым окном его палаты в госпитале Звездного Флота. Со дня аварии прошло уже больше двух месяцев, и тёплый светлый июнь окончательно вступил в свои права. Иногда, правда, погода подводила, и в такие моменты Джиму как никогда хотелось затянуть на шее петлю потуже. Например, как сегодня. За окном уныло моросил дождь, и бегущие по улицам потоки воды оставляли в его душе грязные черные разводы. Стоя около приоткрытого окна и опираясь руками о подоконник, Джим понимал, что нужно учиться жить заново, но как — этого он пока не понимал. Его мир, после незаслуженной обиды и собственного предательства обветшавший, покосившийся на одну сторону, как брошенный некогда заботливыми хозяевами дом, по прошествии времени, как могло показаться, встал обратно на прочный фундамент… Но только на первый взгляд. Ощущение опустошенности и потери осталось с ним. Джим знал, что должен научиться жить с этим. Мириться с непониманием близких ему привыкать не приходилось, — но никогда до этого не было настолько больно. Он смирился и перестал думать о слове «мы». Но чувствовать не перестал. Джим вздохнул и открыл окно нараспашку. Резкий холодный ветер ворвался в створки, пробежался по палате, расшвыривая во все стороны ледяные дождевые капли. Джим поморщился, опустился на пол и, опершись на ладони, продолжил отжиматься. Три подхода по тридцать раз — ему просто необходимо было отвлекаться, несмотря на то, что Боунз был, мягко говоря, не в восторге. Голову освободить это помогало не ахти, но мышцы, лишённые привычной нагрузки, ныли, требуя действия, и Джим выжимал максимум, изводя себя и по вечерам засыпая полностью физически и эмоционально вымотанным. Маккой посмотрел на него через прозрачную стеклянную перегородку и в бессильной злобе стиснул кулаки. Чёрт побери, он готов был отдать что угодно, чтобы только больше никогда не видеть Джима таким. Безжизненным. Потухшим. Вернувшись в свой кабинет, он вытащил из сумки фляжку с бурбоном, сделал несколько глотков и, с ненавистью отшвырнув её в сторону, пошёл обратно. С того памятного инцидента Маккой не единожды пытался поговорить с Джимом — каждый раз тщетно. И сейчас его терпение было на исходе. Он выскажет этому болвану всё, что думает о нём — о них обоих — сегодня или никогда. Взявшись за ручку двери, Маккой сделал глубокий вдох и вошёл в палату. — Привет, Боунз, погоди, я сейчас закончу, — пропыхтел Джим, даже не думая прекращать своё занятие. Маккой скрестил руки на груди, молча наблюдая за ним, и поймал себя на мысли, что настоящего в этом парне было гораздо больше, чем во всех, кого он когда-либо знал, вместе взятых. За исключением, разве что, Спока. — Ты долго ещё планируешь убиваться? — как бы между прочим поинтересовался он. — Я не «убиваюсь», я отжимаюсь, — Джим сел на пятки, переводя дух. — Если ты снова пришёл промывать мне мозги, то я пас. Иди, втирай кому-нибудь другому. Он поднялся с пола, подошёл к холодильнику, вытащил с верхней полки бутылку минералки и сделал несколько жадных глотков. Маккой проследил за ним с плохо скрываемым раздражением и сообщил: — Остроухому бесполезно втирать, он ещё более упёртый, чем ты. — Какого хрена вам всем от меня надо? — Джим резко развернулся к нему, даже не пытаясь скрыть плясавшую в глазах ярость. — Боунз, займись своими делами, хватит учить меня жить. Маккой, разозлившись, подошёл к окну и с треском захлопнул его. — Там вообще-то автоматика, — язвительно сообщил Джим, на его манер скрещивая руки на груди. — Я тебе сейчас покажу автоматику, — пригрозил Маккой и упёр руки в бока. — Сколько можно, Джим? Ты на себя не похож. Сколько ты ещё будешь винить себя и его? Поговори ты с ним, в конце концов. Нормально поговори, а не так, как в прошлый раз, чёрт возьми! — Он сам меня выгнал из своей жизни, — процедил в ответ Джим. — Джим, все ошибаются. Даже вулканцы, — резонно заметил Маккой. — Тебе-то что? — вспылил Джим. — Ты же его ненавидишь! Какого хрена ты сейчас-то полез его защищать?! Маккой закрыл лицо руками. Идиоты. Они все идиоты. Все. Включая его самого. А вокруг — полный и окончательный дурдом. Сделав этот вывод, он подошёл к Джиму и встряхнул его за плечи. Джим вздёрнул подбородок, глядя на него с негодованием, но в тот момент Маккою было глубоко плевать на чувства, которые у окружающих вызывают его манеры. — Да хрен положить на то, кем я его считаю! — заорал он в лицо Джиму, для верности встряхнув его ещё раз. — И я его не ненавижу! Я тоже ошибался! Я вижу всё, Джим! Он сидел около тебя, как чёртова наседка, не отрывая зада от стула, и я врагу не пожелаю чувствовать то, что чувствовал он! — Охренеть, какое великодушие! — взорвался Джим, пытаясь вывернуться из его рук. — Я его об этом не просил! Отпусти меня, твою мать! — Ты кретин, Джим! Блядь, вы оба кретины! Очнитесь вы, наконец, оба! Я не могу больше смотреть на то, как вы рушите друг другу жизни! Господи! — Маккой отпустил взбешённого Джима и, схватившись за голову, сделал круг по палате. — Я не знаю ни одной причины, по которой я должен с ним разговаривать или слушать его, — сквозь зубы выдавил Джим, едва сдерживаясь, чтобы снова не сорваться на крик. Маккой на пару секунд прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и, выдохнув, безнадёжно посмотрел на него. — Я тебе могу назвать их целых две, — хрипло сказал он. — Ты и он, чёрт бы вас побрал. Потемневшие от ярости глаза Джима опасно сузились. — Для Спока эти причины оказались несущественными, — отрезал он и отвернулся, давая понять, что говорить больше не о чем. Воцарилась тишина. Маккой разглядывал его так, словно видел впервые в жизни, а Джим просто смотрел в стену и пытался совладать с диким желанием что-нибудь сломать. Конечно, первым не выдержал Маккой. Да он никогда и не претендовал на звание «Мистер Сдержанность». — Ладно, Джим, — он покачал головой и тяжело осел на стул рядом с кроватью. — Твоя взяла. Я не могу поменять мозги ни тебе, ни ему, я доктор, а не волшебник. Как хочешь. В таком случае у меня для тебя две новости: плохая и очень плохая. Выбирай, с какой начать. Джим смерил его подозрительным взглядом, но всё-таки ответил: — Давай с плохой. Маккой поднял на него тяжёлый взгляд и сказал: — Сегодня, — он посмотрел на висевшие над кроватью часы, — точнее, уже сейчас «Эридан» играет в «Мьюзик-холле» что-то типа последнего концерта. — Не понял? — Джим нахмурился и, недоверчиво глядя на него, даже отступил на шаг назад. — Что значит «последнего»? — Мартин и Сэм отправляются на миссию с «Республикой». У Джима отвисла челюсть. — Что? — не веря своим ушам, переспросил он. — Я не понял, какого хрена я обо всем узнаю последним? Маккой поморщился и отмахнулся от него. — Ради всего святого, только не надо устраивать сцен, я на них уже насмотрелся. Подозреваю, что парни просто не хотели тебя лишний раз волновать. Я бы тоже молчал в тряпочку, если бы не твоё грёбаное упрямство. Но это ещё не всё. — Да, я помню про «очень плохую» новость, выкладывай, — нетерпеливо потребовал Джим. — Что там у них ещё случилось? — Не у них, — Маккой внимательно посмотрел на него. — У тебя, малыш. — Понятия не имею, что у меня ещё могло случиться более дерьмового, чем уже случилось, — закатил глаза Джим. — Могло, Джим, — Маккой отвёл взгляд, помедлил, но всё-таки продолжил: — Спок подал рапорт о переводе в Вулканскую Академию Наук. Он уезжает на Вулкан. Сегодня после концерта. Джим застыл, глядя на друга так, словно тот только что предложил ему прочитать некролог на самого себя. — Это правда? — хрипло переспросил он. Маккой устало кивнул. — Правда, Джим. Ты добился, чего хотел. Поздравляю, — ответил он, поднялся с места и пошёл к дверям, бросив на ходу: — Надеюсь, ты счастлив. Дверь за ним с тихим шипением закрылась. Джим, тщетно пытаясь справиться с бешено колотящимся сердцем, привалился спиной к стене. Мысли теснились в голове, перебивая друг друга, но одна выделялась особенно чётко. Если он ничего не сделает, то сегодня потеряет Спока. Навсегда. Даже от простого предположения Джиму стало почти физически больно, а все обиды и злость моментально улетучились без следа. Он в смятении посмотрел в окно и обнаружил, что дождь закончился так же внезапно, как и начался. Солнце после грозы всегда светит особенно ярко. Его сердце пропустило удар. Но… он же не может вот так просто заявиться и объявить: «Спок, я тебя люблю, возвращайся ко мне»… Или всё-таки может? Чёрт, почему всё так сложно! Джим потёр лицо ладонями и уставился в окно. Он может или не может? На самом деле, решение нужно было принять ещё пару секунд назад. Хотя… Разве не для тебя каждое «нет» — это всего лишь ещё один повод доказать, что на самом деле возможно всё? Тебе не кажется, что пора перестать вести себя как обиженный на эту жизнь неудачник, а, Джим? Посмотри правде в глаза, наконец. Она такова, что ты жить не можешь без него, а он — без тебя. Всё остальное — надуманное, неважное и легко решаемое. Возьми себя в руки и признайся сам себе. Ты любишь его. Такое бывает раз в жизни. Поэтому иди и борись за свою любовь. И лучше бы поторопиться. Джим оторвался от стены, открыл шкаф, вытащил чистые джинсы с футболкой и, быстро переодевшись, решительно вышел в коридор. Стоявший напротив дверей палаты Маккой посмотрел на него исподлобья и язвительно сказал: — Ну вот. Наконец-то передо мной тот самый Джеймс Тиберий Кирк, которого я знал когда-то, а не его бледная тень. Я тебе такси вызвал, приехало уже, так что собирай задницу в горсти и вали к своему ненаглядному, смотреть на вас не могу. — Спасибо, дружище, — Джим крепко пожал ему руку и, обняв, похлопал по спине. — Я твой должник. — Да ты мне задолжал столько, что за три жизни не рассчитаешься, — заявил Маккой, обнимая его в ответ. Джим улыбнулся ему и, подмигнув, рванул к турболифту. Маккой нахмурился и крикнул ему в спину: — И кстати, врачебных предписаний никто не отменял. Если не вернешься через два часа, я приеду туда, и чья-то голова точно превратится в тыкву! Последние слова были сказаны уже закрывшимся дверям, но Маккой плевать хотел на это. Похоже, что в его грёбаной жизни хоть что-то наконец начало налаживаться.